Сразу же встал вопрос о том, что делать с английской армией. Номинально она была самой сильной вооруженной силой во Франции и, вероятно, оставалась таковой, пока продолжался текущий финансовый кризис французского правительства. Но она была разбита, так же полностью, как и армия Джона Гонта после долгого похода через Францию в 1373 году. В течение нескольких недель Совет Ричарда II в Вестминстере отказывался признавать факты. Похоже, советники думали, что, получив жалованье для людей и свежие войска и лошадей из Англии, Бекингем сможет просто возобновить осаду Нанта весной. Они продолжали осуществлять свои планы, как будто ничего не изменилось. Люди Фельтона заключили свои контракты и получили авансы. Корабли начали собираться в Плимуте. В Англии были закуплены лошади, и были приняты меры по их отправке на Луару. В конце марта — начале апреля 1381 года Фельтону и его товарищам-капитанам было приказано отправиться в порты, где они должны были погрузиться на корабли. Но кораблей для них не хватало, не говоря уже о армии для Португалии. Войскам пришлось несколько недель бездействовать на берегу моря, пока офицеры адмиралов пытались найти суда[583].

Совет неверно оценил настроение людей Бекингема, возможно, потому, что его неверно оценил сам Бекингем. По крайней мере, один отряд, отряд Хью Калвли, в начале февраля ушел и вернулась в Англию. Остальные с унынием ждали приказов. Без денег они не могли купить еду. Без лошадей они не могли даже украсть ее. Наконец Бекингем решил отправиться в Ванн, где находилась резиденция Иоанна IV, и лично встретиться с герцогом. Иоанн IV встретил графа на дороге и должно быть, это была очень напряженная встреча. Герцог Бретани объяснил, что у него не было другого выбора, кроме как заключить сделку с французами. Города и церковь были категорически против союза с англичанами, а дворяне были заняты защитой границ герцогства. Без сделки с французами у него не было никаких перспектив удержаться у власти. Бекингем не был впечатлен таким заявлением, но ничего не мог сделать, кроме как договориться о наилучших условиях для своего организованного отъезда в Англию. В начале марта сэр Томас Перси и Уильям, лорд Латимер, договорились о сделке. Они обещали мирно уйти в обмен на 50.000 франков (8.333 фунта стерлингов), 30.000 из которых были получены быстро. Часть этих денег была потрачена на наем кораблей в портах южной Бретани для возвращения армии в Англию. Остальные были обещаны к Троице. Два дня прошли в поединках с отборными рыцарями из рядов французской армии в соответствии с тщательно разработанными процедурами герольдов — соревнованиях, которые Бекингем любил всю свою жизнь. Результаты этих героических демонстраций силы и мастерства оказались для англичан столь же плачевными, как и настоящая война. Примерно на второй неделе марта английская армия двинулась на запад к Бресту[584].

Соглашение Бекингема с герцогом Бретани вызвало сильное раздражение в Вестминстере. Примерно 15 марта 1381 года Совет решил отправить деньги, собранные для армии Бекингема, в Бретань раньше армии Фельтона. Сэр Джон Кентвуд, стюард герцогства Корнуолл, отплыл из Дартмута с двумя чиновниками казначейства, эскортом лучников и сундуком с золотом в конце марта и высадился в Бресте. Ему было поручено выяснить, сколько войск еще осталось у Бекингема, и убедить их остаться во Франции до окончания их контракта на службу в июне. Они настаивали на том, чтобы капитану, который откажется, не платили денег. В Бресте Кентвуд нашел графа Бекингема в крепости и передал ему неприятное послание Совета. Граф был непоколебим, так как дал слово герцогу Бретани. Его армия была сыта по горло войной и часть ее уже отплыла в Англию на бретонских кораблях а для остальных подыскивались суда. 30 апреля Кентвуд сдался. Он выдал деньги графу и наблюдал, как последняя часть английской армии садилась на корабли в гавани под стенами замка. 2 мая 1381 года Бекингем высадился со своими людьми в Фалмуте в Корнуолле. Эта кампания была для Бекингема возможностью совершить великие дела по образу и подобию своих умерших отца и брата, а ее неудача тяготила его до конца жизни. Тринадцать лет спустя, когда он основал колледж для светских священников, которому суждено было стать главным памятником Бекингему, его устав предусматривал ежедневные мессы за души тех, кто погиб в походе 1380–81[585].

