Однако самой большой группой кредиторов были дворяне и капитаны, служившие в армии. Военное жалованье традиционно выплачивалось раз в квартал. Жалованье за первый квартал выплачивалось наличными перед посадкой на корабли, половина — при подписании контракта, половина — после смотра в порту. Канцлер откровенно сказал собравшимся магнатам на Большом Совете в апреле, что жалованье за первый квартал исчерпает первую часть двойной субсидии, утвержденной Парламентом. Магнаты договорились, что армия будет служить в долг в течение второго квартала, и это соглашение на практике было навязано всем капитанам, включая тех, кто не присутствовал на Большом Совете. Это было равносильно дальнейшему накоплению долгов в 30.000 фунтов стерлингов или более. Большинство наиболее влиятельных кредиторов и почти все капитаны приняли в залог драгоценности и посуду короля. Королевские часовни и сокровищницы были перерыты в поисках предметов, которые можно было заложить: от шедевров ювелирного искусства стоимостью 10.000 фунтов стерлингов и более до потиров и аналоев королевских часовен в Вестминстере и Виндзоре и даже кухонной утвари. Герцог Кларенс, с самым большим отрядом в армии после королевского, принял в залог большую корону Генриха IV и отколол от нее золотые зубцы и драгоценные камни, чтобы отдать в залог своим капитанам в качестве обеспечения их собственного жалованья. Сокровища, которые оставались нетронутыми даже во время тяжелых финансовых кризисов предыдущего царствования, были извлечены из хранилищ, чтобы быть заложенными за деньги или услуги. Среди них были изысканные драгоценности из сокровищницы Кастилии, заложенные Педро I Жестоким Черному принцу более полувека назад, и подарки, преподнесенные Джону Гонту Хуаном I Кастильским, а также дорогие подношения Карла VI и Людовика Орлеанского и их дядей, которые они в более счастливые времена подарили Ричарду II. Оставался третий квартал, который должен был быть оплачен в счет задолженности по второй парламентской субсидии, причитавшейся в феврале 1416 года. Не было принято никаких мер по выплате четвертой четверти, финансирование которой было оставлено на усмотрение провидения[524].

Отъезд обещанного французского посольства был задержан государственным переворотом, совершенным Дофином. 12 апреля 1415 года в столицу Франции прибыл герольд графа Дорсета с письмом Генриха V, в котором французское правительство призывалось назначить своих послов. Вскоре за этим письмом последовало другое, в котором английский король жаловался на задержку с отъездом французского посольства в Англию. "Промедление — враг мира", — писал он. Но на самом деле, как отлично знал Генрих V, промедление было врагом войны. Он не собирался позволить дипломатии ослабить пружину, которую он нагрузил. Явная неискренность его призыва к новым переговорам должна была быть очевидна для французов, которые получали подробные и точные отчеты о приготовлениях английского короля. Но при приближении любой большой войны те, кому угрожает опасность, склонны принимать желаемое за действительное. Судя по хронике, даже советник короля Жан Жувенель признался, что нашел в письмах английского короля "смиренные" и "милостивые" чувства, хотя он был одним из первых французов, осознавших с ужасом и восхищением, с какой грозной личностью столкнулись его соотечественники[525].

16 апреля 1415 года, всего через несколько дней после прихода к власти, Дофин провел заседание Совета, на котором обсуждался предстоящий кризис в отношениях с Англией. Совет принял решение о последней попытке остановить грядущее вторжение. Несмотря на плохие предзнаменования, решение об отправке нового посольства в Англию было подтверждено. В мае в Париже собрался Большой Совет, чтобы рассмотреть инструкции послов. Герцогу Беррийскому разрешили вернуться в столицу, чтобы воспользоваться его полувековым опытом общения с "древним врагом" Франции. Были назначены семь полномочных эмиссаров. Их лидером и представителем стал канцлер Иоанна Беррийского, Гийом де Буафратье, архиепископ Буржский, который возглавлял посольство в декабре 1413 года. Среди его коллег были Пьер Френель, епископ Лизье, чей опыт в английских и шотландских делах насчитывал более тридцати лет; магистр королевского двора Луи, граф Вандомский; один из придворных офицеров Дофина, Шарль, сеньор де Иври; и незаменимый Готье Коль, который оставил нам один из самых наглядных отчетов о великом дипломатическом событии, сохранившихся со времен средневековья. 4 июня посольство выехало из Парижа с обычной кавалькадой вооруженных людей, клерков, герольдов и слуг, всего около 350 всадников. Никто из них не испытывал оптимизма по поводу результатов своей миссии. В Париже вовсю разрабатывались планы по набору войск по всему королевству. В Кале более скромные дипломатические агенты вели переговоры с Филиппом Морганом о продлении перемирия на время пребывания посольства в Англии. Англичане согласились продлить перемирие до 15 июля, но не далее. Это было всего за две недели до предполагаемой даты отплытия экспедиции Генриха V[526].

Французские послы высадились в Дувре 17 июня 1415 года. Генрих V назначил местом проведения переговоров Уинчестер. В начале XV века это было непрезентабельное место, находившееся в состоянии физического и экономического упадка, но удобно расположенное недалеко от назначенных пунктов посадки армии на корабли в Соленте. 30 июня французы были встречены в миле от города епископами Лэнгли и Куртене, графами Дорсет и Солсбери и доставлены прямо к королю. Генрих V принял их в зале замка Вулвси, старинной усадьбе епископов Уинчестера XII века, фрагменты которой до сих пор можно увидеть в юго-восточном углу городских стен. Это была короткая и формальная аудиенция. Генрих V сидел на троне в дальнем конце зала, одетый с головы до ног в одежды и золотой ткани, вместе со своими тремя братьями, Кларенсом, Бедфордом и Глостером, и толпой дворян, епископов и чиновников. Французы вручили ему личные письма от Карла VI и герцога Беррийского. Генрих V поинтересовался здоровьем французского короля. Затем он пригласил послов разделить традиционное мирное подношение вина и пряностей, после чего отпустил их. На следующее утро французская делегация присутствовала на грандиозной мессе, которую пели двадцать восемь капелланов, после чего состоялась публичная аудиенция, полностью посвященная официальным делам. Архиепископ Буафратье выступил с ученой и красноречивой речью о достоинствах мира, наполненной признаниями доброй воли. Канцлер Бофорт ответил другой речью, в которой колко заметил, что послы приехали очень поздно и должны быстро закончить дела[527].

Если эта речь была направлена на то, чтобы заставить французов чувствовать себя неловко, то очевидно, что канцлеру это удалось. Но их положение и без этого не было легким. Мало кто из них говорил по-английски, если вообще говорил. Они были окружены свидетельствами военных приготовлений и прекрасно осознавали враждебность окружающих. Они ели и спали под одной крышей в здании францисканского монастыря у разрушающейся северной стены города, под суровым надзором архиепископа Буафратье. Он неоднократно говорил своим коллегам, чтобы они не выходили за пределы своего жилища, не встречались с англичанами, не ввязывались в уличные драки, споры или неосторожные разговоры и ни в коем случае не обсуждали внутренние разногласия Франции на публике. Архиепископ подозревал, что один человек из его свиты, который имел привычку разговаривать с англичанами и часто отсутствовал на общей трапезе, шпионит в пользу врага. Тревожные слухи нарушали душевное спокойствие послов, говорили, что в коридорах замка Вулвси видели герольда герцога Бургундского, что армада Генриха V должна отплыть через двадцать четыре часа, что король уже приказал седлать своих лошадей[528].