Последняя встреча состоялась вечером следующего дня в зале Совета в цитадели Кале. Председательствовал Ричард II. С французской стороны присутствовали герцоги Беррийский и Бургундский и граф Мелёнский, с английской — герцоги Ланкастер и Глостер и граф Ратленд. Собравшиеся принцы выпустили нечто похожее на совместное коммюнике, охватывающее вопросы, которые, предположительно, были согласованы в ходе конференций последних нескольких дней. Во-первых, они заявили о немедленном снижении на четверть всех patis, взимаемых в настоящее время на гасконской границе. Эта уступка, хотя, несомненно, гуманная, была сделана за счет гасконских профессиональных солдат, которым причиталась большая часть этих patis. Во-вторых, они заявили, что, несмотря на длительное перемирие, которому обязался следовать Ричард II, переговоры о заключении постоянного мира будут продолжены. Однако не было принято никаких твердых обязательств ни по одному из основных вопросов, которые разделяли Англию и Францию. Дело оставалось на взаимную добрую волю двух королей и их представителей. Четыре королевских герцога должны были встретиться снова 1 апреля 1397 года, чтобы возобновить предыдущие обсуждения. В итоге было решено отправить совместное посольство в Рим и Авиньон. Король Кастилии уже согласился участвовать в этой делегации, и было предложено пригласить туда и германского короля. Послов должен был возглавить все тот же Роберт Отшельник. В их обязанности входило объявить двум претендентам на папский престол, что короли намерены навязать им Путь отречения. К концу сентября 1397 года ожидалось, что те отрекутся от престола, чтобы на их место можно было избрать третьего[1143].

Эти крупные уступки текущим внешнеполитическим целям Франции сопровождались еще одной, еще более примечательной, которая не была раскрыта в совместном коммюнике. За месяц до встречи на высшем уровне, 29 сентября 1396 года, правительство Карла VI заключило пятилетний военный союз с Флорентийской республикой. Французы обязались вмешаться в дела Италии, чтобы защитить город-государство, территория которого в то время была сильно стеснена капитанами и союзниками Джан Галеаццо Висконти. Взамен им должно было быть позволено присвоить, за ограниченным исключением, все, что они смогут завоевать во владениях Джан Галеаццо в Ломбардии. Через несколько дней, 4 октября, Карл VI обязался признать суверенитет Генуи. По условиям официального договора, который был скреплен агентами короля во дворце дожей в Генуе за день до его встречи с Ричардом II, генуэзцы передавали суверенитет города и его территории королю Франции, который обязывался защищать их от миланского Висконти. Их губернатором должен был быть назначен французский представитель. Король уже строил планы по претворению в жизнь своих обязательств. Он предложил провести армию через Альпы весной. Эти действия ознаменовали окончательный отказ Франции от союза с миланским деспотом и итальянской политики Людовика Орлеанского. Герольд Джан Галеаццо, которого видели стоящим среди группы герольдов у входа в шатер, где короли пировали, был внезапно лишен герба своего господина, удален из присутствия короля и получил приказ никогда больше не появляться при дворе. Тем временем Карл VI обратился к английскому королю с просьбой предоставить английский контингент для поддержки его вторжения в Ломбардию. Это было необычное предложение, так как проект не отвечал никаким заметным английским интересам. Он противоречил традиционной политике Англии, направленной на сдерживание амбиций Франции за пределами ее границ. Но Ричард II согласился принять в нем участие, очевидно, за свой счет. Им были обещаны значительные английские силы, 15.000 человек, согласно сообщениям, дошедшим до Италии, под командованием двух ближайших соратников Ричарда II, графов Ратленда и Ноттингема[1144].

