— Ну что, народ для разврата собрался? — провозгласил Петрович, когда увидел меня. — Выдвигаемся?

— Да, пошли, — сказал я. Они поднялись. — Только план такой: вы на проспекте свернете к магазину, закупите, что надо, а я в это время сгоняю в больницу к Глебу. Приду сразу к столу.

— Так может все вместе? — спросил Серый.

— Зачем всей толпой ходить! — сказал Петрович. — Вон начальник сходит, проведает, а нам потом расскажет. Правильно, Никита?

— Да. И к тому же всех туда точно не пустят. Я и сам по блату договорился.

— Я бы тоже мог по блату! — возразил Серый. — Ты же знаешь…

— Да помолчи ты, блатной нашелся! — отрезал Петрович и отвесил ему дружеского «леща».

С пруда тянуло бодрящей свежестью, ветер усиливался, холодало. Я накинул капюшон.

— Ну, что, ребята, пошли?

— Ну, неужели! — пробурчал Петрович и первый двинулся в сторону проспекта.

Серый пожал плечами, и мы пошли следом.

Поднявшись на проспект по длинной лестнице, мы разминулись. Серый и Петрович пошли в «Пятерочку», а я свернул направо к больнице, до которой по прямой было полкилометра.

Перед тем, как зайти в приемное отделение, я набрал Светку. Она уже ждала меня в холле, нервно перетаптываясь с ноги на ногу.

— Пошли, — без лишних слов сказала она, только увидев меня, и двинулась через дверь с надписью «только для персонала» по длинному коридору. Я заспешил за ней. Вопросов не задавал. Понимал, что дело плохо, но хотелось прежде самому увидеть все без ее комментариев. Что же ее так напугало?

И войдя в палату к Глебу, понял ее опасения прямо из дверей.

На первый взгляд в небольшой одноместной палате лежал не Глеб, а очень похожий на него человек. Веки опухшие и покрасневшие, тело периодически вздрагивает в конвульсиях. Когда подошел ближе, он, словно почувствовал меня и резко открыл глаза — красно-кровавые они слепо уставились в потолок, из горла послышался глухой рык, мощное тело напряглось, вены на шее и руках вздулись. В этот миг Светка за моей спиной вскрикнула, закрыла рот руками, отвернулась. Потом глаза Глеба закрылись, и он снова замер в умиротворенной и расслабленной позе.

— Кто это? — вырвалось у меня. Я тряхнул головой. — Господи, я имею в виду, что с ним? Что с ним такое?

— Это Глеб, Никита, — сказала тихо Света. — И я не знаю, что с ним. И никто не знает.

— Как так? Ты же видишь, что он не в порядке?

— Вижу…

— Его как будто избили! — кричал я, больше от испуга и непонимания. — После того, как отвезли в больницу! Он на дороге просто потерял сознание, но был нормальным! А сейчас посмотри на кого он похож! Посмотри на его глаза!

Света отшатнулась от меня к стене, прижалась, испуганно глядя на меня.

— Я знаю! — вскрикнула она. — Я видела его, когда привезли! Он был нормальным!

— И что? Его здесь что ли избили?

Она опустила глаза, тихо заплакала.

— Его никто не бил, Никита. Он сам…

— Что значит «сам»? — наступал я на нее. Света словно впечаталась в стену.

Я краем глаза заметил в ее взгляде что-то странное. Чтобы убедиться, протянул руку, приподнял ее подбородок, сказал, как можно спокойнее.

— Света, посмотри на меня, пожалуйста.

Она расслабилась, подчинилась.

И тут я увидел ее глаза. У нее не было зрачков. Просто белые, чистые, без зрачков глазные яблоки. Я даже не сразу поверил своим глазам. У нее что, какие-то модные бесцветные белые линзы? — возникла первая мысль.

— Что у тебя с глазами? — естественно спросил я.

Поднятые в удивлении брови не были наигранными.

— Ничего. А что?

Я смотрел в ее широко раскрытые испуганные глаза без зрачков и мысленно щипал себя, не веря в происходящее.

— У тебя нет зрачков! Ты знаешь об этом?

— Что? — удивление ее было искренним. — О чем ты? Что ты несешь? Да при чем здесь вообще я? — Она махнула рукой на Глеба. — Ты посмотри, что с ним! Это тебя не пугает?

— Вижу, — сказал я. — Но и вижу, что с тобой. С тобой тоже не все в порядке.

