— Да, Никита, можешь идти.

Я тут же срываюсь с кресла, но у двери вынужденно замираю, с силой стискивая пальцами дверную ручку.

— Никита?

— Да? — заставляю я себя чуть повернуть голову назад, чтобы дать понять, что слушаю.

— По поводу прощения себя... Тебе придётся.

Рывком открываю дверь и выскакиваю за неё, не утруждая себя позаботиться о том, чтобы её треск за спиной был не таким громким.

Несусь по коридорам, не разбирая дороги, до самой лестницы. А потом куда? Куда мне идти?

— Выглядишь паршиво...

Теперь ясно. Я пришёл.

Смотрю на губы Евы, которые растягивает неуверенная улыбка. Видимо, моё состояние ставит её в тупик — она не можешь понять, уместна ли её шутка или всё же не стоило привлекать моё внимание, потому что себе дороже.

— Ну... ладно, — отмирает она и пытается проскользнуть мимо меня.

Я пристраиваюсь рядом:

— С денниками покончено?

— По крайней мере, на сегодня, — хмуриться девчонка. — Иду принять душ... Впереди ждёт наказание за лошадь, если ты забыл. Возможно, навоз — это моя судьба, и ты был в какой-то степени прав, называя меня...

Я резко обхватываю её плечи и прижимаю спиной к стене. Слышу смешки малолеток, снующих по лестнице. Плевать. Смотрю в широко распахнутые глаза Евы, затем перевожу взгляд на её губы, вкус которых со вчерашнего дня не даёт мне покоя. Она вся целиком уже давно не даёт мне покоя. Словно я его заслуживаю.

— Ник...

Не сейчас, Ева. Только не сейчас.

Я набрасываюсь на её губы, словно голодный зверь. Целую её яростно и жадно, вынуждая открыться мне навстречу. Так нужно. Мне. Здесь и сейчас. Я не слежу за её реакцией, мне нет никакого дела до того, что я с ней груб. Что без разрешения забираю себе её, возможно, первый поцелуй.

Будут и другие, Ев. Я умею быть чутким и ласковым, вот увидишь.

Но сейчас позволь мне побыть эгоистом. Выпить твоё дыхание: по глотку, до дна; забыться в огне твоих губ и запомнить каждую нотку их вкуса.

Ты сводишь меня с ума. Ты тогда украла не только мои деньги и телефон, но и моё сознание.

Простить тебя за это?

А себя я могу простить за то, что натворил? Не важно сейчас или тогда, могу? Придётся?

Чёрта с два!

Я отрываюсь от губ Евы, прижимаюсь к её лбу своим, с силой жмурюсь, чтобы выдохнуть на пределе сбившегося дыхания:

— Прости.

Отпускаю её и ухожу.

Ужин я пропускаю, как и командное собрание после него.

На душе паршиво после разговора с Жевновым. Хочу не думать о нём, не прокручивать в голове весь наш диалог снова и снова, но раз за разом ловлю себя именно на этом.

Ещё и Ева...

Что она думает о моей наглости? О том, что я сбежал как последний трус?

Прости?

Умнее ничего не мог придумать?

Баран.

Я сжимаю зубы и с силой бью кулаком о матрас. Чёртов Жевнов! Должен он был спросить, видите ли! А мне теперь, что делать с этими грёбаными вопросами?!

Нужно проветриться.

Я поднимаюсь с кровати одновременно с тем, как в комнату входит Стас.

— У тебя всё нормально? — спрашивает он. — Девчонки переживают...

— Что, даже Е... эля?

— Вслух она ничего не говорила, — усмехается Безруков, — но по глазам было видно, что и она... Вы... реально целовались?

Я сужаю на него глаза и вновь опускаюсь на кровать:

— С чего ты это взял?

Не верю, что сама Ева могла с ним поделиться таким...

Стас проходит к своей пастели и тоже садится:

— Оксана на ужине пыталась выведать у Эли, что между вами. Говорит, они с Таней видели, как вы того...

— И ты ревнуешь?

— Я? — искренне удивляется он. — Элька классная, я серьёзно тащусь от неё, но вот уже как полгода моё сердце прочно занято другой...

— Так у тебя есть девушка, — киваю я, поражаясь тому облегчению, что чувствую после его слов.

Выходит, ревновал я сам.