Именно этот краткий момент согласия, кажется, представлен на Уилтонском диптихе в Национальной галерее в Лондоне, одной из самых красивых картин, сохранившихся с позднего средневековья, богатой загадочным политическим символизмом. Диптих, который Ричард II, вероятно, заказал вскоре после своей женитьбы на Изабелле, представляет собой небольшой переносной алтарь. Король изображен в возрасте своей коронации как идеализированный молодой человек в драгоценной короне. Его представляют Деве Марии и Младенцу Христу святой Иоанн Креститель и два английских святых короля, святой Эдмунд и святой Эдуард Исповедник, а вокруг толпятся ангелы, устремив на него свои взоры. Это поразительно нарциссический образ сакрального царствования, очень характерен для официальных портретов, которые Ричард II намеренно пропагандировал в последние годы своего правления. Король и ангелы носят его эмблему в виде белого оленя, а также золотые колье из семян дрока (planta genista), давшего имя династии Плантагенетов. Позади Девы Марии один из ангелов держит знамя Святого Георгия, на вершине которого находится эмалированная сфера с изображением Англии — зеленого, лесистого острова, над которым возвышается белый замок с башенкой, окруженный морем из серебряных листьев. Здесь, за два столетия до того, как Шекспир вложил эти слова в уста Джона Гонта, находился

25 сентября 1396 года последняя великая армия крестоносцев, вышедшая из Западной Европы на восток, была уничтожена османским султаном Баязидом I Молниеносным под Никополем на Дунае вместе со своими венгерскими и валашскими союзниками. Французский контингент представлял лишь часть сил христианской коалиции, а общее командование принадлежало венгерскому королю Сигизмунду I Люксембургу. Но командиры французской тяжелой кавалерии настояли на том, чтобы возглавить атаку до того, как остальные были готовы, и без должной разведки позиций противника. Они приняли на себя основную тяжесть боя и проявили необычайное мужество и выносливость. Но они потерпели поражение из-за того, что противник превзошел их в тактике, дисциплине и численности. Жан де Вьенн был убит, защищая штандарт Нотр-Дам, в пылу сражения. Многие погибли вместе с ним. Тысячи других, выживших в битве, были убиты преследующими их турецкими сипахами[1146], утонули в Дунае, когда пытались бежать, или были казнены в загонах для пленных, когда все было кончено. Все лидеры французской армии были захвачены в плен с целью получения выкупа: Иоанн, граф Неверский, Ги де ла Тремуй, коннетабль Филипп, граф д'Э, маршал Бусико, Ангерран де Куси, Анри де Бар и Жак де Бурбон, граф Ла Марш. Сигизмунд I был более удачлив. Он бросил свою казну и армию на поле боя и бежал на галере вместе с Великим магистром госпитальеров, и в конце концов вернувшись домой через Черное море с помощью венецианцев. Когда короли Франции и Англии встретились со своими дядями и министрами на границе Кале, они все еще были в полном неведении о катастрофе, постигшей армию более чем за месяц до этого. Только в начале декабря первые беженцы с поля боя вернулись во Францию с новостями[1147].

В Англии герцог Глостер с трудом сдерживал свой восторг. Большие потери должны были ослабить Францию в военном отношении. Результат, сказал он своим приближенным, подтвердил то, что он всегда говорил об "этих французских гадах". Они не умели сражаться, когда позволяли испытывать себя в бою. Филипп де Мезьер, чья работа всей жизни была перечеркнута поражением, пришел к схожему выводу. Он считал, что никопольское отчаяние было Божьим наказанием французского рыцарства за его моральные недостатки. Их погубил тот же грех гордыни, который привел французские армии к гибели при Креси и Пуатье. Это потрясение изменило политические настроения в Западной Европе. Оно положило конец краткому моменту моральных угрызений, которые настроили большую часть рыцарского сословия против англо-французской войны в 1390-х годах. И это устранило плодотворную область сотрудничества между двумя нациями. В последующие годы будут новые призывы к крестовым походам с запада и несколько небольших экспедиций для укрепления обороны осажденного Константинополя. Но больше не было разговоров о великой англо-французской армии, которая освободит Иерусалим после того, как турки будут вытеснены из Восточной Европы. Оставались лишь грубые политические и стратегические реалии, которые существовали всегда[1148].