— А как же иначе! — с самодовольным видом согласилась пани Неповольная. — Мне приятно, что ты сразу это поняла. Однако тебе следует знать также, что моя привязанность к святой церкви, открытое уважение к ее служителям и все направление моей деятельности доставили мне немало огорчений.

— Отчего же, милая бабушка? — с сочувствием спросила Ксавера и нежно погладила ее руку.

— Все это только настроило против меня богохульников, которые и без того в изобилии рождаются у нас, а тогда, ощущая поддержку императора Иосифа, в особенности задирали носы и вообще всячески заявляли о себе. Многие из них ненавидели меня и преследовали как сторонницу старых истин, твердо противостоящую ненужным нововведениям, и только искали случая, как бы отомстить мне, припугнуть меня и обезоружить. В стремлении к своей цели они не брезговали никакими средствами, о чем ты сейчас услышишь. На их сторону встали все претенденты на мою руку, которым я отказала, все мерзкие бабы, ненавидевшие меня за неоспоримые мои добродетели. И вот наконец брак твоей матери явился тем самым случаем, которого они ждали с нетерпением.

Ксавера боялась вздохнуть. Пани Неповольная опять прижала к глазам свой тонкий носовой платок.

— Хотелось мне, чтобы твоя мать была счастливее меня, и я присмотрела ей такого жениха, чье благонравие давало мне в этом верное ручательство. Юноша происходил из нашей родни; я наблюдала, как он рос, руководила его воспитанием наравне с его родителями. Его характер, направление его мыслей были известны мне во всех подробностях. Могла ли я ожидать, что этот всесторонне обдуманный союз окажется столь злополучным! Посуди теперь сама, есть ли в том хоть капля моей вины. Еще при жизни мужа мы купили большой лес, который время от времени рубили для нужд нашего торгового дела. Помещик, которому он раньше принадлежал, желал дать своему сыну разностороннее образование и, находясь с нами в постоянных сношениях, попросил, чтобы мы его приняли к себе в качестве практиканта. Может быть, они с мужем уже вели какие-то переговоры о будущем браке между его сыном и нашей дочерью, только мне о том ничего не было известно. По правде сказать, я никогда серьезно не думала о том юноше: не нравился он мне эдакой своей развязностью, нескромностью, присвоенным себе правом судить о том, что его вовсе не касалось. Он оказывал дурное влияние на слуг, говоря с ними откровенно о таких вещах, которые их не касаются. Истинный сын своего века, он был весь начинен всякими новомодными идеями. Поэтому я нисколько не горевала, когда он начал прихварывать, и ему пришлось вернуться к родителям. Нет, я не убивалась, как другие, когда пришло известие о его смерти. У меня достаточно было своих забот: как раз в это время я выдавала твою мать замуж. Однако весть о кончине юноши оказалась ложной; вскоре после свадьбы, в один прекрасный день садовник поднял тревогу, обнаружив его в густом кустарнике со сквозной раной в груди. Одному богу известно, как он пробрался незамеченным в наш дом и так нас опозорил. Потом говорили, что он бежал от родных в беспамятстве, в горячке не приходя в себя, а когда добрался до нас, так же не ведая, что творит, совершил грех самоубийства.

Тут пани Неповольная опять замахала рукой перед лицом, словно желала отогнать прочь некую неприятную мысль, а скорее всего надоедливую муху, которая вилась около нее с той же назойливостью, что и тяжкое воспоминание. И опять ей это не удалось. Сердито нахмурив брови, она продолжала:

