— Куда ж еще, бог ты мой, как не к вам?! Когда я побежала за пивом, она складывала свои пожитки в каморе, а когда я воротилась — глянь, она уже как на крыльях летит к вашему дому!
Всякий, разумеется, поймет, что Лукашу не хотелось ударить в грязь лицом, и он, не возвращаясь в горницу, начисто забыв о заждавшемся его шурине, о соседях, тоже будто на крыльях помчался к своему дому.
В волнении, запыхавшись, влетел он в светелку и застал невесту над зыбкой бедной сиротки. Вендулка плакала, как тогда, когда сват привел ее к жениху и она впервые после стольких лет опять встретилась с ним лицом к лицу.
Лукаш не осмелился ее потревожить доказательствами своей безмерной радости — наконец-то Вендулка под его кровом! — и, отойдя к окошку, стал терпеливо дожидаться, пока она успокоится. За лесом как раз садилось солнце, на всем словно бы лежала позолота, запад пылал алым пламенем, куда ни глянь — все исполнено красоты и величия. И мнилось счастливому Лукашу, что это канун большого праздника и этим праздником будет вся его дальнейшая жизнь. Сколько раз стоял он вот так у окна и глядел на зеленевший даже зимой лес, думая о Вендулке с любовью, неизменной, как эта лесная зелень. И прежде закатное солнце не раз было таким же прекрасным, как сегодня, но Лукашу тогда казалось, будто оно подернуто пеплом и все вокруг тоже… Ничто ему не нравилось, ничто его не тешило, не радовало житье среди друзей и сородичей, ибо приходилось терпеть подле себя ту, что была ненавистна, и избегать ту, к которой рвалась душа. Как часто на этом же самом месте мысленно сетовал он на своих родителей, коря их за то, что они уготовили ему такую участь, и проклиная себя за чрезмерное сыновнее послушание, в жертву которому принес он свое счастье.
Наконец всхлипывания Вендулки стали затихать, и в тот же миг Лукаш повернулся от окна. Только теперь он заметил, что возле печи прибрано, стол вымыт, стало быть, работники уже отужинали до его прихода. Первой заботой молодой хозяйки, едва она переступила порог женихова дома, было накормить работников. Лукаша снова охватила радость: и в этом они сходились! И его первейшей заботой всегда было дать работникам то, что им полагалось, своевременно и сполна. Их благо он ставил выше собственного. Как часто именно поэтому выводила его из себя нерадивость покойницы! О, сразу было видно, что отныне в его доме все пойдет по-иному, новая жизнь начнется! А кум Печальник ему еще втолковывал, будто они с Вендулкой не подходят друг другу, поскольку-де одним миром мазаны! Именно потому-то они так и подходят друг другу, что единодушны во всем!
Лукаш ожидал, когда Вендулка подойдет к нему, смекнув, что сам он не решается этого сделать, не зная, ко времени ли, — всего минуту назад она заливалась слезами. Но Вендулка, точно не замечая его, принялась осматривать стоявшие возле печи прялки и веретена, чтобы выяснить, в порядке ли их содержат работницы. Тогда Лукаш сделал к ней несколько шагов и, усевшись рядышком на припечье, стал глядеть на дорогую невесту; его глаза светились любовью, переполнявшей сердце.
И опять он не мог слова вымолвить от умиления, как и давеча, во время сватовства. Вендулка тоже хранила молчание, неотрывно глядя на прялки. Бог знает, что ее там так привлекало, почему она ни на секунду не могла оторвать от них взгляда.
В конце концов Лукаш не выдержал и произнес сдавленным голосом:
— До чего ж это хорошо, что ты меня так крепко любишь!
Она удивленно глянула на него и, пожалуй, рассмеялась бы, если б сердце ее еще не болело из-за покойницы и ее невинного младенца.
— Разве это для тебя новость, что ты меня вдруг хвалишь за это?!
— Оно конечно, нового тут ничего нет; просто я хочу сказать, что не будь ты такой верной, мы никогда не стали бы мужем и женой.
— Что правда, то правда, — согласилась она раздумчиво, — для нас с тобой все к лучшему обернулось, а вот покойница… той, бедняжке, худо пришлось. Чудно как-то! Что одному на радость, другому — на горе. Но за то, что она уступила мне свое место, я вознагражу ее заботой о ее ребенке. Как раз перед твоим приходом я поклялась, что скорее дам отсечь себе руки, чем хоть один волосок упадет с его головки. Она сама убедится, когда придет его проведать, что я сказала чистую правду. Ей ни разу не придется перепеленывать младенца, менять простынки, будет доченька расти не по дням, а по часам. Уверена, покойница каждую ночь станет сюда приходить. Я нарочно насыплю возле колыбельки золы, чтобы следы ее увидеть. Говорят, покойницы оставляют след вроде утиного. Слыхал про это?
