Среди пленных, которые либо пережили резню, либо были найдены после ее окончания, были некоторые из величайших аристократов Франции. Карл Орлеанский, которого чуть не затоптали ногами перед английским центром, был вытащен из кучи тел. Артур де Ришмон был найден английским лучником под тремя телами убитых, весь в крови и узнанный только по своему гербу. Маршал Жан де Бусико, герцог Бурбонский, его кузен Людовик, граф Вандомский, который был одним из французских послов в Уинчестере в июле, и его пасынок Карл, граф д'Э, были признаны высокородными лицами и избежали резни. Некоторым удалось бежать, когда началась бойня, например, Жильберу де Ланнуа, тяжело раненному в голову и колено, который сумел выбраться из горящего амбара, где его оставили умирать, и был вновь схвачен в поле на некотором расстоянии. Большинству остальных посчастливилось остаться в живых, когда убийства прекратились[566].

Французы потерпели катастрофическое поражение. Его мерилом было количество потерь. Список погибших французов напоминал перекличку военных и политических лидеров прошлого поколения. Вечером после битвы английские лучники обходили тела на поле боя, добивая раненых кинжалами и раздевая мертвых. Эта работа была возобновлена на следующее утро. Гербовые сюрко были принесены в английский лагерь для опознания герольдами. В итоге насчитали трех герцогов, пять графов, около 100 других крупных сеньоров и 3.069 рыцарей и оруженосцев. Еще по меньшей мере 2.600 человек, найденных без гербов, чтобы их опознать, были включены в число погибших, когда их в конце концов похоронили. Герцог Алансонский с яростью бросился в бой на английского короля и был зарублен одним из телохранителей Генриха V, когда поверженный на землю пытался сдаться. Антуан, герцог Брабанта, брат Иоанна Бесстрашного, прибыл из Ланса в самый разгар битвы, оторвавшись от своих войск в одежде для верховой езды лишь с горсткой спутников. Надев позаимствованные у кого-то доспехи и гербовое знамя, вместо сюрко, отобранное у одного из трубачей, он вступил в бой в последние минуты и был замечен среди пленных после того, как все закончилось. Но англичане не узнали его в импровизированном одеянии и перерезали ему горло, когда раздался клич убивать пленных. Его младший брат, Филипп, граф Неверский, вероятно, также был убит во время расправы над пленными.

Их судьбу разделили многие другие знатные дворяне. Среди погибших было семь кузенов французского короля. Коннетабль, магистр королевских арбалетчиков, магистр королевского двора и знаменосец Орифламмы Сен-Дени, фактически почти каждый военный офицер короны был убит, за исключением маршала Бусико, который попа в плен, и адмирала Клинье де Бребана, которому удалось бежать. Жак д'Эйли, ветеран кампаний в Шотландии и Гаскони, который недавно вырвался из английского замка Висбек и бежал через Ла-Манш, был найден среди мертвых. Жан де Монтегю, архиепископ Санса и митрополит Франции, был убит с мечом в руке в разгар схватки. Не менее двенадцати из двадцати одного провинциального бальи и сенешаля к северу от Луары были убиты или взяты в плен. Целые семьи были уничтожены по мужской линии, отцы и сыновья, братья и кузены. В некоторых регионах, в частности в Пикардии, откуда в последнюю минуту прибыло большинство подкреплений армии, было уничтожено целое поколение местного дворянства. Через несколько лет Бурбонне описывали как "край лишенный рыцарей и оруженосцев из-за дня англичан… в который большинство из них были убиты или взяты в плен".

Ближе к концу дня английский король созвал герольдов обеих сторон, которые наблюдали за битвой издалека. История его обмена мнениями с Монжуа, французским гербовым королем, вероятно, является выдумкой, но позже попадет на страницы хрониста пикардийца Ангеррана де Монстреле, а от него — к Шекспиру. Король попросил его подтвердить исход битвы. "Этот день ваш", — ответил герольд. Затем, указав на замок, стоявший к северо-западу от места битвы, Генрих V спросил его название, и ему ответили, что он называется Азенкур. "Тогда, поскольку битвы должны называться по имени ближайшего замка, деревни или города, пусть эта битва навсегда будет именоваться битвой при Азенкуре"[567].

