Это типичный тургеневский сюжет — соответствующий иронической формулировке Н. Н. Страхова; …вспоминаю язвительное суждение <…> Н. Н. Страхов<а>: почти во всех романах Тургенева один молодой человек хочет жениться на одной девице и никак не может <…>. Страхов хотел побранить Тургенева, а вместо этого его похвалил. Тургенев — певец не плотской любви, а чистой, самоотверженной <…> которая нередко <…> сильнее смерти.[644]
2 Повесть имела успех, а постепенно выяснились и ее биографические истоки. Вероятным прототипом Веры Николаевны Ельцовой оказалась Мария Николаевна Толстая (1830–1912), сестра Льва Николаевича, у которой в замужестве, в 1854–1856 годах, был платонический роман с Тургеневым[645]. Их взаимной симпатии не мешали — а возможно, и давали сублимированный выход — острые разногласия во взглядах на литературу. Я с детства не любила и не читала стихов <…> и я говорила ему, что они все — выдуманные сочинения, еще хуже романов, которых я почти не читала и не любила. Тургенев волновался и спорил со мною даже «до сердцов». Особенно из-за Фета <…>. «Под таким стихом ведь Пушкин подписался бы <…> Сам Пушкин!» <…> Раз наш долгий спор <…> перешел даже как-то в упреки личности. Тургенев сердился, декламировал, доказывал, повторял отдельные стихи, кричал, умолял. Я возражала <…>. Вдруг я вижу, что Тургенев вскакивает <…> и <…> уходит <…>. Мы с недоумением прождали его несколько дней <…>. Вдруг неожиданно приезжает Тургенев, очень взволнованный, оживленный, но без тени недовольства <…>. В тот же вечер он прочел нам <…> повесть <…> «Фауст».[646] Стихи Марии Николаевне Тургенев читал не столько Гёте, сколько Пушкина, что видно из записок ее дочери — Е. В. Оболенской (1852–1935): Ею очень восхищался И. С. Тургенев <…>. Однажды он ей вслух читал «Евгения Онегина»; он поцеловал у ней руку, она отдернула руку и сказала: «Прошу» <…> — сцена эта впоследствии описана в «Фаусте».[647] Сдвиг в повести с Пушкина на Гёте[648] мог быть продиктован как желанием опосредовать автобиографический опыт, так и художественными соображениями, в частности ориентацией на гётевскую ситуацию и полемику с ней. Но тема возбуждающего действия поэзии явно связывалась у Тургенева с Пушкиным (хотя сюжет рассказа следует скорее «Фаусту» Гёте и обратен к «Евгению Онегину», а мораль — ближе к финалу его 8-й главы): Е. Е. Ламберт <…> писала: «Я бы приняла ваш совет заняться Пушкиным <…>, но Бог знает, что мне ничего не следует читать кроме акафиста <…>. Пушкин <…> пробуждает лишь одни страсти <…>. В нем есть жизнь, любовь, тревога, воспоминания. Я боюсь огня».[649] Хотя большинство исследователей считают прототипом Веры М. Н. Толстую, некоторые отдают должное и роли графини Ламберт[650] — прототипа Лизы Калитиной. Стоит подчеркнуть, что сочинение «Фауста», который, согласно М. Н. Толстой, был написан как бы мгновенно и в ответ на литературный спор с ней, приходится на момент недавнего знакомства и начала переписки с Ламберт, тогда как с Марией Николаевной к тому времени Тургенев был знаком уже полтора года. С Елизаветой Егоровной Ламберт Тургенев впервые встретился в мае 1856 года, перед отъездом в Москву и Спасское из Петербурга. Их переписка началась всего за месяц до написания «Фауста», — первое письмо Тургенева, с рекомендацией читать Пушкина: «Возьмитесь за Пушкина <…> я тоже буду его читать, и мы можем говорить о нем. Извините <…> но мне кажется, что Вы с намерением, может быть из христианского смирения — стараетесь себя суживать» (Письма, 3, 93) — датировано 9 (21) мая 1856 года[651]; ответом на него и было ее письмо, процитированное выше. Для переписки Тургенева с Ламберт характерна определенная доза взаимного кокетства, часто с пушкинскими коннотациями. Ср.: Я <…> здесь почти никого не буду видеть, исключая одной графини Толстой, сестры литератора, очень милой женщины — но с очень некрасивыми руками, — а для меня это — если не всё, то почти всё <…>. Возьмитесь за Пушкина <…>. Кстати, какие у Вас <…> милые глаза! Это «кстати», может быть, очень некстати. (Письма, 3, 92–93) Мы думали — что делает Иван Сергеевич? — Забыл нас… живет Евгением Онегиным — пленяет соседок <…>. Зачем Вы