— Да ты издеваешься, — выдыхаю я едва слышно.

Но у кого-то слишком чуткий слух. Музыкант же...

Громов резко замолкает, обрывая и мелодию и, нахмурившись, смотрит себе за плечо.

— Дверь была открыта! — спишу я оправдаться. — Прости, что помешала. Я не назло.

— Что-то новенькое, — отвернувшись, глухо бросает он и закрывает крышку пианино.

— Нет-нет! — быстро прохожу я к инструменту и открываю крышку. — Продолжай играть. Я уйду.

— Спасибо, — хмыкнув, снова опускает он крышку. — Наигрался.

Никита поднимается с места и разворачивается к выходу. На лице при этом маска полного равнодушия. Но в красивых глазах промелькнуло подобие огня. Наверное, я последняя из тех, кем он предпочёл бы быть застигнутым врасплох.

— Ник...

Я не представляю, что хочу сказать... Не представляю, что со мной происходит... Но оставлять между нами всё как есть не хочется. Вот как, прикажете, мне на него злиться после того, что я сейчас увидела и испытала?

Внутренние изменения требуют и внешних.

Никита останавливается и медленно разворачивается обратно. Поднимает брови и ждёт. Я закусываю нижнюю губу, делаю шаг ближе к нему, но смотрю при этом куда угодно, только не в его глаза.

— Я хотела... хотела извиниться... И сказать... сказать спасибо. За лес. Вот.

Никита молчит. Как по мне, слишком долго. Я не выдерживаю и поднимаю на него глаза. Он хмурится, словно решает какую-то задачку, а затем тоже делает резкий шаг ко мне. Сужает глаза и спрашивает тихо:

— Ты правда думаешь, что я не узнал твои веснушки или глаза? Не узнал твой голос или смех? Правда наивно полагаешь, что за эти дни я не постарался узнать побольше о Эльвире Королёвой? Если так, то зря. Поэтому, пожалуй, уточню. — Пока я нахожусь в состоянии шока, он склоняется ещё ближе и выдыхает у моего лица: — Кто. Ты. Такая?

Вот чёрт.

Два месяца назад...

Я не представляю, что делать. В груди занозой сидит тревога. Мне страшно. Так, как никогда не было прежде...

Захожу в пропахнувшую алкоголем квартиру и морщусь. Ненавижу это место. Здесь не осталось ничего, что напоминало бы о хороших временах. О любимой маме, её добрых глазах и тёплых руках. Отец очень постарался уничтожить всё. Ненавижу его!

Врываюсь на кухню, задевая ногой у порога пустые бутылки. Они падают и гремят по грязному полу. Этот алкаш отдирает свою рожу от жирной столешницы и что-то бурчит. Потревожили его, видите ли!

Подхватываю со стола бутылку, на дне которой плещется жидкость ещё на пару рюмок, и со всей силы запускаю её в стену. Звон разбитого стекла режет слух, сильнее взвинчивая злость внутри. Я нависаю над отцом, который ещё не успел осознать случившегося, и ору:

— Ты!.. Нормально тебе отдыхается, когда твой сын лежит в больнице? А? Ему нужны лекарства, понимаешь ты, нет, пьяная свинья?!

— Не ори, дура, — отмахивается он от меня.

— У него пневмония! Ты хоть понимаешь, что он может умереть?!

— Пшла вон! — бьёт он ладонью о хлипкую столешницу, отчего на ней подскакивает рюмка с пустой тарелкой.

— Ну конечно, тебе плевать, — выплёвываю я с отвращением. — На один рот меньше, красота же! Урод.

Напоследок я пинаю попавшуюся под ногу бутылку и спешу свалить из этой квартиры.

Врачи не пустили меня к Ромке, просто равнодушно сообщили, что ему требуются дорогие лекарства, на которые у муниципальной больницы просто-напросто нет средств. И в наших же интересах их предоставить как можно скорее. Конечно, они не виноваты, но бесят не меньше, чем пьяная рожа человека, которого я должна называть отцом.

На улице недавно шёл дождь, и я топаю по лужам, не разбирая дороги. Что делать? Где, чёрт, достать денег? Они нужны мне как воздух.

Так, в тревожных размышлениях, я не замечаю, как добираюсь до Заброшки. Никого из друзей пока нет, потому я падаю на старый диван и принимаюсь ждать.

