Второй заметной группой противников было духовенство, у которого были свои причины с подозрением относиться к дипломатическим маневрам в Брюгге. Они связывали их с неясной сделкой, которую Эдуард III заключил с папскими легатами параллельно с более известными сделками с французами. На протяжении более чем столетия сменявшие друг друга английские короли стремились сохранить для себя налогооблагаемые ресурсы церкви, ограничивая власть Пап взимать собственные налоги с духовенства. Эти договоренности оказались под угрозой в связи с растущей потребностью Папы в деньгах для ведения войн в Италии в 1370-х годах. В результате отношения между Англией и папством становились все более напряженными в то время, когда министры Эдуарда III пытались договориться о мире с Францией под папской эгидой. В июне 1375 года, примерно в то же время, когда было заключено перемирие в Брюгге, представители Эдуарда III совершили неожиданный поворот. Они заключили с легатами сделку, по которой Папе было разрешено получить субсидию в размере 60.000 флоринов (около 8.500 фунтов стерлингов), взамен согласия на ряд повышений королевских слуг в английские епископства, включая уступчивого Саймона Садбери, который занимал видное место среди английских переговорщиков в Брюгге, а теперь стал архиепископом Кентерберийским. В результате, после пяти лет, в течение которых церковь была обложена большими налогами, чтобы оплатить войну с Францией, она подверглась одновременным требованиям со стороны Папы и короля. Многие из духовенства пошли на союз с другими противниками королевского налогообложения, хотя духовенство, конечно, не было представлено в Палате Общин. Их собственные собрания проходили в соборе Святого Павла в Лондоне и в йоркском соборе. Но многие прелаты, заседавшие в Палате Лордов, открыто симпатизировали критикам правительства, а другие активно влияли на мнение в Вестминстере. 18 мая 1376 года ученый бенедиктинец Томас Бринтон, епископ Рочестера, выступил в Лондоне с проповедью, которая, хотя и была облечена в аллюзивные условности официальной проповеди, недвусмысленно выражала враждебность. Бринтон порицал короля за то, что тот позволил разрушить Церковь в угоду нескольким амбициозным чиновникам жаждавших епископских должностей. Он поддержал многие претензии Палаты Общин к коррумпированным и корыстным министрам. По его словам, обязанностью Парламента было исправление этих злоупотреблений[366].

Третья и, возможно, самая грозная группа, присоединившаяся к этой разношерстной коалиции врагов правительства, состояла из значительной части английского дворянства. Оно было хорошо представлено не только в Палате Лордов, но и среди рыцарей широв, заседавших в Палате Общин. Из семидесяти двух представителей широв, заседавших в Добром Парламенте, по меньшей мере сорок четыре были настоящими рыцарями. Их коллективный опыт охватывал весь ход войны Англии за последние сорок лет, от громких побед до обидных неудач. У некоторых из них военная карьера началась еще в начале правления короля. Уильям Хасельриг, сквайр, заседавший от Нортумберленда, сражался при Халидон Хилл в 1333 году, когда ему было семнадцать лет. Сэр Джон Эйнесфорд, один из депутатов от Херефордшира, начал свою карьеру в возрасте тринадцати лет при осаде Перта (1335) и был с королем во Фландрии в 1339 году. Четыре члена Палаты Общин сражались при Креси, семь — при Пуатье и пять — при Нахере. Сэр Ричард Уолдегрейв, один из членов Парламента от Саффолка, был одним из нескольких возможных образцов для "истинно достойного рыцаря" Чосера, поскольку после службы в английской армии, напавшей на Париж в 1359 году, он сражался под началом графа Херефорда в войсках Тевтонского ордена в Литве и участвовал в штурме и разграблении Александрии в 1365 году, королем Кипра. Но некоторые из этих людей, включая сэра Ричарда, также стояли с молодыми людьми в мрачных болотах под Кале в 1369 году в ожидании решающей битвы, которая так и не состоялась. Другие сражались в армии, которую Дю Геклен разбил при Понваллене в 1370 году; ожидали посадки на корабли в 1372 году, так и не покинув английских берегов; участвовали в бесплодном походе Джона Гонта по Франции в 1373–74 годах или в неудачной экспедиции Иоанна IV в Бретань в 1375 году. Рыцари не были монолитным политическим блоком. Многие из них были сторонниками короля или герцога Ланкастера, которые, скорее всего, поддерживали двор. Но все они принадлежали к деморализованной и разочарованной касте профессиональных воинов. По выражению членов Палаты Общин в начале следующего царствования, они "жаждали участвовать в великих приключениях и совершать знаменитые подвиги каждый на виду у других"[367].