посетили нас! Впрочем <…>. Перейдя весеннюю пору, в которой женщина должна сжимать в себе просящиеся на волю мысли и чувства <…> Пушкин пробуждает <…> страсти <…>. Я боюсь огня. (Там же, 480) …человеческое сердце уж так устроено, что и незаслуженные похвалы доставляют ему тайную сладость <…>. Это — всё опасные чувства, и даже лучше не говорить о них <…>. У меня здесь <…> соседок нет никаких, ни Татьян-соседок, ни просто — соседок, да я и сам куда как не похож на Онегина! <…> Я надеюсь, что <…> мне удастся убедить Вас не бояться чтения Пушкина и других. Или Вы еще страшитесь «тревоги»? (Там же, 105–106)[652] 3 Если у Веры Николаевны обнаруживаются, таким образом, реальные прототипы, то не менее сложна и подоплека образа ее матери, в убедительности которого Тургенев был не вполне уверен. В ответе на анкету в 1918 г писательница Л. Нелидова[653] рассказывала: <Я> сказала <Тургеневу>, что <…> мать героини Ельцова напоминает мне мою мать и ее отношение к чтению романов. Тургенев был очень доволен этим замечанием <…>…ему не раз приходилось слышать <…> упреки в надуманности и неверности изображения характера <Ельцовой>, и было особенно приятно узнать о сходстве ее с живым лицом. Сходство было несомненное. Подобно героине «Фауста», в детстве и юности я могла читать только детские книги, путешествия и хрестоматии. Исключение было сделано для одного Тургенева. Его особенно ценила и любила моя мать. Благодаря этой любви, мне было позволено прочесть «Записки охотника», «Дворянское гнездо», некоторые из повестей и рассказов, но «Накануне» и «Отцы и дети» были запрещены, и я прочитала их <…> уже взрослым человеком.[654] Фигура старшей Ельцовой имела смешанное происхождение. По линии властности она соотносима с матерью самого писателя, но в сферу педагогики сходство простирается не целиком. Варвара Петровна охотно содействовала сексуальной инициации любимого сына в объятиях крепостных крестьянок, что же касается руководства его чтением, то библиотека в Спасском была богата книгами, в частности русскими, с которыми его в детстве знакомили, правда, не приглашенные учителя, а люди из крепостных[655]. В связи с проекцией матери Веры на Варвару Петровну напрашивается параллель между Верой и самим Тургеневым и, значит, его как бы двойное присутствие в рассказе — в виде обоих молодых героев, страдающих от подконтрольности властной, почти мифической родительской фигуре[656].
В любом случае воспитательный ригоризм старшей Ельцовой, образующий структурную основу повести, опирается на известный топос соблазнительности чтения (восходящий уже к дантовским Паоло и Франческе, а на русской почве — к пушкинским любительницам французских романов Татьяне Лариной, Марье Гавриловне из «Метели» и др.) и прямо воспроизводит известный мотив родительского запрета на подозрительные в этом смысле книги. вернуться Толстой С. Л. Тургенев в Ясной поляне // И. С. Тургенев в воспоминаниях современников: В 2 т. / Сост. С. М. Петров и В. Г. Фридлянд; Примеч. В. Г. Фридлянд. М., 1969. Т. 2. С. 372–373. вернуться Она была замужем за дальним родственником гр. Валерианом Петровичем Толстым (1813–1865), с которым в июле 1857 г. разошлась. В 1863–1873 гг. она за границей жила в гражданском браке с Виктором-Гектором де Кленом (Kleen, 1831–1873); переписка с братом по поводу «Анны Карениной» обнаруживает осознававшееся Марией Николаевной сходство с историей Анны; в 1889 г. она ушла в монастырь (см.; Переписка Л. Н. Толстого с сестрой и братьями / Вступ. ст. Л. Д. Опульской; Сост. Н. А. Калинина и др. М., 1990. См. также: Пузин Н. П. Тургенев и М. Н. Толстая // Тургеневский сб.: Материалы к полному собранию сочинений и писем И. С. Тургенева. М., 1966. Вып. 2. С. 248–258; Lowe D. A. Biographical Sketch. P. 23; Schapiro L. Turgenev, his Life and Times. P. 111). Об увлечении Тургеневым Мария Николаевна много лет спустя рассказывала своей дочери от де Клена Е. С. Денисенко (1863–1942): «…если бы он не был в жизни однолюбом и так горячо не любил Полину Виардо, мы могли бы быть счастливы с ним, я и не была бы монахиней, но мы расстались с ним по воле Бога» (Пузин Н. П. Тургенев и М. Н. Толстая. С. 258). вернуться