— Араши наш в Москве, — сказал Церен. — Недавно отметили его орденом Красного Знамени. Сейчас в Совнархозе. Вадим Петрович тоже в Москве. От Нюдли вчера письмо было…

Церен ушел из гостей далеко за полночь. Саран вышел его проводить. Шли улицей, состоявшей сплошь из глинобитных домов бывшей улусной ставки.

— Далеко не ходи! — зябко повел плечами Церен. — Живу я рядом, да и дома без тебя не лягут… О нашем разговоре, Саран, еще раз подумай. Нам действительно нужны здесь толковые парни. Слишком мало грамотных пока.

Крепко пожав руку товарища, Церен хотел уже уходить.

— Пойми меня, Церен, — остановил его Саран. — Сказать по правде, Донбасс мне очень лег на душу! Народ там простой, душевный, бескорыстный… Прошу и меня понять: мать и сестра здесь как бельмо на глазу. И свои, и чужие — понимай всяк на свой лад. А там я свой человек для всех… И добыто уважение Сараном Бергясовым — собственными руками.

Так что не только подумать, но и задуматься есть о чем. И о ком — тоже… Ну, ладно, не сердись. Уеду не уеду — еще раз встретимся! Идет?

Сказав это, Саран шагнул в темноту.

Церен, не торопясь, прошелся мимо деревянного, серого в густых сумерках, детдома. Отсюда рукой подать и до его жилья. Повернув за угол, он вдруг увидел свет в окнах своей квартиры. Почти бегом заторопился на свет: «Кто так поздно может хозяйничать у меня? Ключ только в моем кармане да у Кермен. Но она так поздно никогда не приходила. Неужто Нина?» Сердце учащенно забилось… Что ни говори, а возвращения Нины он ждал. Каждый день!..

С ходу рванул на себя наружную дверь, внутренняя сама подалась, едва коснулся ключом замка.

Яркий свет ударил в лицо.

— Милый, Сиреньчик! — кинулась ему на грудь, целуя в губы, Нина. Еще раз, еще…

— Как хорошо, что ты приехала! — проговорил Церен, подхватывая жену на руки.

— Прости меня, Церен! Глупость мою прости! Не могу больше без тебя! Не смогла!

— Я верил, что ты вернешься! Если бы ты знала, как я хотел этого!.. Где дети? — он шагнул к двери в другую комнату.

— Не разговаривай так громко! Соседи уже спят давно. Ребят оставила дома, а пришла одна. Вот так, взяла и пришла! — Нина опять прильнула к Церену.

— Ты больше не станешь казнить меня разлукой?

— Никогда!.. А ребят привезем завтра! Да ты не волнуйся, они под присмотром, ведь с нами все время живет тетя Дуня. Узнала, что я с ребятами на хуторе, перебралась к нам.

— Давно ты здесь? — спросил Церен.

— Нет… Может, с полчаса… А где ты, муженек, так поздно загулялся? Может, я уже лишняя здесь? — Зажав между ладонями лицо мужа, Нина беспокойно всматривалась ему в глаза.

— Не волнуйся, пожалуйста! — улыбнулся Церен. — Объявился младший сын Бергяса, мой ровесник и дружок когда-то. Вот мы и заговорились допоздна.

— Сын того самого Бергяса, что убил твою маму? Как? И ты еще можешь с этими волками спокойно разговаривать?

— Не все они — волки, Нинок! — возразил Церен. — Эти, у кого я был, — люди, хотя и жили со зверем.

— Ну, ладно! — согласилась Нина. — Теперь меня послушай. Правление колхоза решило дойных коров перевести в Грушовку, а овец разместить на хуторе. После обеда мы, доярки, перегнали коров в новое помещение. Вернулась я к вечеру усталая, и так мне тяжело на душе стало. Села и реву. Тетя Дуня подошла ко мне, как маленькую погладила по голове. «Плачь, плачь! — говорит. — Это, девушка, не ты, а любовь твоя обиженная слезами исходит». Отругала я ее, еще пуще заплакала и пошла было спать. Лежу, перебираю в памяти хорошее и плохое в тебе. Тяжко складывалась эта жизнь, почти ненормально. Но лучшей доли не было и ждать неоткуда… Думала так, думала, и вдруг рванулось что-то во мне! Крылья опять за спиной почуяла! Поднялась, давай напяливать на себя, что под руку попало! А тетя Дуня молча поглядывает, толкует: «Правильно сделаешь, если сейчас же и пойдешь к нему… А то утром передумаешь!» Рванулась я, Сиреньчик, в ночь и через ночь, не разбирая дороги… В общем, узнавай свою Нинку, дорогой! Принимай такую или гони обратно, если…

— Узнаю! — воскликнул Церен, обнимая жену.

— Дети заморили расспросами, — продолжала Нина счастливо. — Чотын, как только ложится спать, непременно напомнит: «Начнутся каникулы, уйду к папе. А ты останешься с мамой!» — дразнит Лиду. А та ему в отместку: «Ты пойдешь пешком, а мы с мамой на дрогах, у бригадира попросим!» Знал бы ты, каково мне было все это выслушивать!

— Успокойся, милая! — Церен нежно прикоснулся к ее волосам, тихонько провел по шее, по такой знакомой голубой жилочке. — Завтра с утра поеду за детьми.

— Я и сама не меньше детей соскучилась по тебе…

Это был разговор между близкими и очень нужными друг другу людьми.

Не скоро потухнет огонь в их окне.