Достигнув столицы, Бернар Арманьяк столкнулся с новым кризисом. Конференция в Ла-Томбе была отложена, чтобы каждая сторона могла посоветоваться со своими руководителями. В то время как вся Франция ожидала результатов переговоров, набор в великую национальную армию, которая должна была собраться 1 мая, приостановился. Казна правительства была пуста. Его кредит был исчерпан. На монетных дворах не было слитков драгоценного металла. Под угрозой дезертирства своих войск Бернар Арманьяк начал грабить сокровищницы парижских церквей — шаг, который ему не дали предпринять предыдущей осенью. Его офицеры вошли в монастырь Сен-Дени и заставили монахов отдать золотую раку Людовика Святого. Когда вес золота не оправдал ожиданий, они вернулись, чтобы забрать часть драгоценностей Сен-Дени. Подобные бесчинства, несомненно, происходили и в других парижских церквях. Улицы и переулки Парижа, чувствуя, что режим графа Арманьяка находится в предсмертных судорогах, начали шевелиться. Солдаты графа, осознавая нарастающую опасность, отвечали удвоенными патрулями и растущей жестокостью[696].

В цитадели Кана англичане праздновали День Святого Георгия (23 апреля) с поединками и пирами, а также посвящением в рыцари. После празднеств капитаны армии собрались в присутствии короля, чтобы спланировать следующий этап завоевания. Они согласились, что целью должен быть Руан, политически и стратегически главный приз. Намерение состояло в том, чтобы продвинуться на восток и создать прочную линию обороны на реке Эр, а затем форсировать Сену у Пон-де-л'Арк. Генрих V уже призвал всех свободных людей под свои знамена. Томас Бофорт, герцог Эксетер, недавно прибыл из Англии с более чем 2.000 человек. С этим подкреплением английский король мог выставить в поле от 8.000 до 10.000 человек, если учесть потери, дезертирство, гарнизонную службу и увольнение по окончании срока службы. В конце апреля армия начала продвигаться на восток к долине реки Эр под командованием герцога Эксетера. Повторилось то, что произошло в других частях Нижней Нормандии. Сопротивления практически нигде не было. В течение нескольких дней после начала наступления кафедральный город Эврё сдался даже без формальной отсрочки для ожидания помощи[697].

Конференция в Ла-Томбе возобновилась в начале мая 1418 года, когда англичане приближались к Эврё. Переговоры приобрели новую остроту, отчасти из-за ежедневных сообщений о новых катастрофах на нормандском фронте, а отчасти из-за нового фактора в сложной дипломатической мозаике — вмешательства папства. В ноябре 1417 года расширенный конклав, собравшийся в Констанце, сумел добиться согласия всех основных национальных делегаций на избрание нового Папы, первого с 1378 года, признанного всей латинской церковью. Избранный новым Папой, Оддоне Колонна, итальянец из известной римской семьи, принял имя Мартин V. Насколько известно, он не имел никаких предубеждений относительно конфликта бургиньонов и арманьяков или войн Англии и Франции и был мало знаком с тем, и с другим. Но одним из первых его действий было возобновление роли миротворца, которую до раскола выполняли французские Папы, жившие в Авиньоне. В марте 1418 года он назначил двух кардиналов своими легатами во Франции. Джордано Орсини, кардинал Альбано, такой же римлянин, как и сам Папа, слыл другом Англии и защищал интересы герцога Бургундского на Констанцском Соборе. Ожидалось, что именно он возглавит переговоры с Генрихом V. Его коллега, Гийом Филластр, кардинал Святого Марка, был дипломатом выдающихся способностей, который также был в Констанце, где принимал активное участие в противодействии маневрам как англичан, так и бургундцев. Он был патриотичным французом, не любившим англичан ("язвительная раса"). Иоанн Бесстрашный с полным основанием считал его своим врагом. К ним присоединились два человека, служившие агентами герцога Олбани в Констанце, — его доминиканский исповедник Финли (называвший себя Финли Олбани) и англо-валлийский авантюрист Гриффин Янг, которому недавно удалось добиться от Папы назначения в шотландскую епархию Росса. Их главной задачей в глазах Папы было убедить шотландцев отказаться от Бенедикта XIII и принять постановления Собора. Но от них также ожидалось, что они вовлекут Шотландию в переговоры о заключении общего мира между Англией и Францией[698].

