По лицу Лиама я не смогла прочитать ничего.

Что это за новости ещё? Зачем мне к нему в кабинет, да ещё и в компании Томса?

Эйдон, выходя, пожал мне руку и состроил смешную гримасу, но мне было не до веселья.

Нехорошее предчувствие нарастало в груди огненным комом.

– Интересно, зачем мы ему? – пробормотал Томс, когда мы шли по коридору.

Нормальное отношение ко мне было ему столь несвойственно, что я всерьёз подумала, что это был, скорее, риторический вопрос. И тем не менее, напряжение было столь велико, что всё-таки ответила:

– Не знаю, но вряд ли это для выдачи наград…

Ещё несколько шагов в полной тишине, потом поворот направо и от вида тяжёлой деревянной двери ёкнуло в груди.

– Заперто, – буркнул Томс, бесцеремонно дёрнув ручку.

Поддавшись непонятному порыву, я попыталась вслед за ним и… Дверь поддалась…

– Странно всё это, – пробормотал Томс мне в спину, проходя внутрь до боли знакомого мне помещения.

Больше нарушать тишину никто из нас не стал.

Сослуживец встал у окна, сложив руки и явно пытаясь слиться с занавеской, а я придвинулась поближе к камину, в котором радостно полыхнул огонь, словно увидев старую знакомую.

– Рядовые, – Лиам ворвался в комнату уверенной походкой, быстро оглядывая нас. – Ваша сегодняшняя служба отменяется.

Сердце упало куда-то в пятки.

Первое серьёзное задание провалилось так и не начавшись…

И вместе с тем я почувствовала толику облегчения.

Если присутствовать там не надо, то и опасность миновала…

Словно прочитав мои мысли, Лиам, внимательно следивший за моей реакцией, произнёс:

– Ваши семьи настояли на том, что в связи с вашим высоким положением, вы обязаны присутствовать там не как… Прислуга, – тут Лиам усмехнулся, и я поняла, что это чья-то цитата. – А как полноправные члены общества.

Что ж, мотив моего отца понятен.

Пусть он и лишил меня первого задания, но зато отвёл непоправимую беду. Из груди вырвался облегчённый вздох, и я снова поймала на себе взгляд заинтересованного командира.

Впрочем, так же на меня поглядывал и Томс.

Только в его глазах я читала примерно: «надо же, а чудище-то родовитое!»

– Это всё, – Лиам грациозно разместился в своём любимом кресле. – И если вопросов нет…

– Наши… Семьи тоже будут на приёме? – прохрипел Томс, и я с удивлением увидела в его вечно самодовольном лице какое-то затравленное выражение.

– Уже прибыли, – кивнул командир, и Томс окончательно сник. – Вы можете присоединиться к ним прямо сейчас. Пройдёте во дворец, и персонал укажет вам нужные покои.

– Тогда пойду собираться, – пробормотал сослуживец и тяжёлым шагом, не видя ничего перед собой, направился к выходу. Кажется, даже окликни я его, он не обратил бы на это никакого внимания.

С уходом Томса я вдруг кожей почувствовала, что мы с Лиамом остались в замкнутом пространстве совершенно одни. И от этого стало страшно неуютно.

– Ну… Я, пожалуй… Пойду… – пробормотала я, не глядя на него и даже начав пятиться к двери.

– Ана…

И как только ему удаётся двигаться столь бесшумно?!

Мгновение, и Лиам уже стоит рядом, почти вплотную, зачем-то касаясь моего плеча.

И это касание обжигает несмотря на препятствие в виде плотной ткани моей формы…

– Я видел, как Эйдон сегодня попал в тебя огненным мечом. Ты не пострадала?

Вскидываю голову, пытаясь разглядеть в его глазах усмешку, но вижу только неподдельное беспокойство.

– Со мной всё нормально, – отвечаю спокойно, немного отстраняясь, и Лиам начинает хмуриться ещё больше. – Обычная ситуация на тренировке. Никто из нас от этого не застрахован.

– И действительно, – вдруг хмыкает Лиам. – Никто.

Его лицо, обычно жёсткое, строгое, почти суровое, так сильно преображается от улыбки, что сердце как-то подозрительно теплеет.

Так, Ана! Соберись!

