В любом обществе народ является истоком расцвета и гибели государства. Не случайно в источниках рассматриваемого периода отмечается, что император — это лодка, а народ — это вода. Монгольский народ был двигателем исторического прогресса в Монголии. Ранее монголов называли «сорок [тем восточных монголов]» и «четыре [тьмы ойратов]», а в конце Северной Юань (1368–1388) — «шесть тем монголов» и «четыре тьмы ойратов». Шесть тем восточных монголов, в свою очередь, подразделялись на «три восточные и три западные тьмы». Вообще в XIV–XVI вв. термин «тумэн» — «тьма, десять тысяч» стал употребляться в том же значении, что «улус» — «государство». Например, в записке о военных заслугах императора Вань-ли (1573–1620) упоминается, что у Тумэн-джасагту-хагана, управлявшего тьмой монголов, было 130 тыс. подданных. Но после периода Северной Юань административный термин «отог» занял место прежнего «мингган» — «тысяча». В это жіе время возникло название, состоящее из сочетания «отог хосигун» — «отог-хошун».

После гибели империи Юань монголы оказались в значительной степени оторванными от внешнего мира. Их связи со странами Востока и Запада прервались почти полностью. Вследствие усиления политического и экономического давления со стороны китайской империи Мин пути международной торговли, ведущие в Монголию, были закрыты, и число иностранцев, посещавших страну, резко сократилось. Города и поселения, где некогда процветали торговля, ремесла и земледелие, получившие какое-то развитие в период монгольской империи, пришли в упадок. Скотоводство по-прежнему оказалось единственной отраслью хозяйства страны. Кочевой быт и кочевые обычаи снова стали единственными нормами жизни монголов. Араты имели в собственности скот и нехитрые орудия труда. Наличие мелкого аратского частного хозяйства было условием существования крупных феодальных хозяйств и основой становления феодального способа производства в Монголии.

После распада империи Юань страна вернулась к раздробленности, Монголия разделилась на Западную и Восточную и потеряла единство.

Согласно закону общественного развития феодальное общество чаще всего распадается на мелкие и крупные самостоятельные феодальные владения по достижении соответствующего уровня развития феодального способа производства. Главная причина этого явления непосредственно связана с развитием хозяйственной и политической самостоятельности феодальных владений. Феодал, получивший от императора землю сперва с правом распоряжаться только в течение одного поколения, становится наследственным владельцем этой земли и постепенно приумножает свою экономическую и политическую мощь, беспощадно эксплуатируя своих крепостных и захватывая земли у слабых соседей. Вместе с хозяйственным усилением феодалов ослабевает их подчинение власти императора. Наоборот, император сам становится зависимым от крупных феодалов, приноравливается к ним и почти не отличается от них. Так наступает феодальная раздробленность.

Феодальная раздробленность в Монголии, начавшаяся в конце XIV в., обязана своим появлением таким же причинам. Длительное время феодальная раздробленность создавала неустойчивость положения в стране, являлась причиной отставания ее в области социального развития, экономики и культуры[534]. Но в рассматриваемое время монголы по-прежнему стремились сохранить самостоятельность страны. Другими словами, в период правления Билигту-хагана (1370–1378) они создали свое государство с центром в Каракоруме, поддерживали равноправные отношения с минским Китаем и другими странами, сохраняя в какой-то мере политическую и экономическую независимость. Вплоть до 1634 г., т. е. гибели Лигдэн-хагана, на монгольском троне сменился 21 хаган. Это время вошло в историю Монголии как «эпоха малых ханов». Такое название означало, что теперь власть монгольских хаганов в отличие от «великих ханов» периода империи ограничивалась лишь собственно Монголией. «Малые ханы» правили страной в период феодальной раздробленности. Хотя страна делилась на ханства, княжества, аймаки и отоки, но ханы, как и раньше, были из старого хаганского рода и их династия не прерывалась.