Английская политика теперь представляла собой картину полного беспорядка. 2.000 солдат армии Фельтона для Бретани несколько недель находились в Дартмуте, пока Совет решал, что с ними делать. Судя по всему, рассматривалась возможность отправить их в Гасконь. В мае к людям Фельтона на побережье Девона присоединились граф Кембридж и около 3.000 солдат для Португалии, которые разбрелись по городу, соперничая с ними за еду, кров и место на кораблях. Никаких твердых планов еще не было, когда Джон Гонт, движущая сила португальского и бретонского проектов, отправился на переговоры с шотландцами о северной границе. В июне армия Фельтона была распущена. Что касается Иоанна IV, то он стал верным, но без энтузиазма вассалом короля Франции, которому покровительствовали дяди Карла VI, а его старый враг Оливье де Клиссон и группировавшаяся вокруг него партия при французском дворе относились к нему как к изгою. Англичане так и не простили Иоанна IV за то, что он их покинул. Его тесная личная связь с английской королевской семьей, его английский пэрский титул и дружба с видными деятелями при английском дворе только усугубляли обиду за его предательства. До возрождения англо-бретонского союза в следующем поколении отношения между Англией и двором Бретани оставались крайне прохладными. Правительство конфисковало у Иоанна IV графство Ричмонд и лишило имущества горстку англичан, оставшихся на его службе. Англичане держались за свой дорогой форпост в Бресте, хотя теперь события значительно снизили его ценность для них. Они интриговали с Оливье де Клиссоном и время от времени вынашивали идею продвижения притязаний Жана де Блуа. Даже герцогиня бретонская, Джоанна Холланд, единоутробная сестра английского короля, стала центром нового антагонизма. Она оставалась в Англии, несмотря на попытки Иоанна IV вернуть ее к себе. Джоанна вернулась к своему мужу в Бретань только в конце 1383 года, когда она уже была тяжело больна. В средневековые браки историку трудно проникнуть. Условности, долг и благоразумие создают непроницаемый барьер, особенно среди тех, чьи браки были, по сути, политическими союзами. Как и Ангерран де Куси, другой французский дворянин, некогда занимавший видное положение при английском дворе и женившийся на английской принцессе, Иоанн IV обнаружил, что их отношения с супругой не выдержат смены подданства[586].

Беспорядки в Лангедоке в 1379 году, как и городские налоговые забастовки 1380 года, были предупреждением о более глубоком кризисе, который в то время, возможно, понимал только сам Карл V. Они происходили на сложном экономическом фоне: болезни, депопуляция и углубляющаяся рецессия, характеризующаяся падением цен на сельскохозяйственную продукцию, промышленным застоем и острой нехваткой золотых и серебряных монет. Все это способствовало нарастающему кризису европейских городов. Разрушения, вызванные войной в Англии, Франции и Италии, а затем во Фландрии, Испании и Португалии, усугубили последствия. В Англии, богатой статистическими данными, почти каждый показатель экономической активности в этот период свидетельствует о заметном спаде. Документальные свидетельства и спорадические вспышки насилия подтверждают эту картину и в других странах. Народное восстание чомпи во Флоренции в 1378 году стало серьезным кризисом в одном из главных промышленных центров Европы, который прошел практически незамеченным за пределами Италии. Однако в течение следующих четырех лет аналогичные городские восстания, вызванные безработицей и непосильным бременем военных налогов, потрясли правящие классы как во Франции, так и в Англии. За стенами городов крестьянское восстание 1381 года в Англии и восстание тюшенов в центральной Франции оказались еще более тревожными для обществ, чье благополучие все еще основывалось на сельскохозяйственном производстве. Эти восстания ознаменовали начало периода, когда народное насилие вновь стало основным фактором, определяющим судьбу европейских государств. "Мир стар, времена немощны", — пел поэт Эсташ Дешан, выражая безрадостный пессимизм, который, при всей его условности, явно нашел отклик у его аристократической аудитории и отражение в произведениях его английских современников[587].