К моменту возобновления работы конференции оба легата уже имели продолжительные беседы с герцогом Бургундским в Дижоне и королевой и ее советниками в Труа. Затем Филластр отправился в Париж, где предстал перед Большим Советом партии арманьяков. 13 мая он прибыл в Ла-Томб. После десяти дней проповедей, переговоров и уговоров два легата добились принципиального согласия на условия, которые соперничающие делегации согласились рекомендовать своим руководителям. Эти условия были, по сути, временным перемирием. Они ловко избегали или откладывали все наиболее спорные вопросы. Предусматривалась всеобщая амнистия и взаимная реституция конфискованного имущества. Герцог Бургундский должен был получить доступ к королю, но только в тщательно контролируемых условиях на съезде, который должен был состояться в Мелёне. Согласованные условия проведения съезда говорили о взаимном недоверии сторон. Каждая из них считала, что другая стремится силой захватить власть над королевской семьей. Король, Дофин и их арманьякские министры должны были находиться в Мелёне по защитой до 300 вооруженных людей, а королева и Иоанн Бесстрашный — таким же количеством. Нейтральный корпус из 400 человек под командованием назначенного представителя каждой из сторон должен был быть под рукой, чтобы предотвратить нападение любой из сторон. Сложные вопросы будущего доступа к королю, назначений на государственные должности и законности действий королевы после ее освобождения из заключения в Туре должны были решаться королем по совету королевы, Дофина, герцога Бургундского и королевских принцев и советников, очевидно, на том же съезде. Тем временем от герцога ожидалось, что он будет вести себя как верный вассал короны, но в чем именно это выражалось, не уточнялось. Не было твердого обязательства, что Иоанн Бесстрашный объединит свои силы с арманьяками против англичан[699].

Герцог и королева ратифицировали эти предложения в течение следующих нескольких дней. Но хотя эти условия почти ничего не решали, они вызвали раскол в рядах арманьяков. Большая часть королевского совета была "за". Епископ Парижский Жерар де Монтегю стал лидером этой части. Дофин был склонен на их сторону. Формальное согласие короля было получено. Но граф Арманьяк и Таннеги дю Шатель отвергли эти предложения. По их мнению, как только герцогу и королеве будет разрешен доступ к королю и Дофину, даже под строгим контролем, их дело будет проиграно. Должно быть, так же считал и Иоанн Бесстрашный, иначе он вряд ли бы ратифицировал условия. Возражения графа Арманьяка поддержали ведущие арманьякские капитаны и некоторые государственные деятели. Канцлер, Анри де Марль, заявил, что он никогда не поставит печать на договоре. Если король действительно считает, что договор хорош, он может сам скрепить его Большой печатью. Жерар де Монтегю и его союзники были полны решимости обойти возражавших. Они убедили Дофина созвать Большой Совет, чтобы обойти противников и утвердить условия договора. Совет, в который вошли все дворяне Парижа и значительное число духовенства, чиновников и видных горожан, собрался в Лувре 26 мая. Поняв, что проиграл, Бернар Арманьяк объявил всех присутствующих предателями и отказался от участия в Совете. Совет отмахнулся от его возражений и большинством голосов одобрил условия составленные легатом. Они были оглашены со ступеней Шатле 27 мая под привычный звон колоколов и уличные гулянья. Но в результате все опять зашло в тупик. Документ не удалось скрепить печатью. Граф Арманьяк проигнорировал его. Его гарнизон из гасконцев и бретонцев продолжал выполнять его приказы. Такова была ситуация в конце мая 1418 года, когда жестокое восстание в Париже свело на нет всю работу миротворцев[700].