— Молва об этом событии распространилась с невероятной быстротой. Мои враги искусно употребили эти слухи мне во зло. Они вмешались в толпу, которая начала собираться около дома, привлеченная, как водится, случившимся несчастьем, и немедленно сочинили басню, которая, как всякая ложь, сразу нашла себе множество приверженцев. Болтали, будто хозяин дома — мой муж — обещал дочь в жены этому юноше, будто молодые люди горячо любили друг друга, а я, будучи несогласной с этими планами, умышленно отослала юношу из дома и, пустив ложный слух о его кончине, принудила дочь вступить в брак с человеком, который в той же мере является моим орудием, как и сама я орудием иезуитов. Услыхав, что твою мать вот-вот повенчают, он, больной, бежал от своих сиделок, проник к нам в дом и, убедившись, что она уже стала женою другого, в отчаянии наложил на себя руки. Возбужденная небылицами чернь с каждой минутой делалась все более грозной, но ее бешенство достигло предела, когда появился палач, чтобы, как это положено, забрать труп самоубийцы. Сколько грозивших мне кулаков видела я в окно, когда его завернули в рогожу, бросили на тачку и увезли, чтобы закопать под виселицей для устрашения прочих! Стоявшие на площади громко выкрикивали мое имя, сопровождая его страшными проклятиями и бранью. Что касается меня, то я нисколько не утратила душевного равновесия, но на твою мать сцена эта произвела такое впечатление, что она впала в беспамятство, а после тяжко занемогла, и хоть через много месяцев телесно оправилась, душа ее никогда, ни на один краткий миг не выбралась из поглотившего ее мрака. В этом состоянии она подарила тебе жизнь, и стоит ли удивляться, что она до конца своих дней не сознавала, кто ты такая.

Судорожно ухватившись за край столика, Ксавера боролась с дурнотой.

— О, как это ужасно, позорно, неслыханно, — простонала она. — Наконец-то я поняла, отчего тосковала моя мать, чего боялась, от каких страшных картин не могла избавиться… Понимаю, почему мой отец сторонился людей и преждевременно сошел в могилу, вечно оставался замкнутым, молчаливым… Не удивительно, что он не любил меня. Ведь я напоминала ему самый страшный час его жизни, когда я появилась на свет, он потерял всякую надежду на душевное исцеление своей жены. Чего же еще хочет эта мстительная, ненасытная чернь? За одну чужую жизнь отданы две наши, так неужто нам суждено погибнуть, а с нами и всему нашему роду, — и все лишь из-за того, что какой-то безумец наложил здесь на себя руки? Вы правы, бабушка, этому можно найти объяснение только в извечной ненависти неимущих к богатым. Как должно любить вас, бесстрашную мученицу за свои убеждения! Что за несгибаемый дух! Вы не позволили запугать себя, не согнулись под столь мощным напором злой воли!

Ксавера не могла продолжать — слезы душили ее.

— Да, верно, я не позволила запугать себя и не свернула с пути, который сама себе избрала, — воскликнула пани Неповольная, сверкнув глазами. — В самый решительный миг, когда все упали на колени и, ломая в отчаянии руки, готовы были от страха лишиться чувств, я послала ключницу на лесной склад и в лесопилку за рабочими со строгим приказом: прийти и рассеять собравшуюся на площади толпу, рассказав людям о моих бессчетных благодеяниях. В противном случае все до последнего поденщика рисковали лишиться заработка. Тут-то и обнаружилось, сколь пагубное влияние оказывал на мою челядь самоубийца, говоривший со всяким так, будто все равны не перед одним богом, но и перед людьми, мало того — внушал им подобные взгляды. Все эти оборванцы, существовавшие на свете лишь благодаря моему милосердию, тоже подняли страшный шум и крик, едва услышали, что он мертв. А потом посмели не только пренебречь моим приказанием, но и, самовольно бросив работу, устремились вслед за палачом, и всякий, у кого нашелся белый платок, омочил его в капавшей на мостовую крови этой якобы невинной жертвы. Своими руками выкопали они ему могилу под виселицей близ ольшанской церкви, выкрали из ризницы дорогую завесу и большой золоченый крест, завернули его, воздвигли крест на могиле, а рогожу поделили между собой, будто это некая святая реликвия. День и ночь непрерывно звонил по нем погребальный колокол, а я и мой дом были брошены на произвол судьбы. Пришлось вызвать солдат и разогнать мерзавцев.

— Как? — с возмущением воскликнула Ксавера. — Эти неблагодарные отказали вам в помощи, посмели противиться вам, а вы не только не исполнили свою угрозу, но еще и кормили их до самого недавнего времени? Мне непонятно такое великодушие, и сегодня я в первый раз решительно не согласна с вами: никогда, ни за что нельзя было их прощать, пусть бы это стоило вам половины, пусть даже целого состояния!