— Да о чем ты?

— Сходи и посмотри на свои глаза в зеркало.

— ?

— Просто сходи, ладно?

Света затопталась на месте, еще раз кинула взгляд на Глеба, но послушалась и вышла.

Я вспомнил вчерашнюю тетку в окошке приемного отделения. У нее ведь тоже было что-то с глазами. Это новое заболевание? Вирус какой-то новый?

Я снова подошел к Глебу. Наклонился к нему, осторожно прикоснулся к руке — теплой, обычной человеческой руке, тихо спросил:

— Глеб, дружище, ты меня слышишь?

В ответ мне было тихое, мерное дыхание. Никакой другой реакции. Я его ущипнул за предплечье — ноль эмоций.

— Что ж с тобой случилось-то? Что произошло?

В ответ — тишина и никакой реакции вообще. У него ведь тоже что-то с глазами. Но они не белые, как у Светки, и не черные, как у той тетки. Они совсем другие, да к тому же воспаленные, вспухшие. Почему такая разница? Они чем-то разным болеют? Господи, голова идет кругом!

Хлопнула дверь, в проеме появилась Света, подбежала ко мне, будто защищая своего друга от меня.

— У меня, Никита, с глазами все нормально, понял? — сказала она не глядя на меня. — А что ты скажешь про Глеба? Ты понимаешь, что с ним? Что у вас произошло на дороге?

Она повернулась ко мне, ожидая ответа. Я посмотрел в ее молочно-белые и какие-то пустые глаза. Пустые, безэмоциональные.

— Я не знаю, Света. — сказал я, повернулся к выходу. — Не знаю. Вообще сам не понимаю, что происходит.

И вышел из палаты.

В дверях бросил последний взгляд на Глеба и нависшую над ним Светку.

Это какой-то сюрреализм. И я стал его невольным участником.

По дороге к Петровичу, я пытался заглядывать в глаза всем встречным.

Идти было недалеко, и встречных было не так уж много, но за эти пятнадцать минут я пережил настоящий шок. Почти у каждого второго был слеповато-белый цвет глаз и только один попался с абсолютно черными, почти как у той тетки! Скорее всего, она была еще на начальном этапе заражения.

Я поднимался на этаж Петровича, не чувствуя под собой ног. И когда меня впустили в квартиру, ничего не слыша вокруг, я прошел в комнату и упал обессиленно в кресло.

Петрович и Серый словно не заметили меня, продолжая о чем-то спорить. Где-то из глубин сознания до меня стали доходить их слова.

— Это точно! — говорит Серый, — ты видишь так же, как и мыслишь!

Петрович прищурился.

— Что ты опять имеешь в виду, плюгавый?

— Ну, я же говогю, Никита, — обратился ко мне Серый, — тугой на все огганы!

Петрович медленно встал с кресла, с металлическим хрустом сжал банку пива жилистой рукой.

— Ты мои органы не тронь, понял? — прорычал он. — Я твои не трогаю, и ты мои не тронь! У меня с ними все в порядке! Уж всяко получше твоих, куриных!

Серый подскочил, поправил пальцем очки, подбоченился, как петух, собравшийся принять вызов конкурента.

Я поднял глаза, взгляд стал фокусироваться. И первым делом я стал рассматривать их глаза. Они тоже изменились? Заразились?

Петрович в этот момент уже повернулся спиной и вышел на кухню. Серый, довольный маленькой победой, сел в кресло, повернулся ко мне. Что-то сказал, но я не расслышал, потому что увидел его глаза. Они были такие же белые, как и у Светки.

Я, видимо, ахнул от неожиданности, потому что Серый сразу же подскочил и наклонился ко мне с озабоченным видом.

— Что? — отпрянул я от него.

— Я говогю, все ногмально?

— Да, нормально, — отмахнулся я, старательно отворачиваясь от его взгляда.

Серый пожал плечами и бухнулся в кресло, приложился к банке.

Я встал, и пошел на кухню за Петровичем, чтобы убедиться, что это и его не миновало. Только зачем? Не знаю. Я попал в эту странную игру, и хочу чувствовать себя уверенным в этой реальности.

Петрович попался навстречу в коридоре, глаза его я не успел увидеть — он шел набыченный, глядя себе под ноги.

Хозяйка, Клавдия Егоровна, встретила меня на кухне искренней улыбкой.