Более сложной ситуация была  на Пиренейском полуострове, где мнения разделились на всех уровнях. Все четыре пиренейских королевства первоначально приняли политику нейтралитета, в большинстве случаев по искренним соображениям. Однако все четыре в конечном итоге были вынуждены отойти от нее под давлением, возникшим в результате войны между Англией и Францией. Фернанду I Португальский был самым непостоянным из иберийских правителей и самым откровенно оппортунистическим. В начале 1380 года, вопреки настроениям большинства своих подданных и советам большинства своих советников, он объявил себя сторонником Климента VII в то время, когда он надеялся установить более тесные отношения с Кастилией и Францией. Главный сторонник этой политики в Совете Фернанду I в конце года представил французскому двору цветистый отчет о принятом решении, в котором признал, что отношения с Францией были важным фактором. Однако уже через несколько месяцев Фернанду I попытался возродить союз с Англией и вел тайные переговоры с Римом. Португалии было суждено трижды за пять лет менять свою верность в ответ на требования дипломатии и военные поражения. В Кастилии король Хуан I заказал самое тщательное расследование обстоятельств избрания Урбана VI, но затем проигнорировал его результаты. Когда в мае 1381 года он, наконец, признал Климента VII, это произошло из-за неустанного давления со стороны Франции, от которой кастильский король зависел в своей защите от все более агрессивных планов Джона Гонта и Фернанду I. Решение Хуана I, как и решение Фернанду I, было противоречивым в его собственной стране и было принято вопреки советам многих его советников. Хронист Айала, известный франкофил, несколько раз служивший послом Хуана I во Франции, не позаботился о том, чтобы скрыть свое отвращение к решению, которое было рассчитано на аудиторию за пределами Кастилии. Только королям Арагона и Наварры удалось избежать окончательного решения. Однако у обоих правителей были наследники, тесно связанные с Францией, которые привели свои страны в авиньонский лагерь, как только вступили на престол[495].

Папский раскол разрушил международное влияние папства более чем на столетие, превратив обоих соперников в клиентов тех государств, которые решили их признать. Это был серьезный удар по делу мира. Авиньонские Папы, при всей их пристрастности, были ответственны за единственные серьезные попытки дипломатического урегулирования между Англией и Францией за последние сорок лет. Заключительная часть мирной конференции в Брюгге произошла в последние недели понтификата Григория XI. Изгнанный пуатевинский барон Гишар д'Англе, ныне граф Хантингдон, представлял Ричарда II. Его сопровождала обычная группа юристов. Напротив них сидел епископ Байе со своими юристами. Но все они присутствовали здесь только для проформы. У обеих сторон в планах были крупные военные предприятия. В мае 1378 года, после того как пришло известие о смерти Григория XI, заседания прервались. Ничего не было согласовано, кроме договоренностей о следующей встрече, но и они были быстро отменены церковным расколом. Из двух папских легатов на конференции Пилео да Прата позже был сделан Урбаном VI кардиналом и стал одним из самых активных его агентов. Его коллега, Гийом де л'Эстранж, переметнулся на сторону Климента VII. Он предпринял героическую попытку самостоятельно продолжить процесс, и под его эгидой состоялся ряд безрезультатных конференций в Пикардии и Кале. Но это была безнадежная задача[496].

Раскол не только привел к маргинализации единственного института, обладавшего влиянием, чтобы заставить враждующие стороны начать переговоры, но и способствовал значительной дипломатической перестройке среди ведущих европейских держав. Он создал новые связи между Англией и Германией, спустя тридцать лет после последнего союза между английским королем и императором. И он возродил старый политический союз между Англией и городами Нидерландов, которые были решительно настроены углубить разрыв разрывы между Францией и Фландрией. Эти события активно поощрялись обоими соперничающими претендентами на папскую тиару, каждый из которых надеялся одержать победу с помощью вооруженной силы и дипломатического влияния своих светских поборников. На народном уровне было мало сомнений в том, что церковные неурядицы добавили еще один источник противоречий в отношения Англии и Франции, поскольку официальная пропаганда каждой стороны клеймила другую как покровителя раскола и ереси, а каждый Папа благословлял войны своих спонсоров, предлагая крестоносные индульгенции солдатам своих сторонников и отлучая от церкви их противников.