Первым приходит Лёха, смотрит на меня понимающе и не спешит задавать вопросы. Просто садится рядом, прикуривает сигарету и ждёт вместе со мной.

А когда появляются Валерка с Кириллом, я поднимаюсь на ноги и спрашиваю:

— Вы всё ещё намерены совершить ту глупость, из-за которой мы разругались?

— Опять нотации? — кривится Вал, подхватывая сигарету из пачки, которую ему протягивает Лёха.

— Нет. Я иду с вами.

Киря присвистывает, Лёха опять понимающе кивает, а Вал начинает ржать и обнимает меня за плечи, выпуская дым изо рта в пространство:

— Наша девочка! Кстати, это случится сегодня.

Чудесно!

В нашем районе мажоры — явление нечастое. Даже удивительное и весьма подозрительное. А этот золотой мальчик, плюс ко всему, зачастил сюда как по часам. Внимание на него обратил Кирилл, проживающий в то время у деда, потому что его отец в который раз выгнал его из дома. За драку в школе. Мажор приезжал к общаге, в которой по большей части обитают алкаши и наркоманы, каждые пять дней поздними вечерами. Словно втайне встречался с кем-то. Из такси всегда высаживался у мусорных баков, с торца дома, обходил его и скрывался в темноте одного из подъездов, чтобы выйти минут через десять, снова вызвать такси и уехать.

У мусорных баков мои парни и планировали его подкараулить. Теперь и я вместе с ними.

Нет, мои друзья не являлись заядлыми грабителями. Максимум шоколадка или пачка жевательной резинки, ловко уложенная в карман при подходе на кассу. Просто впереди выпускной, а от мажора точно не убудет. Я не одобряла такой подход, разумеется. Поругалась даже с ними. Но теперь... Теперь не до моральных принципов. Впрочем, как и терзаний по поводу того, что я всё же на это пойду.

— Как Ромка? — тихо спрашивает Лёха, пока мы ждём заветное такси, прячась за вонючими баками.

— А ты как думаешь, если я сейчас здесь?

— Всё настолько плохо?

— Нужны дорогие лекарства, чтобы ему помочь, — киваю я, натягивая на лицо платок. Кажется, я слышу шелест шин по асфальту. — Едет.

— Удачи нам, братва, — усмехается Вал. — Приготовитесь.

На нём, кстати, маска клоуна. Остальные, как и я, обошлись платками. Плюс нам на руку играла темнота позднего вечера.

Машина такси тормозит, и ещё через минуту хлопает её дверца. Она тут же едет дальше по дороге, а мы выбираемся из-за мусорных баков.

Кирилл свистит в спину брюнета в модной кожаной куртке, а Вал его окликает:

— Эй, мажорчик, есть разговор!

Парень смотрит себе за плечо, усмехается и останавливается у стены, очень удачно для нас. Мы обступаем его полукругом, и я не вижу в красивом лице напротив ни грамма страха. Смелый и богатый — какая неожиданность.

Или просто высокомерный?

— Надо же, местные клоуны, — снова усмехается брюнет.

Просто высокомерный.

— Давай сюда свой телефон и кошелёк, — требует Вал, протягивая к нему руку.

— Кошелёк? Ты из какой дыры вылез?

— Базаришь много, — делает Вал шаг к нему. — Если не заметил, мы тебя тут не слушать собрались.

Киря ржёт, я тоже усмехаюсь, и в этот момент мажор неожиданно замахивается и бьёт Валерку в живот. Парни тут же бросаются к нему и припирают его к стене, а я достаю из кармана пистолет. Подхожу ближе и подставляю дуло к лицу бойкого парня:

— Спокойно. Просто отдай то, что просят, и никто не пострадает.

Брюнет впивается в мои глаза своими нереальными. Насыщенно-серый цвет радужки с чёрной окантовкой. Его знакомые девочки наверняка сходит по ним с ума...

— Ты не выстрелишь.

— Почему нет? В ногу или в руку вполне смогу, — усмехаюсь я.

Тут к нам подоспевает Вал и тоже бьёт брюнета в живот:

— Падла!

— Тише ты, — отталкивает его Лёха. — Всё, успокойся. Она держит его на прицеле.

Брюнет кривится от боли, в глазах горит ярость, он снова дергается в руках парней, а я снова подставляю к его лицу пистолет.

— Обыскивайте его, чего с ним возиться? — командует Киря и сам же начинает шарить рукой по его карманам. — Ого! Налик! А говорил, что не из дыры.