Развитие монголо-китайских отношений после падения династии Юань проливает свет на ряд проблем, связанных с историей монголов этой эпохи. По данному вопросу содержится много материалов в «Юн-лэ ши-лу» («Правдивые записи о периоде правления Юн-лэ»), «Мин ши» и других китайских источниках. В официальных письмах минских императоров к монгольским хаганам, некоторых ответах монгольских хаганов на письма минских императоров и памятниках монгольского языка, опубликованных в источниках, очень подробно рассказывается о войнах между обеими странами. Из официальных писем минских императоров, адресованных монгольским хаганам и ноянам, можно узнать о состоянии монголо-китайских отношений того времени и политике империи Мин по отношению к Монголии, В качестве примера можно привести перевод отрывков из некоторых писем.

Минский император Чжу Юаньчжан в официальном письме на имя Тогон-Тэмур-хагана, отправленном в августе 1380 г., отмечал: «Я по происхождению был крестьянином. Тогда в стране не наблюдалось никакого прогресса, начались великие беспорядки и смуты. Видя, что всюду появляются разбойники, отрезают земли у крестьян и подвергают народ опасности и мукам, я не смог сидеть спокойно. Даже ты, мой почтенный, уже не мог схватить их. Хотя они внешне были чиновниками династии Юань, но в душе таили вражду. Не стало ни одного человека, который бы думал о том, чтобы подавить восстания, сеющие хаос, и успокоить народ. Поэтому я лично во главе моих полководцев… присоединил восемь провинций и бассейны двух рек к подведомственной мне территории. Но, мой почтенный… у вас не думали о государстве… убивали друг друга в борьбе между собой и подвергали народ страданиям. Поэтому я в позапрошлом году отправил своего великого полководца[535]… в другие места. Но ты, мой почтенный, убежал еще до подхода моих войск, бросив дворцы своих предков. Я тогда очень одобрял это, считая, что ты, мой почтенный, по воле Неба возвращаешь нам старую китайскую территорию, понимая, что уже окончательно отвернулась от тебя судьба, благоприятствовавшая династии Юань в течение почти ста лет. Но вскоре военачальники пограничных войск стали докладывать мне, что ты, мой почтенный, время от времени совершаешь набеги на район Кайпина. Уйдя ныне в пустыню, ты периодически подвергаешь наши границы опасности, в то время как раньше не сумел подавить разбойников, пока в твоих дворцах царил мир и империя была богатой. А причина этого, мой почтенный, заключается в твоей недальновидности и односторонности суждений. Ныне вся территория Китая находится под моей властью, там всюду спокойно и все чужие племена подчинились мне. Если я пошлю войска на север для вторжения на территорию, лежащую к северу от гор Инынань, то, сколько бы у тебя, мой почтенный, туменов аратов ни было, все превратятся в уголья гаснущего огня и рыбу в высохшей реке, — зачем это нужно делать! Хотя ты, мой почтенный, бежал на север, но дальше тебе некуда убегать! Я советую тебе, мой почтенный, от чистого сердца: если ты изменишь свое положение и решишь свою судьбу, покорившись мне без звука, то сумеешь сохранить свой род. Соизволь, мой почтенный, хорошенько подумать об этом!»[536].

В письме как будто есть какое-то стремление хотя бы внешне соблюсти правила хорошего тона, но автор его больше кичится и угрожает. С одной стороны, в нем минский император тщится оправдать свою захватническую политику по отношению: к Монголии. Судя по письму, он считал тогда возможным быстро разгромить и подчинить себе монголов. Хотя в действительности это было нереально.

С другой стороны, в письме сообщается, будто монголы совершали разбойничьи набеги на Кайпин и другие китайские районы. Но в то время минские войска захватили Кайпин (Шанду), который был монгольским городом, и окрестную территорию, которая целиком принадлежала Монголии, и расположились там гарнизонами. Очевидно, в этом случае не было никакого основания считать, что. монголы посягали на китайскую территорию, тогда как они предпринимали наступление с целью отвоевать свой город Кайпин. Письмо заканчивается требованием безоговорочной сдачи Минам Тогон-Тэмура вместе со своими подданными. Понятно, что монгольский народ, защищавший независимость своей страны, никогда не принял бы такой ультиматум. Опасаясь народных выступлений, Тогон-Тэмур также не согласился с ним и не ответил на письмо. Между прочим, минский император в письме официально признает, что династия Юань никогда не была китайской, а оставалась монгольской.