Но на перекрёстке улиц Восстания и Жуковского зияла огромная воронка от фугасной бомбы. От того дома, где раньше был молочный магазин, осталась только одна стена. На Литейном проспекте сгорел шестиэтажный дом, а рядом, где книжный магазин, появилась дыра от снаряда. В квартире у них потрескались стены и осыпалась штукатурка. И ведь Юрка видел только небольшую часть города, всего несколько кварталов, а что делалось в других районах, на Петроградской стороне, на Васильевском острове?

Но светило солнышко, он шёл по улице вместе со своей мамой, и говорить ему хотелось о хорошем.

— Мама, — спросил он, — откуда всё? И свет, и вода, и сахар в магазинах? Кто это сделал?

— Люди, — ответила мама.

— Так люди же были совсем больные. Ты помнишь, как они шатались, когда шли по улице?

— Помню, — ответила мама. — Я, Юрка, всё помню. У людей тогда совсем не осталось сил, они и шатались, и падали. А когда с Большой земли привезли в Ленинград хлеб и стали людей кормить, они понемногу окрепли и взялись за работу.

Через несколько дней приехал Баграт и забрал Юрку.

— Новость есть, — сказал он Юрке по дороге. Но какая новость, не захотел рассказывать: — Сам увидишь…

И Юрка увидел: фронт переместился на другое место. И землянка была другая. И городских домов теперь уже не было видно. И росли здесь высокие сосны, поглядишь на верхушку — шапка с головы валится.

Папа сказал:

— Мы потеснили фрицев и заняли другие позиции. Теперь их снаряды не долетают до Ленинграда. Ты рад?

Ещё бы! Разве мог Юрка не радоваться, если фрицев теснят и отгоняют от Ленинграда!

В этот день у Юрки было много работы. Пока он гостил у мамы, появились в их части новые немецкие письма и документы. Он их переводил вместе с Павликом. Павлик читал по-немецки, а Юрка каждое слово говорил по-русски, и Павлик записывал. Попадались, конечно, трудные слова, которые Юрка не мог перевести, и тогда они с Павликом догадывались по смыслу или Павлик смотрел в словарь. Папа их работой остался доволен. Он сказал:

— Отчаялись фрицы. Совсем перестали верить, что попадут в Ленинград. Мы ваши переводы отпечатаем на машинке, пошлём в военную газету и раздадим бойцам. Пусть знают, как плохо немцам под Ленинградом.

А ночью опять был воздушный налёт на Ленинград. Одно за другим шли звенья вражеских бомбардировщиков. Громко били зенитные орудия в городе и на подступах к нему.

От воя самолётов и грохота орудий Юрка проснулся. В землянке никого не было. Юрка позвал папу, но появился Иван Петрович. Он сказал, что наши лётчики стойко защищают город. Два бомбардировщика уже сбили. Он сам видел, как они загорелись и упали. И другие тоже собьют или прогонят.

— Всё равно боюсь, — повторял Юрка. — Боюсь, что в мамин госпиталь попадут… И других людей тоже жалко… — Он так дрожал, что даже зубы у него постукивали.

Петрович налил из термоса горячего чаю, напоил Юрку, и тот немного согрелся.

На рассвете в небе стало тихо. Баграт ездил по делам в город и привёз от мамы записку: госпиталь цел, и мама здорова. А через несколько дней мама приехала сама, и вот что она рассказала: прилетел дядя Саша, мамин брат, лётчик. Он летает теперь из Москвы в Ленинград, возит огородные семена и продукты. Завтра он улетает в Москву и предлагает взять с собой Юрку. В Москве он передаст Юрку своему знакомому лётчику, и тот отвезёт его в Сибирь, туда, где живёт сейчас бабушка.

— Далеко очень, — сказал папа. — Мы здесь, а Юрка будет в Сибири…

И тут в разговор вступил Петрович:

— Разрешите обратиться, товарищ капитан, — сказал он. — Зачем же Юрку везти в Сибирь, если моя семья близ Москвы живёт? Всего в восьмидесяти километрах по Казанской дороге. Туда поездом два часа езды. Жене телеграмму пошлём, и она приедет в Москву за Юркой. А там у них нынче уже и скворцы прилетели, и жаворонки, маленькие крольчата родились… Эх, жизнь!

— Вот это другое дело, — сказал папа. — Ну как, Юрка, полетишь в Москву, а потом к Петровичу?

И мама тоже смотрела вопросительно.

