"Война в начале своем имеет столь великий вход и столь обширна, что каждый рыцарь может войти в нее по своему желанию и легко найти войну, — писал Чосер, — но чем она закончится, знать нелегко". С 1369 года было предпринято несколько попыток договориться о прекращении войны, и ни одна из них не оказалась результативной. Две короткие конференции, в Гине в марте 1372 года и Брюгге в январе 1373 года, были всем, чего удалось добиться дипломатии, и они состояли в основном из повторного обмена официальными позициями двух правительств. Год спустя растущий пессимизм в отношении способности Англии защитить свои владения в Аквитании, естественно, подтолкнул к мысли об урегулировании путем переговоров.

У Джона Гонта был свой интерес в продвижении мира с Францией. Становилось все более очевидным, что пока война продолжается, у французского правительства будут самые веские причины поддерживать Энрике II деньгами и живой силой. В последующие годы герцог Ланкастер стал главным сторонником мира с Францией в Англии, к раздражению многих своих более воинственных соотечественников. Примерно в начале декабря 1373 года, когда он находился в Бриве во время своего шевоше по Франции, он вступил в контакт с местными представителями Гийома Роже, виконта Тюренна, брата Папы и его главного политического советника. Гонт хотел, чтобы в Авиньоне знали, что он заинтересован в идее проведения новой дипломатической конференции под эгидой Папы. Такой окольный метод взаимодействия с папским двором, вероятно, был продиктован ограниченными полномочиями герцога, но он вполне годился для этой цели. Послание достигло Григория XI примерно на Рождество. Его реакция была крайне настороженной. Он обсудил это с герцогом Анжуйским и в конце концов послал в Бордо своего агента с осторожным ответом. По его словам, не было ни малейшей перспективы того, что французский король пойдет на компромисс в своем притязании на окончательный суверенитет над Аквитанией, на чем и споткнулись предыдущие англо-французские конференции. Людовик Анжуйский ясно дал это понять. Поэтому, если бы еще одна попытка имела хоть какой-то шанс на успех, Джон Гонт должен был бы оказать давление на Эдуарда III и его министров, чтобы те пошли на уступки. Был ли герцог готов к этому, задавался вопросом Папа[307].

После возвращения в Англию в апреле 1374 года Джон Гонт стал играть более решительную и настойчивую роль в определении направления английской внешней политики, чем когда-либо прежде. После отдыха в западной Англии он, в начале мая, сразу же отправился в Лондон и провел там большую часть следующих трех месяцев. Хотя нет прямых свидетельств о его роли в Совете Эдуарда III, последующие события в некоторой степени говорят сами за себя. Архиепископ Равенны Пьетро Пилео ди Прата, проницательный итальянский прелат из Венето, служивший одним из папских легатов во Франции, в мае, прибыл в Лондон. Он привез с собой предложения о длительном перемирии и дипломатической конференции, на которой Эдуард III и Карл V будут представлены одним из своих сыновей. Этот план, вероятно, отражал обсуждения Гонта с представителями Папы в Бордо в начале года, и предположительно именно Гонта Папа имел в виду в качестве королевского принца, который возглавит английскую делегацию. Пилео ди Прата оказался искусным дипломатом. По завершении визита Эдуард III сообщил ему, что готов согласиться на общее перемирие до Пасхи 1375 года, чтобы можно было созвать дипломатическую конференцию в Брюгге во Фландрии. Он предложил назначить выдающееся посольство с полными полномочиями для его проведения и обещал назначить герцога Ланкастера его главой. Его единственным условием было то, что король Франции даст аналогичное обязательство[308].

