— Разумеется.

Я хмурюсь и делаю пару шагов ближе к ней, чтобы тихо поинтересоваться:

— Тебя смущает то, что я из обеспеченной семьи?

— Н-нет, — запинается она, отводя взгляд. — Очередная моя оплошность. Вы все тут из обеспеченных семей, и мне уже давно следовало перестать чему-либо удивляться.

— Но ты предвзята к нам, так? Думала, или думаешь до сих пор, что мы избалованные дураки, которые никогда и не знали настоящих проблем, да?

Ева сглатывает и переводит на меня осторожный взгляд:

— Это сложно — осознавать, что не все из вас такие. Нужно время. Извини.

— Все из вас, — усмехаюсь я. — Пожалуй, ещё тебе будет полезно осознать, что вокруг тебя просто люди, они не делятся на ваших и наших. А дурак может быть так же беден, как и богат.

Ева пару секунд смотрит на меня широко отрытыми глазами, а затем сужает их:

— Хочешь сказать, что ты не презираешь таких, как я?

— Каких? Отчаянных, сильных духом, целеустремлённых, веселых и конопатых? — смеюсь я, уворачиваясь от занесённой для удара руки, и перехватываю её за плечи. — Нет, Веснушка.

— О, новое прозвище, — ворчит она. — Чудесно.

— Ещё не дошло? — склоняюсь я к её уху. — Я неравнодушен к твоим веснушкам.

— Иди ты...

Ева не договаривает, потому что к нам оборачивается куратор, едва заметно ведёт бровями и приказывает:

— Громов, отлепись от Кольцовой.

— У неё намазано для него, Станислав Викторович, — ухмыляется Агеев, но так, чтобы тот, к кому он обращается, не услышал.

Ушки Евы краснеют ещё сильней, она поворачивает голову на этого придурка и цедит:

— Для тебя помазать забыли!

Это она верно подметила, пусть и не понимает, насколько права. Потому что не старается понравиться кому-либо специально, оттого привораживает всех ещё сильней. В том числе и урода-Агеева.

У огромной конюшни наш куратор жмёт руку забавному, немного пузатому мужику в ковбойской шляпе и поворачивается к нам:

— Знакомитесь, это Эдуард Кириллович, он заведует конюшней и лошадьми, и он расскажет вам о том, чем вам предстоит заниматься до самого обеда и после него. В наказание. Эдуард Кириллович, — комично касается пальцами несуществующей шляпы куратор и ведёт рукой в нашу сторону: — Они ваши...

Я едва сдерживаю себя от хохота, и, судя по плотно сжатым губам Евы, она тоже.

Наш куратор уходит, а старик обводит нас всех весёлым взглядом и, смешно подпрыгнув при развороте, зазывает за собой:

— Вперёд, мои маленькие ковбои!

Конечно же, тут мы уже не в силах сдержатся — тихо прыскаем от смеха.

Наша тройка заходит под крышу конюшни, и я обращаю внимание, что на стене справа на гвоздях висят подобные стариковской шляпы.

— Эдуард Кириллович? — окликаю я конюха и указываю рукой на стену. — Можно?

— Обязательно, ребятки! — снова он смешно подпрыгивает на месте. — Обязательно!

От стены я отхожу с двумя шляпами: для себя и Евы. Она хохочет, когда я одеваю одну на неё, а вторую на себя:

— Мне идёт?

— Очень! А мне?

— Словно рождена носить ковбойские шляпы, — широко улыбаясь, киваю я.

— Иди ты! — порозовев, пихает она меня в плечо кулаком.

— Вы достали уже, любовнички! — проходя мимо, бросает Агеев.

Ловлю его за шкирку и предлагаю ему на полном серьёзе:

— Впредь завидуй молча, а то тоже уже достал.

Выпускаю его, обнимаю Еву рукой за плечи и направляю нас дальше.

— Вот об этом я и говорила, — ворчит девчонка. — Все вокруг будут думать, что мы не просто друзья.

— И?

Ева поднимает лицо на меня, вглядывается в мои глаза пару секунд и, отвернувшись, скидывает мою руку с плеч:

— Найди себе другую игрушку, Никит.

Игрушку?

Я не успеваю спросить вслух, что она имеет ввиду, потому что старик останавливается у трёх тачек с инструментами в них и, подпрыгнув, разворачивается к нам.

