После спертого воздуха молельни здесь дышалось легко и свободно.

— О, хяэрхан. Кажется, все это кончилось! — вздохнул нойон, обмахивая лицо веером. — А где же зайсан Хембя? — поинтересовался он.

— Ушел за подарком! — тихо объяснила ему Байчха. — До его прихода, князь, я должна сказать вам и Бааза-багше нечто важное… Простите меня и выслушайте!

У нойона поплыли вверх брови, однако он не перебил женщину. Коротко прошептав молитву, Байчха торопливо стала говорить.

— О, дербетовский нойон Дяявид! Вы всегда были опорой богатых и надеждой для бедняков, сирот и одиноких! Ваша мудрость не раз спасала от беды целые хотоны, вселяла в сердца падших веру в добро!.. И вы, Бааза-багша, как ясновидец, угадываете то, что ждет нас завтра… Да продлит бог ваши годы, досточтимый багша! Много лет я таила от вас свою беду, теперь чувствую: не могу совладать с собой, разум мой теряется в думах. Прошу вас, глубокоуважаемый нойон Дяявид и солнцеликий Бааза-багша, помочь мне избавиться от моего греха, отвести беду от зайсана Хемби!..

Байчха опустилась на колени и трижды коснулась лбом пола у ног багши, затем у ног нойона.

— Байчха! Встань и говори яснее, что за смута непокоит твою душу? — Бааза-багша настороженно всматривался. Он слышал от других, что жена зайсана Хемби на редкость умна и добропорядочна.

— Ваша светлость! Могу ли я вначале спросить у вас? — обратилась Байчха к нойону.

— Конечно, сестра, я к твоим услугам!

— Ваша светлость! Как вы думаете, почему во всем Малодербетовском улусе осталось так мало людей белой кости? Не правда ли, нас можно пересчитать по пальцам?

— К сожалению, это так, сестра, — сказал нойон, разглядывая кончики своих пальцев.

— У Зайсана Цябдирского аймака детей нет, — принялась перечислять Байчха. — У зайсана Налдымского аймака есть сын, но все равно, что и нет. Ему уже двадцать лет, но рассудок его, как у четырехлетнего ребенка. Может ли такой сын продолжить род отца своего? И в нашем доме, в доме зайсана Налтанхина, нет детей! Пройдет еще пять, десять лет, и во всем Малодербетовском улусе переведутся люди белой кости…

— Что же ты посоветуешь нам, сестра? — поторопил ее нойон, скрывая улыбку. — Или ты придумала лекарство от бесплодия?

— Лекарства я не знаю. Но как получить моему супругу наследника, придумала. И прошу позволения…

— Я же сказал — говори все, что думаешь, сестра!

Байчха повернулась лицом к багше:

— Если вы не хотите оставить пятьсот дворов аймака Налтанхин без юного зайсана, позвольте Хембе жениться на молодой женщине, которая и принесет ему наследника… Муж мой еще не стар, уверяю вас! — со смущением закончила наконец Байчха.

Нойон и Бааза-багша переглянулись и уставились на Байчху с изумлением, резонно полагая, что зайсанша тронулась умом в горе, от непрестанных дум своих.

— О, хяэрхан, зунква минь, — тихо проговорил Бааза-багша. Руки его, перебиравшие четки, дрожали. Он впервые слышал подобное от замужней женщины.

Нойон, прищурив глаза, с любопытством наблюдал за Байчхой.

— Вы, видимо, думаете, что я заболела, — поняла их обоих Байчха. — Нет, я не жалуюсь на здоровье. Болит только моя душа. Если вы, мудрейшие из мужчин, меня не поймете, то кто же поймет?

Первым пришел в себя нойон Дяявид.

— Почти сорок лет вы прожили в добром согласии с Хембей, и многие соседи ставят вас в пример… Предположим, что все свершится так, как ты задумала, сестра… В дом Хемби придет новая жена… А куда денешься ты?

— Простые люди не поймут вашей затеи, сочтут за блажь… — нахмурился Бааза-багша. — Скажут, если господа поступают в нарушение законов веры, нам и подавно бог простит!

— Я думала и об этом, — развивала свою мысль Байчха. — Есть же такой закон у казахов и татар… В канонах нашего культа повторный брак не считается грехом; если он освящен, вызван необходимостью. В пятистах кибитках аймака Налтанхин люди с тревогой и насмешками говорят о том, что у зайсана нет детей. Люди черной кости озабочены отсутствием наследника у Хемби. Почему же нам возбраняется подумать о той беде?

— Не торопи нас, сестра! — сказал нойон уклончиво. — Иногда и две мужские руки не распутают клубка, намотанного одной женщиной.

— Медлить тоже нет смысла, — рассуждала ободренная их вниманием Байчха. — Через год Хембе исполнится шестьдесят… Это уже не жениховский возраст.