Непосредственным препятствием на пути к дипломатическому решению была Бретань. Герцог Иоанн IV прибыл в Бретань морем из Бордо примерно в середине февраля 1374 года, чтобы попытаться возродить свою поддержку в герцогстве, из которого он бежал почти год назад. Этот визит лишь подтвердил крушение его власти. Он высадился в Оре, городе-крепости в заливе Морбиан, который его супруга защищала с помощью английского гарнизона. Там он созвал Штаты Бретани. Однако никто не явился без разрешения короля Франции и Карл V не был заинтересован в том, чтобы дать его. Бретонское герцогство формально не было конфисковано, но король отказался признать Иоанна IV герцогом после его письма с отказом от повиновения в прошлом году и на практике рассматривал герцогство как вакантное. Не позволив бретонцам встретиться с Иоанном IV в Оре, он, в апреле, послал Бертрана Дю Геклена и Оливье де Клиссона в Бретань с большими подкреплениями, чтобы напомнить им об их долге. Примерно в это же время Иоанн IV удалился в Англию, решив вернуться во главе английской армии. В мае, пока Пилео ди Прата вел переговоры с министрами английского короля, Иоанн IV торговался за поддержку Совета Эдуарда III. Вряд ли Джон Гонт благосклонно отнесся к этому проекту, который перечеркивал все его планы по проведению дипломатической конференции. Но в английском правительстве, похоже, были разногласия по этому вопросу. Иоанн IV оставался фаворитом короля и у него также были союзники в Совете, включая двух самых главных его членов, Невилла и Латимера, которые были погружены в дела Бретани и не желали бросать герцога на произвол судьбы[309].

История формирования внешней политики в этот период во Франции еще более туманна, чем в Англии. Папские легаты заранее проконсультировались с Карлом V по поводу предложенной ими конференции, и он дал свое благословение, по крайней мере, внешне. Карл V пересматривал свои военные цели. Вернув себе почти всю территорию, уступленную по договору в Бретиньи, он в принципе был готов пойти на компромисс с англичанами ради установления мира. Франция пережила пять лет почти непрерывных военных действий. Война была дорогостоящей и разрушительной для местного населения. Налоги, которые поддерживали ее, были непопулярны. Возобновившиеся эпидемии бубонной чумы обезлюдили деревни и города, что затруднило сбор подымного налога. В 1373 и 1374 годах произошло резкое сокращение налогов, которые взимались с продаж товаров и они продолжали тенденцию к снижению в периоды депрессии, после чего не восстанавливались в течение нескольких лет. Несмотря на неудачи английского оружия с 1369 года, англичан по-прежнему опасались за ущерб, который они могли нанести Франции и хрупкому равновесию ее внутренней политики. Карл V, хотя ему было всего тридцать шесть лет, был больным человеком. Страдая подагрой в течение многих лет, он был поражен летом 1374 года неясным, но, по-видимому, серьезным недугом. Король тревожился о политической ситуации в стране, которую он оставит своему шестилетнему сыну в случае своей преждевременной смерти, и уже готовил большую серию ордонансов, которые должны были попытаться контролировать соперничество трех его братьев во время, возможно, длительного регентства[310].

Эти изменения настроения в отеле Сен-Поль совпали с возникновением напряженности в самой королевской семье Франции. Людовик Анжуйский оставался таким же бескомпромиссным в своей враждебности к Англии, но он был оттеснен на второй план из-за своей удаленности от Парижа, из-за сомнений советников Карла V в его политических суждениях и из-за его умения наживать влиятельных врагов. Более значительным фактором в формировании французского мнения о войне и мире была личность и амбиции его младшего брата Филиппа, герцога Бургундского. Филипп постепенно стал самым влиятельным из королевских принцев. Он находился рядом с королем большую часть июня и июля 1374 года, когда рассматривался ответ Франции на планы папских легатов. Его основной интерес к мирному процессу был связан с его браком с Маргаритой Фландрской, дочерью и единственной наследницей Людовика Мальского. Он был в хороших отношениях со своим тестем и прислушивался к его мнению. Как наследник владений Людовика, он был также наследником многих его политических интересов. Филипп также был тонким дипломатом, сторонником компромиссов с пониманием политических дилемм англичан. Он познакомился с большинством ведущих фигур при дворе Эдуарда III во время своего долгого плена в Англии после битвы при Пуатье. Он один, среди советников Карла V, сохранил уже забытое представление о том, что королевские принцы Англии и Франции являются друг другу кузенами. Филипп Бургундский, при французском дворе, стал самым настойчивым защитником урегулирования с Англией путем переговоров, в точности как Джон Гонт по другую сторону Ла-Манша, но по совершенно иным причинам[311].