Толстая М. Н. Воспоминания о И. С. Тургеневе (В пересказе М. А. Стаховича) // И. С. Тургенев в воспоминаниях современников. Т. 1. С. 245–249. Возможно, в памяти мемуаристки (воспоминания записаны в 1903 г.) произошло невольное сгущение давних событий. Тургенев впервые упоминает о ней в 1852 г. — как о сестре заинтересовавшего его автора «Детства», и значительная часть дальнейших встреч и переписки проходит под знаком постоянного интереса к Толстому. Тургенев познакомился с Марией Николаевной 24 октября (5 ноября) 1854 г., прислав ей в Покровское 10-й номер «Современника» с повестью Толстого «Отрочество», которую, приехав, вечером этого дня прочитал там вслух. (Между Спасским-Лутовиновым и Покровским всего 18 верст, и он «ежедневно к <ним> приезжал. Он уверял даже, что ездит <…> с трепетом, с чувством виноватости перед запрещенным, так как Покровское было в Чернском уезде <Тульской области>, а он не должен был выезжать из пределов Мценского <Орловской губернии>, и местная полиция обязана была иметь постоянный надзор за этим невыездом» — Там же. С. 246). Тургенев увлекся Марией Николаевной (к чему Л. Н. Толстой отнесся сочувственно), но это была лишь еще одна из его amitiées amoureuses (после О. А. Тургеневой и до Е. Е. Ламберт) — безуспешных попыток (включавших и менее светские, зато более земные связи) освободиться от роковой верности Виардо. Однако уже в июле 1855 г. Тургенев пишет П. В. Анненкову о своем охлаждении к Марии Николаевне, а в октябре уезжает в Москву, а затем в Петербург, где 19 ноября (1 декабря) знакомится с Толстым. Он возвращается в Спасское 6 (18) мая 1856 г., много общается с Марией Николаевной и ее мужем, а затем и с Л. Н. Толстым. «Фауст» был написан в июне — июле 1856 г., отчасти в то же время, когда Тургенев видался с Толстым (которому, как и Марии Николаевне, повесть понравилась). Но уже 11 (23) июля он выезжает в Москву, а 21 июля (1 августа) — за границу (см.: Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева (1818–1858). С. 219, 272, 281, 296, 310, 334–339; Schapiro L. Turgenev, his Life and Times. P. 109–112, 132–133, 143–144; см. также: Пузин H. П. Тургенев и М. Н. Толстая. вернуться Битюгова. С. 416. Чтение «Онегина» имело место в самом начале знакомства, в октябре или ноябре 1854 г. (Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева (1818–1858). С. 274). вернуться Тургенев «в молодости, студентом Берлинского университета <…> увлекался Гёте <…>. В 1844 г. опубликовал <…> свой перевод <…> „Последней сцены“ первой части „Фауста“ <…> знаменательной <…> для замысла <…> тургеневской повести <…>. В 1845 г. Тургенев посвятил „Фаусту“ в переводе Вронченко специальную статью» (Битюгова. С. 417). О своего рода взаимозаменимости «Фауста» Гёте и «Евгения Онегина» в рамках тургеневского сюжета об обольщении искусством писал Э. Стеффенсен: «Обольщение в классическом варианте есть прежде всего „похищение авторитета“, то есть нарушение отцовского права <…> отдать дочь в жены <…>. В рассказе Тургенева удар направлен не столько против законного авторитетета (<…> мужа Веры Приимкова), сколько против духовной власти над Верой <…> ее умершей матери <…> и поэзия должна здесь играть роль помощника <…>…обольщение как действие — неконкретно в тургеневском „Фаусте“. Главное для Тургенева <…> то, что „Фауст“ Гёте является общим символом слова „искусство“. Это подтверждается указанием Павла Александровича, что он с таким же успехом мог бы обратиться <…> к Шиллеру в более поздней стадии „пробуждения“ Веры <…> как важный фактор фигурирует <…> „Евгений Онегин“, тогда как „Фауст“ Гёте исполнял эту функцию вначале <…>. Дух умершей матери Веры несколько раз появляется в рассказе как напоминание об ожидающем ее наказании. Он является символом, аналогичным „каменному гостю“ классических повествований об обольщении, с той разницей, что „каменный гость“ символизирует авторитет отца или мужа, тогда как у Тургенева мы имеем дело с авторитетом матери» (Стеффенсен Э. Гёте и Тургенев. С. 227–228). вернуться См.: Битюгова. С. 417; письмо Ламберт Тургеневу от 24 мая (5 июня) 1856 г. (Письма, 3, 480). вернуться См.: Pritchett V. S. The