В ретроспективе последние годы правления Карла V можно рассматривать как последний случай, когда война могла быть решительно завершена на условиях Франции. То, что этого не произошло, было вызвано двумя серьезными просчетами со стороны короля Франции. Решение разжечь гражданскую войну в Бретани путем присоединения герцогства к владениям короны дало Англии новую возможность продлить войну в атлантических провинциях Франции. Это спровоцировало то, что оказалось последней большой английской кампанией во Франции в XIV веке. Эта последняя попытка, на которую англичане потратили много ресурсов, закончилась унизительным провалом. Но она стоила Франции двух критических лет, а ее правительству — серьезной потери лица. Фактический отказ от попытки изгнать англичан из Гаскони был менее драматичной и, возможно, менее очевидной ошибкой, но в долгосрочной перспективе оказался еще более значительным. Неспособность Людовика Анжуйского довести до конца завоевание Гаскони воодушевила скрытых сторонников Англии на юго-западе и вернула в английский лагерь большинство перебежчиков, заключивших мир с герцогом Анжуйским после побед 1377 года. Это была упущенная возможность, которую Франция не использовала до середины XV века. К 1380 году борьба между двумя странами зашла в бесперспективный тупик, за которым последовали два десятилетия, в течение которых общественное мнение в обеих странах становилось все более враждебным к войне. Правительства, возглавляемые неспособными монархами, были ослаблены внутренними разногласиями, дефицитом средств и отвлекающими личными амбициями принцев, стоявших за тронами: Людовика Анжуйского и Филиппа Бургундского во Франции, Джона Гонта и Томаса Вудстока в Англии.

В последние дни кампании против гарнизонов Карла Наваррского в Нормандии, в июне 1378 года, королевский чиновник проехал через Бретань, зачитывая в общественных местах городов указ, требующий от герцога Иоанна IV явиться в Париж для ответа на обвинения в измене. В то время этот указ прошел почти незамеченным. Иоанн IV находился в Англии и не слышал о нем в течение нескольких месяцев. Но это решение оказалось одним из самых противоречивых в правление короля, разделив его Совет, его семью, его сторонников в Бретани и политические настроения во Франции. Суд открылся 4 декабря 1378 года в большой палате Парижского Парламента перед королем и горсткой пэров Франции, которые не прислали свои оправдания о неявке. Королевский прокурор зачитал грозный список изменнических деяний, начиная с 1370 года, в то время как помощники выкрикивали имя герцога во дворе снаружи. Исход дела был бы предрешен, даже если бы Иоанн IV явился, чтобы ответить. 18 декабря 1378 года он был осужден за неисполнение обязательств вассала, а герцогство было объявлено конфискованным в руки короля[497].

В одном смысле все это было пустой формальностью. Французская королевская Канцелярия называла Иоанна IV бывшим герцогом с тех пор, как он отказался от своего оммажа в 1373 году. Французские войска уже захватили все герцогство, кроме западной оконечности полуострова, которую контролировал английский гарнизон Бреста. Но, несмотря на это, король Франции не контролировал Бретань. Она оставалась автономным герцогством даже в отсутствие герцога. Герцогские владения, включавшие замки Иоанна IV и главные города полуострова, управлялись виконтом Роганом, который фактически являлся регентом следующего герцога, кем бы он ни был. Герцогские суды продолжали работать. В замке в Нанте существовала теневая администрация, укомплектованная бывшими клерками его правительства. Большинство бретонских лидеров, похоже, полагали, что Иоанн IV в конце концов заключит мир с королем и вернется в свое герцогство. Однако значительное меньшинство выступало за передачу герцогства дому Блуа, который все еще пользовался большой эмоциональной поддержкой в некоторых частях герцогства. По условиям Герандского договора наследники Карла Блуа имели право наследовать Иоанну IV, если тот умрет без наследников мужского пола. Поскольку Иоанну IV было уже почти сорок лет и у него не было детей ни от одного из его браков, такой исход представлялся наиболее вероятным[498].