В августе 1418 года недовольство и напряженность в городе вылились в новую вспышку насилия. Это было очень жаркое лето. Эпидемия оспы была в самом разгаре. Улицы и переулки были полны гнева против набегов на город, высоких цен на продукты питания, постоянных обходов сторожевых постов и патрулирования улиц. Во всем этом винили арманьяков. Новые волны арестов вновь наполнили городские тюрьмы политическими заключенными, сторонниками арманьяков и предполагаемыми членами пятой колонны, большинство из которых не совершили никаких преступлений. Вечером 20 августа 1418 года возле Шатле собралась большая вооруженная толпа. Их возглавляли государственный палач Капелюш и старые мятежники-мясники 1413 года: братья Легуа, Сен-Йоны и живодер Симон Кабош. Ночью они взломали ворота Шатле, и ворвались во внутренний двор. Заключенных вытаскивали из камер и одного за другим забивали до смерти на земле. Погибло более 200 человек. Затем Капелюш повел толпу по улицам Парижа к Бастилии, где содержались двенадцать бывших офицеров короля и Дофина, включая одного из личных секретарей короля и его казначея. Заключенных вывели через загородные ворота их охранники и сопроводили в Венсен, в то время как толпа начала ломать ворота со стороны города. Герцог Бургундский жил неподалеку в Турнельском отеле. Он подъехал к толпе верхом на лошади. Капелюш подошел к нему, как к старому другу, обратился к нему как к "доброму брату" и, к видимому ужасу герцога, взял его за руку. Иоанн именем короля приказал толпе остановиться. Но у него не было сил, чтобы навязать свою волю. Почти все его войска ушли сражаться в Нормандию и долину Уазы. С ним был лишь небольшой вооруженный эскорт. Чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля, Иоанн согласился на то, чтобы большинство пленников были доставлены из Венсена и переданы главарям толпы под их клятву доставить их в целости и сохранности в Шатле для суда. Несчастных пленников отдали под опеку Капелюша и его товарищей и провели по улицам. По дороге на них напала другая толпа и линчевала.

К этому времени на улицах было не менее 4.000 человек. Они ворвались в Малый Шатле, Бурбонский отель, Лувр и все другие места, где, по сообщениям, содержались политические заключенные, и убили от восьмидесяти до ста человек. После восхода солнца Совет собрался в Лувре, а снаружи убийства стали распространяться за пределы тюрем. На улицах людей объявленных арманьяками, забивали до смерти или вытаскивали из домов, чтобы обезглавить на глазах у толпы. Резня продолжалась до полудня, когда толпу наконец убедили покинуть город и напасть на арманьякский гарнизон в Монлери. Пока мятежники отсутствовали, герцог Бургундский, столкнувшись с перспективой нового восстания в Париже, окончательно отверг толпу и обратился к олигархии города, чтобы восстановить свою власть. В течение последующих дней около 1.600 человек — чиновники, государственные служащие, священники и богатые домовладельцы, примерно каждый пятидесятый житель — предстали перед ним и поклялись, что будут поддерживать "партию короля и герцога Бургундского". Они обещали сообщать властям о первых признаках мятежа и любой ценой предотвращать большие собрания жителей. Капелюш был приговорен к смерти и обезглавлен своим собственным заместителем вместе с двумя другими зачинщиками. Напряжение во время их казни на площади Ле-Аль было ощутимым. Члены комитетов по наблюдению должны были выставить отряды арбалетчиков на каждом углу улицы. Когда мятежники ушедшие к Монлери узнали о случившемся, они бросилась назад, чтобы отомстить за своего лидера. Но городские ворота захлопнулись у них перед носом[710].