Gentle Barbarian. P. 103–105; Seeley F. F. Turgenev. P. 20. вернуться См.: Летопись жизнии творчества И. С. Тургенева (1818–1858). С. 331–332. вернуться С Ламберт Тургенева сближал, кроме прочего, интерес к немецкой литературе и философии, в частности к проблеме самоотречения, вынесенной в эпиграф к «Фаусту» в виде цитаты из трагедии Гёте. О семантике этого эпиграфа см.: Пильд Л. Рассказ И. С. Тургенева «Фауст»; о взаимоотношениях Тургенева с Е. Е. Ламберт см.: Granjard Н. Ivan Tourguenev et Madame Lambert // Granjard H. Ivan Tourguenev, la comtesse Lambert et «Nid de seigneurs». Paris, 1960 (о «кокетстве» см. в особенности: P. 19–21). вернуться Л. Нелидова (а также Л.Н.) — псевдоним Лидии Филипповны — в девичестве Королевой, по первому мужу — Ламовской (или Ломовской), по второму — Маклаковой (1851–1936). вернуться Тургенев и его время. М.; Пг., 1923. Сб. 1 / Ред. Н. Я. Бродский. С. 7–8. Сам Тургенев, впрочем, охотно выходил за викторианские рамки. В более поздних воспоминаниях та же Нелидова писала: «Он рассказывал <…> двусмысленные и рискованные вещи <…> наблюдал, как я это слушаю. Помню рассказ: „В <…> провинциальном городе остановились в гостинице два приятеля и <…> старики родители с молодой <…> дочерью <…> вдруг ночью девушка приходит в комнату незнакомого человека и отдается ему, чтобы не отдавать своей девственности нелюбимому, за которого ее принуждают выйти родители“. Тургенев подробно рассказал <…> как поражен был неожиданностью молодой человек. По некоторым штрихам можно было предположить самого Тургенева. — Ну, что родители? — с возмущением спросила я. Тургенев усмехнулся. — Родители, как и полагается родителям, спали <…> сном праведников. Мы ко многому <…> привыкли в настоящее время, но тогда (в 1880 г. — А.Ж.) мне нелегко было выслушать этот рассказ. Я его слушала, чтобы не заслужить упрека в pruderie со стороны Тургенева» (Нелидова Л. Ф. Воспоминания о Гончарове и Тургеневе. О «милых спутниках» / Публ. А. Д. Алексеева // Лит. наследство. М., 1977. Т. 87. С. 32). вернуться См.: Соч., 9, 437–438 (примеч. М. А. Турьян). Согласно одному из биографов Тургенева, его мать «презирала русскую литературу — за исключением нескольких строк из Пушкина» (Pritchett V. S. The Gentle Barbarian. P. 12). По-видимому, Притчетт исходит из автобиографического прочтения первой части повести «Пунин и Бабурин» (1874), в частности — возведения бабушки рассказчика к личности матери писателя. Ср.: «В нашем доме не только не обращали никакого внимания на литературу и поэзию, но даже считали стихи, особенно русские стихи, за нечто совсем непристойное и наглое» (Соч., 9, 18). Мемуарной была и фраза, вложенная в уста Пунина: «Пушкин есть змея, скрытно в зеленых ветвях сидящая, которой дан глас соловьиный!» (Там же, 31), релевантная для проблематики «непристойности» литературы, — юный Тургенев услышал ее от своего учителя Д. Н. Дубенского (Там же, 438 (примеч. М. А. Турьян)). вернуться О роли в творчестве Тургенева «детских» и «женских» черт его личности см.: Seeley F. F. Turgenev. P. 30–31. Ср. известное замечание П. В. Анненкова: «Он радовался всякому разбору своих произведений, выслушивал его с покорностью школьника <…>. Было что-то женственное в <его> сочетании решимости и осторожности, смелости и расчета, одновременной готовности на почин и на раскаяние, сообщавшее прелесть его меняющемуся существованию» (Анненков П. В. Молодость И. С. Тургенева // Анненков П. В. Литературные воспоминания / Сост. и примеч. В. П. Дорофеева. М., 1960. С. 390). «Ребенка» видела в Тургеневе и Е. Е. Ламберт (письмо от 24 мая (5 июня) — Письма. 3, 480). О «женственности» Тургенева и ее различном восприятии русскими модернистами (Мережковским, Розановым) см.: Пильд Л. В. В. Розанов об И. С. Тургеневе: (К проблеме истоков стиля Розанова) // Тыняновский сб. Вып. 11: Девятые Тыняновские чтения: Исследования. Материалы / Ред. Е. А. Тоддес. М., 2002. С. 337. Черты Тургенева усматриваются и в старшей Елыювой (см.: Пильд Л. Рассказ И. С. Тургенева «Фауст». С. 170), а ее образ как отсутствующей, но все контролирующей женщины соотносим с ролью в жизни Тургенева в эти годы Полины Виардо. |