— А у тебя? — сдвигает Стас брови, становясь непривычно серьёзным. — Я к тому, что вы сначала не терпите друг друга, а затем целуетесь. Понятно, что и следовало ожидать что-то подобное, но Эля... Ты мне тоже нравишься, не подумай, но...

— Нет, — перебиваю я его. — У меня нет девушки.

— Но ты же не назло? — не отстаёт он. — Не для того, чтобы её обидеть?

— Она мне нравится.

— Да, это само собой, — часто кивает он. — Ты ей тоже нравишься... Короче, — вдруг подскакивает он на ноги, словно запутался в собственных мыслях и решил их оставить как есть. — Пошли, что ли, в бильярд сыграем?

Бильярд... Сейчас мне точно не до него, но выйти из комнаты хочется... Хочется найти Еву и поговорить с ней. И неважно о чём.

— А где сейчас Эля, знаешь? — тоже поднимаюсь я на ноги.

— Почитать хотела, — жмёт Стас плечами, направляясь к двери.

Я иду вслед за ним, но нас обоих останавливает механический женский голос, зазвучавший из невидимых колонок:

— Дорогие дети, просьба всех до одного собраться в общей гостиной. Сбор в общей гостиной, немедленно.

Мы со Стасом озадаченно переглядываемся и выходим в коридор.

Из других комнат тоже вываливают парни, но большая часть ребят уже и так находятся в гостиной. Там, у стены с объявлениями, стоит Лилия Александровна, следящая за порядком на этаже, несколько кураторов, в том числе и наш, и рядом с ними, что вызывает недоумение, девчонка лет шестнадцати, выглядящая одновременно и злой, и взволнованной.

Я останавливаюсь у стены напротив, скрестив руки на груди, и минут через пять гостиная заполняется людьми так, что и яблоку упасть негде. Все галдят, переговариваясь между собой, девчонки хихикают, посматривая на парней, а те в свою очередь ржут и обезьянничают.

Вскоре я нахожу взглядом Еву: она выглядит задумчивой, вцепившись пальцами в край бильярдного стола, на который опирается, и рассматривая носки своих кед.

— Все успокоились и посмотрели на Лилию Александровну! — командирует Станислав Викторович. — Тишина!

Женщина бросает на него благодарный взгляд и строго осматривает всех ребят:

— Пожалуйста, посмотрите налево и направо. Все видят своего соседа? Нет ли отсутствующих? Все здесь?.. Замечательно. Итак, сегодня случилось неприятность. Пять минут назад ко мне пришла Анжелика и сообщила... Анжелика, расскажи всем то, что сказала мне.

Девчонка вытягивается стрункой, задирает подбородок и произносит дрожащим от гнева и слёз голосом:

— Меня обокрали! Эта брошь — фамильная ценность нашей семьи! Её мне отдала бабушка перед своей смертью! Вы обязаны её вернуть! Это не шутки!

— Тише, Анжелика, — успокаивая, притягивает к себе девчонку кураторша. — Мы обязательно выясним, кто её взял, и вернём обратно.

Ребята вновь принимаются галдеть, переглядываясь между собой.

Воровство, значит. Интересно.

— Итак, воровать в месте, которое временно невозможно покинуть — несколько глупо, да? — спрашивает Станислав Викторович. — Потому, если вы таким образом решили подшутить над Анжеликой, то шутку пора закончить. Есть желающие в этом признаться?

Желающих не находится и через пару минут тишины.

— Хорошо, — кивает наш куратор. — Вы же в курсе, что мы можем обыскать каждую комнату, каждый ящик и чемодан? Брошь в любом случае найдётся. И тому, у кого она отыщется, не поздоровится. Все это понимают?

— Можно? — еле слышно спрашивает кто-то.

— Татьяна? Да, пожалуйста, говори.

— Я... — бросает девчонка осторожный взгляд на Еву. — Прости... Я... встретила Эльвиру у нашей комнаты... Возможно, она хотела так пошутить?..

— Когда ты её там встретила? — спрашивает куратор, пока все глаза обращаются к Еве.

Ева бледнеет и смотрит на Таню широко открытыми глазами, в которых читается вопрос: почему?

— Незадолго до того, как вернулась Анжелика и обнаружила пропажу, — тихо отвечает та.

Я перевожу на неё взгляд, удивляюсь, что она отводит от меня свой, и вновь смотрю на Еву, которая теперь тоже смотрит на меня. Мёд её глаз блестит отчаяньем и паникой.