Я была ко всему готова в армии, но явно не к тому, что придётся саму себя спасать от очарования командира…

– Отец не успел представить тебя обществу?

Новый вопрос и я отрицательно качаю головой.

Филип Эргрин никогда не мог назвать себя светским человеком, а после смерти моей матери и вовсе стал затворником.

Дочерей в основном, вводили в общество для того, чтобы выгодно выдать замуж. Я же избрала для себя совершенную другую судьбу, потому отцу и не пришлось везти меня в столицу.

Светской жизни, как и отец, я совсем не жаждала. Понимала, что вряд ли придусь там к месту, будучи «иной».

– Тогда будь готова завтра к тому, что окажешься в центре внимания. Думаю, многие отцы захотят представить тебя своим сыновьям, – Лиам хмыкает, но в его глазах читаю, что ему почему-то важно, что я сейчас скажу.

– А я вот не думаю, что будет много желающих, – улыбаюсь я. – Во всяком случае, мне такое внимание совершенно ни к чему.

Лиам смотрит на меня с сомнением, но спорить не начинает.

– Иди, Ана, думаю, отец уже давно ждёт тебя. Увидимся на приёме.

Кивнула и, увидев его ободряющую улыбку, поспешила на выход.

Уже практически покинула здание нашей роты, как на пути вдруг возник Эйдон.

– Ана? – удивленно вскинул голову он.

– Так точно, – усмехнулась я. – Ты почему не отдыхаешь? Приказ-то поступил.

– Да я тут… – он почему-то замялся, потянувшись в карман брюк и выуживая оттуда помятый листок. – В общем… Вот, – Эйдон, весь красный, но довольный, суёт мне бумагу, разворачивая, и я вижу какие-то нехитрые плетения.

– Что это? – удивляюсь я.

– Ну я… В общем, я был у лекаря… – его щёки становятся просто пунцовыми. – Они сказали, что эти символы едины для всех стихий.

– И… – тяну я, всё ещё не понимая, в чём дело.

– В общем, они помогают при… Ну… Особенных женских днях… Снимают боль, ну и… Всякое такое…

На мгновение воцаряется полная тишина. Я чувствую, как кровь приливает даже к ушам. Мы с Эйдоном, оба красные, смотрим друг на друга, пока до меня доходит весь смысл его слов.

Так вот, что он понял…

Вот, что решил по поводу моих пропущенных ударов…

– Это… Это очень мило с твоей стороны, – бормочу, выдирая из его рук листок и с огромным трудом убивая желание рассмеяться.

– Пожалуйста! – начинает сиять Эйдон, смущённо оставляя меня в одиночестве, видимо, для практики.

А я, наконец-то получив такую возможность, уже открыто смеюсь, выходя во двор. Стараюсь не представлять картину, где он пришёл к армейским лекарям и пытался объяснить, что ему нужно, а главное, зачем…

Встреча с отцом прошла очень тепло.

Филип Эргрин сжал меня в медвежьих объятиях, и я на несколько минут вновь погрузилась в детство. В уголках глаз защипало, но я сдержала слабость. Когда отец отстранился, только кончики подрагивающих пальцев выдавали в нас то, на сколько на самом деле мы скучали друг по другу.

Я гордо показала ему свой значок, где было выбито «Солдат королевской армии. Разряд 100. Ана. Б.» и отец как-то странно улыбнулся, но я не придала этому значения.

– Умница, дочь! Я горжусь тобой! – его слова разлились мёдом по душе.

Папа ничуть не изменился за это время. Всё тот же упрямый подбородок, голубые глаза с пылающей окантовкой, горестные морщинки, появившиеся не от возраста, а от пережитых невзгод и русые волосы, едва подёрнутые сединой.

Папа и по сей день оставался красивым мужчиной, до сих пор получая предложения породниться от именитых семейств. Но он никогда даже не задумывался о втором браке. Он навсегда остался верен маме. И как бы я ни желала для него личного счастья, его решение уважала.

Во дворце Валлеи ему выделили просторные покои, состоящие из нескольких комнат, драпированные красно-оранжевыми орнаментами, цветами огневиков. Тяжелая деревянная мебель, высокие сводчатые потолки и огромный, тянущийся в четыре комнаты балкон.

А когда в дверь постучали и к нам присоединилась Кили, я и вовсе стала абсолютно счастлива.