— Да, но ты не ответила на мой вопрос, Байчха, — напомнил нойон. — Что станется с тобой, если мы с Бааза-багшой пойдем на риск? Не посмеются ли прихожане над всеми нами?

Байчха оказалась напористой:

— Я уже решила свою судьбу, о мудрый нойон и преосвященный багша! С меня достаточно тех радостей, которые я испытала в супружестве с Хембей. Останусь рядом с зайсаном, заменю ему и его молодой жене мать, буду счастлива нянчить младенца, если бог пошлет его в дом зайсана. Поверьте, я не злой человек! Вам об этом скажет любая женщина аймака.

Байчха скривила губы, готовая заплакать. Все лицо ее выражало скорбь, покорность судьбе, готовность стать прислугой, рабыней в доме любимого человека.

Нойон смотрел на жену зайсана с радостным удивлением. Его супруга ни за что бы не решилась на такой шаг! В поступке Байчхи он видел нечто возвышающее ее над семьей, над собственным благополучием. Байчха вела себя по-мужски расчетливо, рассуждала вполне деловито. Она шла на жертву ради спасения доброго имени мужа.

— Мне кажется, — сказал нойон, обратившись к Байчхе, — закон не возбраняет человеку обзавестись другой семьей, если супруга от первого брака жива. Все дело в благопристойности такого шага.

Бааза-багша молчал, обдумывал свое решение. Ему нужно было мысленно углубиться в страницы священных книг, чтобы найти примеры. Четки его перебегали под пальцами с быстротой листаемых книг.

— Не забывайте, друзья, что мы — буддисты, — заговорил багша. — В основе нашей веры — благость поступков. Не могут быть счастливы под рукой одного мужа две женщины. Хембя станет упиваться прелестями молодой жены, а первая его супруга, данная ему богом, изведется от ревности и страдания. Разве что благоверная Байчха поклянется в том, что все затеянное ею — порыв к добродетели, а не от лукавого…

— Клянусь! — тут же проговорила женщина, глотая слезы.

Это были слезы счастья, торжество упрямой женщины, добившейся своей цели. — Я очень благодарна за мудрое повеление ваше!.. До самой смерти буду повторять ваши имена в молитвах! Только прошу вас, поговорите с моим супругом вдвоем… Хембя устрашится моих слов насчет второй женитьбы, уж это я знаю наверняка.

Пока нойон с багшой переговаривались относительно того, как этот разговор осуществить, не испортив неосторожным словом дела, в комнату ввалился Хембя с двумя наполненными доверху кожаными сумками.

За четыре десятка совместно прожитых лет Хембя не видел слез на лице жены. Сейчас она вытирала платком глаза, сидя напротив нойона. Хембя растерянно глядел на нее, затем перевел взгляд на нойона и багшу.

— Хембя, пройдите поближе, сядьте с нами, — повелительно произнес Бааза-багша, указав на место рядом с нойоном, но чуть пониже. Хембя покорно опустился. Багша взял с маленькой подставочки, стоявшей слева, крохотный медный колоколец и резко встряхнул его. Появился высокий бледнолицый гецел.

Господин и его слуга разговаривали взглядами. Через несколько минут гецел поставил на столике вареное мясо, боорцыки, джомбу[51]. Все это венчала бутылка французского коньяка и два кувшина с красным вином. Гецел с проворством ресторанного служки разлил коньяк по стопкам. Первую подал багше, вторую — нойону, затем оделил рюмками зайсана и его жену. Багша дотронулся безымянным пальцем правой руки до поверхности рюмки, брызнул вверх и опустил стопку на прежнее место. Нойон и зайсан пригубили коньяк и также отставили питье, поглядывая в лицо багше.

— Дорогие гости, вы приехали издалека, устали в пути, нужно освежиться. Глоток спиртного возвращает бодрость телу, уставшим рукам и ногам. Когда мы шли из Монголии в Тибет, больше месяца карабкались по каменистым тропам с горы на гору, продирались сквозь колючий кустарник… И только на тридцать третий день добрались до тангутов. В пути я простыл и заболел. Вечером путники прибились к небольшому хотону в поисках ночлега. К середине ночи я почувствовал себя неважно. Хозяева заварили крепкого чая из ягод, добавили в чашку бальзама. Через какой-нибудь час я начал потеть, простыня и покрывало стали волглыми. За остаток ночи пришлось дважды переодеваться в сухое. Утром я принял два маленьких кусочка сукурдзан дзуджик[52] и чашку горячего шулюна. Старая хозяйка разогрела на чугунной сковородке в сливочном масле соль и приложила к печени. После этого я снова уснул и проспал до обеда. Пробудившись, почувствовал облегчение, будто ничего со мной и не случилось. Так лечили от простуды наши предки! — закончил багша.