Через три недели после возвращения английской делегации буря разочарования и гнева, спровоцированная семью годами неэффективного правления и военными поражениями, обрушилась на головы министров Эдуарда III. 28 апреля 1376 года в Вестминстере открылся Парламент. На следующий день, в первый рабочий день, канцлер, сэр Джон Найвет, произнес традиционную речь, объясняя причины созыва. Главными заботами короля, объявил он, были оборона Англии и ведение войны на континенте. Для решения этих задач правительству, как всегда, требовались новые субсидии. Найвет попросил десятину у духовенства, десятую и пятнадцатую части у мирян и продление действия таможенных пошлин по крайней мере на год. Эти требования были сравнительно скромными. Но они стали прелюдией к крупному политическому кризису, первому из череды внутренних потрясений, которым суждено было подорвать военные усилия Англии в течение следующих двух десятилетий и изменить отношение английского правительства к миротворческому процессу.

После речи канцлера члены Палаты Общин удалились на свое обычное место для обсуждения в большой многоугольный дом капитула Вестминстерского аббатства. Там требования правительства сразу же встретили лавину возражений. Первый отход от традиций произошел почти сразу, когда кто-то предложил, чтобы все члены Палаты Общин принесли клятву откровенно высказывать свои мысли и оказывать друг другу взаимную поддержку против гнева короля. Парламентарии произносили свои речи за закрытыми дверями, обращаясь к переполненному залу с большого резной трибуны у центральной колонны. Первый выступающий, безымянный рыцарь, заявил, что народ настолько ослаблен и обнищал из-за прошлых податей, что больше не может платить. "Более того, — сказал этот человек, — в течение многих лет все, что мы платили за ведение войны, было растрачено из-за некомпетентности и предательства". "Король должен жить за счет доходов королевского домена, не напрягая своих подданных. У него было много золота и серебра, принадлежащего ему лично, и ему нужно лишь извлечь их из тайных кладовых министров, которые их присвоили". После него на трибуну вышел другой рыцарь, чтобы продолжить новую тему. Он утверждал, что король тратит 8.000 фунтов стерлингов в год на оборону Кале, в то время как все расходы могли бы взять на себя купцы города имевшие монополию на внешнюю торговлю Англии, а не Казначейство. За этим рыцарем последовала череда ораторов, высказывавших те же соображения во все более обвинительных тонах. В конце концов, было решено, что это трудные вопросы, по которым необходимо заручиться поддержкой Палаты Лордов. 3 мая 1376 года, после трехдневного обсуждения между собой, парламентарии начали составлять список мошенничеств и других проступков, которые они хотели бы поставить в вину министрам и чиновникам короля. Эта работа все еще продолжалась 9 мая, когда один из рыцарей королевского двора, сэр Алан Баксхалл, прибыл к дверям дома капитула аббатства с раздраженным посланием от короля. Он хотел знать, почему они так долго не соглашаются на его требования, и призвал их предстать перед королем и пэрами. Палата Общин избрала первого известного спикера палаты в качестве своего представителя. Им стал сэр Питер де Ла Маре, стюард и друг графа Марча[363].

Добрый Парламент, как его стали называть, собрался в период всеобщего недовольства в Англии, что стало следствием длительной сельскохозяйственной депрессии, усугубленной чумой, болезнями скота и неурожаями. Но гнев Палаты Общин был вызван недовольством, причины которого были непосредственно связаны с войной. Они включали в себя усталость от высокого уровня налогообложения с 1371 года, отвращение к малой военной отдаче за столь большие усилия и обиду на министров, которые руководили чередой дорогостоящих поражений. Но пока еще не было склонности ставить под сомнение необходимость самой войны, а жалобы касались средств, а не целей. Неутешительные итоги мирной конференции в Брюгге усилили гнев и дискредитировали ее главного архитектора, сына короля Джона Гонта. Казалось, что англичане безропотно отказались от многообещающей военной позиции, а французы полностью перехитрили их. Многое из этого было неверно. Парламентарии не знали о переменах в Париже, в результате которых герцог Бургундский был заменен Людовиком Анжуйским в качестве главного архитектора французской дипломатии как раз в тот момент, когда мирная политика Джона Гонта, казалось, была на грани успеха. Еще меньше они знали о финансовых трудностях правительства. Ежегодные расходы Эдуарда III на содержание Кале составляли не 8.000 фунтов стерлингов, как считали в Палате Общин, а почти в три раза больше, и эти расходы всегда ложились на королевскую казну, а не на купцов из Кале. Правительство короля никогда не было в состоянии оплатить войну без парламентских субсидий, за исключением короткого периода в 1350-х годах, когда таможенные доходы были исключительно высокими. Сейчас не было ни малейшей перспективы того, что война будет финансироваться за счет скромных доходов королевского домена, как бы тщательно они ни сберегались. Министры короля действительно набили свои карманы, как это часто делали министры в прошлом, но не в таких масштабах, как это представляли себе в Палате Общин, и уж точно не в таких масштабах, которые могли бы объяснить нынешнюю бедность короля. В их сундуках также не было больших запасов золота и серебра, которые можно было бы конфисковать, если бы они были уволены. Настоящая проблема, как считал хронист Фруассар, заключалась в том, что победы времен расцвета Эдуарда III вновь стали преследовать его. Они установили стандарт достижений, которому трудно было соответствовать, но от которого так же трудно было отказаться.

Для парламентариев, которые не понимали исключительных условий, в которых Англия одержала победу в 1350-х годах, казалось, что нет никакого объяснения, кроме предательства и глупости, тому повороту, который приняла война два десятилетия спустя.

Эти предрассудки не были новыми. Если в 1376 году они оказались более опасными, чем раньше, то только потому, что ими умело воспользовались люди с сильными корыстными интересами и более целенаправленными жалобами на политику правительства короля. Действовали три основные группы. Первой и наиболее активной были купцы из Кале, которые были тесно связаны с торговым сообществом Лондона. К 1375 году купцы из Кале были разочарованными и обиженными людьми. Они считали, что их бизнес был разрушен из-за продажи правительством лицензий на экспорт английских товаров в другие порты. Одним из побочных эффектов этих лицензий был обход местных английских оптовых торговцев шерстью, так как большинство лицензий было куплено иностранными купцами, как правило, представителями крупных итальянских торговых домов. Это усугубило недовольство и распространило его за пределы узкого круга купцов, занимавшихся торговлей основным товаром, на оптовиков провинциальных рыночных городов. В Парламенте Латимер и Лайонс, которые были тесно связаны с продажей лицензий, оказались главной мишенью для гнева торговцев шерстью. Совершенно очевидно, что именно они стояли за большинством обвинений в финансовых махинациях, выдвинутых против обоих чиновников[365].