Потери в средневековых битвах обычно были очень неравными, потому что большинство из них происходило в самом конце во время преследования или после него, когда раненых добивали на поле боя. Оценки английских потерь варьируются от девяти-десяти до тридцати трех человек, большинство из которых были лучниками не обладавшими доспехами. Несколько погибших, включая герцога Йорка и молодого графа Саффолка, были привезены в Англию для погребения, но большинство было собрано в ближайшем амбаре, который затем сожгли, когда англичане готовились возобновить свой поход. Мертвых французов оставили раздетыми на поле боя. В течение нескольких дней после этого слуги и пажи обыскивали поле боя в поисках своих господ среди обезображенных трупов. Большинство наиболее известных погибших в конечном итоге были забраны их семьями или доставлены для погребения в церковь францисканцев Эдена в нескольких милях от места сражения. Около 5.800 трупов гнили на земле, пока в конце концов не были вырыты три большие траншеи по всему полю для их погребения[568].

Первые новости о битве достигли Руана на следующее утро. Весь двор был ошеломлен. Король, Дофин и герцог Беррийский плакали. И они были не одни в своем горе. "Во Франции нет ни одной улицы или переулка, ни одного города или деревни, которые не ощущали бы этой раны", — писал молодой нормандский поэт Роберт Блондель[569]. Непосредственная реакция на поражение болезненно отражена в причитаниях официального хрониста, чья работа, вероятно, является самым ранним французским отчетом о битве. "О вечный позор", — восклицал он, описывая, как некоторые из самых благородных людей Франции были согнаны, "как крепостные", в загоны для пленных после поражения от "никчемных, низкородных" лучников. Он проанализировал военную историю Франции, начиная с нападения галлов на Древний Рим, чтобы проиллюстрировать масштаб катастрофы. "Но хуже всего то, что Франция станет посмешищем для всех иностранных государств". В письме домой из Парижа арагонский посол сообщал, что это было "общим настроением здесь". Люди говорили, что за триста лет Франция не понесла ни одной более значительной потери, ни одного сравнимого бесчестья за один день.

Шок быстро сменился гневом. Общественное мнение обвиняло моральные недостатки французской знати, как и после военных катастроф предыдущего века. Моралисты обвиняли весь менталитет военного сословия: их любовь к роскоши и пороку, их насилие над церковниками и женщинами, их богохульный язык, их жажду добычи и, прежде всего, их поощрение разъедающего раскола Франции после убийства Людовика Орлеанского. Это было суждение, удивительно похожее на суждение Генриха V. "Я знаю, что Бог по своей милости даровал мне эту победу над французами не за какие-то мои заслуги, а чтобы наказать их за грехи", — сказал Генрих V своему несчастному пленнику Карлу Орлеанскому, который был так подавлен, что не мог ни есть, ни пить. "Ибо, если я правильно информирован, — продолжал король, — никогда еще не было такого беспорядка, гедонизма, греховности и порока, какие царят в наше время во Франции". Склонность многих французов принять этот вердикт привела в ярость крайне патриотичного королевского секретаря Жана де Монтрея. Написав манифест через несколько недель после битвы, он выступил против нарастающей волны фатализма и суеверия. Англия была завоевана римлянами, саксами, датчанами и нормандцами, "но ни разу с тех пор, как появились короли, способные ее защитить, Франция не была завоевана ни одним иностранцем". Слейс, Креси и Пуатье в свое время были великими английскими победами, но армии и флоты Карла V уничтожили все их результаты. Азенкур был бы просто искрой на сковородке, каким он и оказался. В шахматном турнире, говорил Жан, чемпионом становится тот, кто выиграл двадцать партий, а не тот, кто смог выиграл только четыре или пять[570].