Лукаш утвердительно кивнул, хотя не понимал, что говорит ему Вендулка и с чем он соглашается. И все только смотрел на ее губы, смотрел не для того, чтобы лучше понять произносимое ими, — он не спускал с них глаз потому, что они были такие алые, сочные, прямо как спелая черешня. Ей-богу, Вендулка была сейчас во сто крат краше, чем тогда, когда он из-за нее всю деревню на ноги поднимал и допекал старика, швыряя ему камни на крышу. Дочка выйти боялась — не дай бог, отец заслышит ее в сенях и явится с розгой! Старик каждый вечер ставил розгу возле кровати и всякий раз бросал на нее многозначительный взгляд, когда Вендулка, уходя наверх в свою камору, желала отцу доброй ночи. Нет, не мог он дольше глядеть впустую, это было выше его сил, он должен был испробовать, сколь ее губы жарки и сладки. Не успела Вендулка оглянуться, как он вскочил, обнял ее и запечатлел на ее губах такой поцелуй, что они едва не окрасились кровью.
Застигнутая врасплох, Вендулка сердито вырвалась от него и оттолкнула со всею силой, на какую только была способна. Лукаш этого не ожидал и отлетел на порядочное расстояние от печи, — известно ведь, каковы наши горянки! Они, глазом не моргнув, поднимут парня на воздух, когда на празднике долгой ночи{54} парни и девушки мерятся силой.
— Бесстыдник! — прикрикнула она на Лукаша, и лицо ее вспыхнуло, как закатное небо за окном, но отнюдь не от любовного замешательства, а от благоразумного гнева.
— Ну, ну, что за шум из-за одного поцелуя! Будто я впервые хочу тебя поцеловать, — укрощал ее Лукаш, выказывая явное желание повторить свой проступок.
— Я не говорю, что впервые… Но раньше, когда это случалось, ты не был женатым. Кому какое дело, коли мне это нравилось, но сейчас ты пока еще женин…
Этого Лукаш и слышать не хотел и принялся возражать невесте:
— Э-ге-ге, я, как положено, соблюдал траур с ее похорон до сегодняшней панихиды и за все это время даже имени твоего ни разу не произнес, ни разу на тебя не посмотрел, лишь недавно в двух словах передал тебе через старую Мартинку, что собираюсь сделать. Но сегодня утром я при всем честном народе вместе с друзьями смыл свой траур и распрощался с ним навеки. Спроси кого угодно, каждый тебе скажет, что я теперь снова как холостяк.
— Я никогда не спрашиваю у других, что мне делать и чего не делать. Сама знаю. И не буду миловаться с тобой в доме, где недавно отдала богу душу твоя жена, пусть хоть все уверяют, что это дозволено! Еще успеем! Вот станем мужем и женой — тогда и покойнице не будет обидно.
— Хоть и правда, что ты сейчас гораздо красивее, чем была три года назад, когда я из-за тебя каждый вечер спать не давал целой деревне, зато тогда ты была гораздо приветливее. Помнишь, ты всегда радостно меня окликала, завидев издали, как я под вечер пробираюсь зарослями ивняка вдоль ручья к вашему саду; ты поджидала меня под осиной, в нашем укромном месте. С какой радостью раскрывала мне объятия, а теперь вдруг ломаешься!
Несмотря на лукавую улыбку, появившуюся при упоминании о тех вечерах, Вендулка, однако, не вняла присовокупленным укорам и ни о каком втором поцелуе и слышать не хотела. Она очень рассердилась на Лукаша, когда тот вдруг опять крепко обнял ее. Казалось даже странным, что она до такой степени могла на него разобидеться и пригрозить: мол, она ему задаст, если он сейчас же не оставит ее в покое! И поскольку Лукаш ни за что не хотел ее послушать, упорно домогаясь своего, поскольку уговоры на него не действовали и по-хорошему с ним было не сладить, Вендулка внезапно сгребла его в охапку, и не успел он ей воспротивиться и защититься, как был выдворен в сени, — там он услыхал, что она придвигает к дверям стол, чтоб он не мог снова попасть в горницу.