В ретроспективе кризис 1418 года можно рассматривать как поворотный момент в судьбе некогда крупнейшего и самого богатого города Европы. До сих пор, несмотря на сложные экономические и демографические условия, Париж выполнял классическую роль городов, постоянно пополняя свое население мигрантами пришедшими в город в поисках работы и безопасности. Но в последующие годы его население сократилось до менее чем половины от того, что было в 1400 году. Арендная плата и цены на землю резко упали. Тысячи домов и лавок пустовали. Некоторые кварталы города были практически заброшены. В течение двух лет после нападения на итальянский квартал в июне 1418 года большая часть некогда процветающей итальянской общины покинула город, в некоторых случаях перебравшись в растущие финансовые центры Европы, такие как Брюгге и Лондон. Число преподавателей Университета сократилось примерно на две трети. Почти все дома в квартале северного Маре, где жили высшие чиновники арманьяки, были конфискованы. Большинство из них, должно быть, были покинуты задолго до прибытия комиссаров по конфискации. Банковское дело и торговля предметами роскоши исчезли без богатой клиентуры, которая их поддерживала. Замурованные городские ворота наглядно символизировали упадок города как крупного рыночного центра. О тех, кто остался в Париже, налоговые записи рассказывают свою собственную печальную историю о заброшенных предприятиях и снижении доходов[711].

По всей столице особняки аристократии и крупных епископов и аббатов стояли пустыми или переходили в руки бургиньонских, а затем английских чиновников, поскольку их бывшие обитатели покинули город, который больше не был великой политической столицей. Даже бургундские герцоги лишь изредка и ненадолго посещали Париж, который завоевали их сторонники. Иоанн Бесстрашный отказался снова въехать в него после ноября 1418 года. Его преемник предпочитал вести свои дела из Дижона или Брюсселя. Бургундский отель, некогда бывший центром политических интриг, был разгромлен арманьяками после бегства герцога из Парижа в 1413 году и долгие годы стоял пустым и заброшенным. Для большей части мира за его стенами Париж был "городом-убийцей", по словам нормандского поэта Роберта Блонделя. Его инстинктивное отвращение к столице было широко распространено. Трепетная ирония Жана Жерсона против "некогда великого города, запятнанного кровью и злом", написанная в его убежище в Лионе через несколько недель после резни, была переписана для Карла Орлеанского в его английской тюрьме. Сам Дофин сохранил ужас перед Парижем, который не покидал его всю жизнь. Он больше не видел улиц города, пока не проехал по ним в качестве короля в 1436 году. Одним из первых его действий тогда было то, что кости Бернара Арманьяка, Рамоне де ла Герра, Анри и Жана де Марле были извлечены из неосвященной земли, в которой они пролежали восемнадцать лет, и торжественно перезахоронены в церкви при монастыре Сен-Мартен-де-Шан. До конца своей жизни Карл VII предпочитал управлять Францией из замков в Берри и долины Луары, как и большинство его преемников до XVII века[712].

В начале июня 1418 года Генрих V соединил свою армию у Бек-Эллюэн и продвинулся к реке Эр. 8 июня англичане переправились через реку и осадили Лувье с обоих берегов. Лувье был последним обнесенным стеной городом на Эр перед ее впадением в Сену. Это был город, защищенный обводом высоких современных стен, тройной линией рвов и укомплектованным бургиньонским гарнизоном. Но сопротивление гарнизона продолжалось не более недели. Англичане засыпали ров, подвели мины под стены и подвергли город артиллерийскому обстрелу. Защитники предприняли несколько смелых вылазок, пытаясь заставить замолчать английские батареи и эффективно использовали собственную артиллерию, выпуская снаряды в английские ряды, один из которых едва не попал в короля. Но к середине июня в стенах было пробито несколько брешей, и осаждающие начали готовить штурм. Горожане, испугавшись разграбления, заставили гарнизон заключить соглашение о капитуляции. Ее условия допускали кратковременный перерыв для ожидания помощи. Но в условиях хаоса, царившего в Париже, никаких перспектив на это не было. Лувье пунктуально открыл ворота 23 июня и сдался на милость английского короля. Но Генрих V на этот раз не был милостив. Сдача Лувье открыла новую, более жестокую фазу английского завоевания. Король отказался помиловать капитана гарнизона, который ранее был капитаном Байе и поклялся больше не воевать против него. Он повесил восемь артиллеристов гарнизона в отместку за нанесенные ими потери и наложил на жителей репарацию в размере 8.000 экю.