— Вы будете чистить денники! — сообщает он так, словно предлагает нам полетать на воздушном шаре: радостно и воодушевлённо. — Вот эти вилы, — подхватывает он в руки черенок с зубчатой полукоробкой на конце, — помогут вам убрать навоз и опилки с мочой. Такие места не трудно увидеть: опилки будут отличаться по цвету. А обычные вилы, — вытаскивает он из тачки второй инструмент, — пригодятся вам уже в конце. Ими будет удобно перебирать опилки, чтобы отыскать зарытый клад, скажем так.

Конюх басисто смеётся над собственной шуткой, складывает вилы обратно в тачку и махает нам рукой на них:

— Ну, налетай, мои маленькие ковбои!

Ева молча проходит к одной из тачек, подхватывает её за ручки и катит к ближайшему деннику.

— Ай, молодца! — комментирует конюх.

— Вы хотите сказать, что нам придётся чистить всё-всё эти ваши денники? — брезгливо кривит рот Агеев. — Их же тут не меньше сотни!

— Меньше, мой мальчик, меньше, — часто кивает Эдуард Кириллович. — И у вас в запасе целый день! Уйма времени, уйма!

— Теперь будешь думать, прежде чем психовать, — усмехаюсь я, толкая Агеева плечом, когда прохожу мимо.

Я выбираю денник рядом с Евиным, и около часа мы работаем, не разгибая спин, под надзором конюха. В принципе, ничего сложно делать нам не приходится — уверен, что за стойлами приглядывают и получше нас, убирая их по нескольку раз в день. Отец тоже заставляет своего работника часто убирать стойла, говорит, что его лошади не должны дышать аммиаком. Хоть в чём-то мы с ним согласны. Ещё через час конюх, видимо поняв, что нам можно доверять, уходит по своим делам, предупредив, чтобы мы не лезли к занятым лошадьми денникам.

Вот тогда-то меня и посещает гениальная идея.

Я дожидаюсь, когда конюх скроется за выходом из конюшни и иду искать сбруйную**. Нахожу я её недалеко от стены с ковбойскими шляпами. Беру всё, что мне пригодится, и возвращаюсь к деннику с конём, которого сам кормил на перерыве сахаром. Он мне сразу показался спокойным и послушным. Захожу к нему и начинаю его осёдлывать. В коне я не ошибся — парень мирно стерпел все мои приготовления. Открываю калитку, вывожу его из стойла и запрыгиваю сверху.

Веду коня к деннику, в котором, не поднимая головы, трудится Ева, встречаю по дороге недоумённый взгляд Агеева и, достигнув цели, торможу:

— Принца на серо-белом коне вызывали?

Ева разворачивается ко мне, хмурится, а когда видит всю картину целиком, широко распахивает глаза:

— Ты с ума сошёл?

Я улыбаюсь и протягиваю к ней руку:

— Я знаю, что ты мечтаешь со мной прокатиться.

— А я теперь знаю, — влезает Агеев, усмехаясь, — что ты отбитый на всю голову.

Не обращаю на него внимания, ожидая ответа Евы. Она коротко смотрит на Агеева и снова на меня. Закусывает нижнюю губу в нерешительности, а мёд глаз начинает искрить огоньками желания.

— Ты мелкая, так что нам обоим будет удобно, не переживай, — подбадриваю я её.

— Но... нам же влетит!

— Я говорил, что ты смелая? — деланно хмурюсь я. — Видимо, ошибся, да?

— Какой же ты...

— Непревзойдённый?

— Дурацкий! — не сдерживает она улыбку, обхватывая мою ладонь своими пальцами.

Кивнув, я освобождаю стремя для её ноги и аккуратно тяну девчонку вверх, к себе. Ева юркая и гибкая, потому без видимых усилий усаживается в седло впереди меня и замирает, с силой стискивая пальцами мои бёдра.

— Мне страшно, — едва слышный выдох.

— Со мной тебе нечего бояться, — легонько дергаю я поводья, отравляя коня в путь.

Ева, вздрогнув, сильнее вжимается в мою грудь и шепчет:

— Это меня и пугает...

Слова, явно не предназначенные для моих ушей, но я их слышу.

____________

*Варóк. 1. с.-х., рег. огороженное место для скота

**Сбруйная — специальное помещение в конюшне для хранения амуниции

— Слышал, ты сегодня угнал лошадь?

Взгляд директора-психолога лукаво блестит, пока я удобнее устраиваюсь в кресле, которое тот мне предложил, как только я вошёл в его кабинет.