Поначалу Джон Гонт был склонен считать этих людей деревенскими мужланами ("рыцарями живых изгородей"). Но это было ошибкой, как сказал ему в лицо один из его оруженосцев. Они были "не простыми людьми, а опытными и сильными воинами", имевшими друзей и родственников среди самых влиятельных людей в стране. Вскоре выяснилось, что в число этих друзей и родственников входила большая часть светских пэров и все сыновья короля, кроме самого Гонта. Принц Уэльский, умирающий человек, но могущественный символ, демонстративно отказался поддержать министров короля в их бедах. Граф Марч не позволил бы своему стюарду заседать в Палате Общин, если бы тот не был того же мнения. Действительно, в некотором смысле его карьера стала примером разочарований, которые светские пэры разделяли с рыцарями. Человек с большими амбициями, граф носил имя, которое должен был оправдать. Граф Марч был слишком молод, чтобы разделить победы расцвета Эдуарда III, но его военные достижения в возрасте двадцати трех лет состояли из участия в неудачной морской экспедиции 1372 года и неудачной кампании в Бретани в 1375 году. Граф собрал собственный отряд из 800 человек для войны в Бретани и продолжал бы воевать на службе у Иоанна IV, если бы его не отозвали в Англию. Это была потеря лица, которое он, очевидно, тяжело переносил[368].

9 мая 1376 года сэр Питер де Ла Маре предстал перед Палатой Лордов в ответ на вызов короля. Лорды заседали в Белом зале, голом каменном помещении рядом с Расписной палатой в самом центре дворца. Когда он вошел в гнетущую обстановку Палаты Лордов, двери заперли, и Джон Гонт, председательствующий на заседании, велел ему изложить свое дело. Но Ла Маре не поддался на уговоры и не хотел говорить до тех пор, пока не соберутся все члены Палаты Общин, "ибо то, что говорит один из нас, говорят все". Когда остальные члены Палаты Общин в конце концов были допущены в зал, спикер представил просьбу о назначении комитета пэров для совместного обсуждения с ними. Палата Общин, сказал он, хотела обсудить с ними "многие недостатки и серьезные проблемы", которые они выявили в администрации короля и которые должны быть устранены, прежде чем они смогут рассмотреть требования короля о субсидии. Лорды, кратко обсудив это между собой, согласились; и после получения согласия короля Палата Общин назначила четырех епископов, четырех графов и четырех баронов, которых они хотели бы видеть в "межпарламентском комитете". Среди выбранных епископов не было ни одного человека, тесно связанного с королевской администрацией, а один (Куртене из Лондона) уже показал себя одним из самых ярых ее противников. Все графы и бароны были людьми, которые прославились как солдаты в прошлых кампаниях[369].

Король и принц присутствовали на первых заседаниях Парламента. Но оба они были больны и уже не могли заниматься делами более продолжительное время. Вскоре после этого Эдуард III удалился в свои личные апартаменты в Вестминстерском дворце, а принц — в поместье Кеннингтон. В разворачивающемся кризисе они фигурировали как отдаленные фигуры, которых информировали и консультировали в критические моменты, но навсегда убрали со сцены. В их отсутствие защита интересов правительства легла на плечи Джона Гонта. Но Гонт не имел такого же статуса и авторитета, как его отец и старший брат, а его главенствующая роль на мирной конференции слишком тесно связала его с предполагаемым провалом английской политики в отношении Франции. Более того, по своей природе он не был примирителем мнений. Его возвышенное представление о королевской власти было возмущено самонадеянностью рыцарей, и его первым побуждением было попытаться покорить Палату Общин демонстрацией силы. "Я не думаю, что они понимают, насколько я могущественен", — говорит за него враждебно настроенный к Гонту хронист. От проведения этого курса его отговорили его собственные советники. Они указали ему на то, что парламентские рыцари имеют слишком большую поддержку, чтобы их можно было запугать таким образом. Помимо принца и большей части дворянства, у них были важные союзники в Лондоне. Если бы им угрожала опасность, лондонцы, скорее всего, встали бы на их защиту и сам Гонт, его друзья и союзники оказались бы в серьезной опасности.