— Нет, — сказал Юрка. — Никуда я не полечу.

— Это почему же? — удивился Петрович. — Тебя там Федюнька и Минька на станции встретят, и Полкан с ними. Он от радости своим чёрным хвостом как застучит! Так и будете всюду вчетвером ходить: и в лес, и на речку. А осенью в школу. Соглашайся!

Юрка затряс головой:

— Всё равно не полечу. Тут буду, как все. Стрелять не даёте, так буду с Павликом немецкие бумаги переводить. И больше не говорите и не просите, а то как заругаюсь! И подраться тоже могу. Вот! — И Юрка крепко стиснул два маленьких кулака.

— Кто же это тебя ругаться научил? — спросила мама.

— А никто. Я сам научился. Вы, наверно, не слышали, как наш повар ругается, если он варит бойцам кашу, а в это время фрицы его обстреливают?

— Нет, я не слышала, — сказала мама. А папа и Петрович промолчали.

Потом, когда Юрка занялся своими делами, папа тихонько сказал маме, что, конечно, хорошо бы Юрке попасть на Большую землю, да ещё в такую семью, как у Петровича. Но отпускать его с дядей Сашей опасно. Самолёты эти сильно обстреливают фашисты. Дядя Саша, если он будет один, может в случае чего выброситься с парашютом, а если с ним будет Юрка, как тогда? Мама не возражала. В это тяжёлое время ей очень не хотелось расставаться со своим сыном.

И дядя Саша улетел один.

Вечером, укладывая Юрку спать, Петрович сказал:

— Ну и вольник же ты, самовольник! Один троих переспорил. И не стыдно тебе было грозиться!

Но Юрка не смутился, он возразил:

— А вам не стыдно? Сами такой старый, а всё воюете. А меня, совсем молодого, придумали отослать. Да ладно уж, я на вас не сержусь, потому что очень вас люблю.

На этом их вечерняя беседа кончилась.

А утром, как только Юрка проснулся, пришёл папа и сказал:

— Вставай, солдат! Сейчас мы с лейтенантом и с тобой пойдём допрашивать немецкого пленного. Не боишься?

Юрка молчал. Потом он вдруг всхлипнул, закрыл лицо руками и заплакал. Папа, Иван Петрович и Павлик, который тоже был в землянке, стояли и молчали. Видно, никто из них не ждал, что Юрка заплачет. Потом Павлик сказал:

— Может, ты думаешь, Юрка, что это какой-нибудь страшный немец? Тьфу! Самый обыкновенный фриц. Но рассказать кое-что, нам нужное, он может. Пошли!

Все улыбались, и Юрка тоже улыбнулся, вытер глаза и сказал:

— Вы не думайте, что я боюсь. Я не боюсь, но мне противно с ним разговаривать. Вы, может, лучше переводчицу Нину привезёте? Она будет с фрицем разговаривать, а я бумаги и письма читать…

Папа посадил Юрку на колени и сказал:

— Нину мы привезти не можем. Младший лейтенант Нина Борисова ранена и лечится в госпитале. Заменить тебя пока некем. Понятно, сын?

— Понятно, — ответил Юрка и слез с папиных колен. — Ладно, я пойду. — Но тут вступился Петрович:

— Как же ему идти, если на улице талая вода, а он в валенках!

— Так валенки у него с калошами, — возразил папа.

— А вода повыше калош, — не соглашался Петрович.

— Так я понесу его, — сказал папа.

Он посадил Юрку на плечи и понёс его туда, где был пленный немец, которого надо было допрашивать. Павлик шёл рядом с ними, уговаривая Юрку прокатиться и у него на плече. А Петрович пошёл по другим делам. По дороге ему встретился молодой солдат. Он спросил Петровича:

— Куда это капитан своего сынишку понёс?

— Немца допрашивать, — ответил Петрович. Ты разве не знаешь, что Юрка в нашей части переводчиком состоит?

— Надо ж! — изумился солдат. — Такая кроха!

А папа с Юркой на руках и лейтенант Павлик шли к блиндажу, где сидел пленный фриц. Они шагали по талой воде, в которой отражались синее небо, белые облака и высокие сосны. А кругом журчали, бежали ручьи, звенели птицы, и в измученный тяжкой зимой город и на фронт шла первая военная весна.

ТОВАРИЩИ ЛЕНИНГРАДЦЫ

Любочке было четыре года, и жила она со своей мамой в осаждённом фашистами городе Ленинграде.