И подумал в те минуты Бергяс: а стоит ли жить без Сяяхли дальше? И вдруг он услышал голос Чотына. Дядя Сяяхли приехал по каким-то делам к зайсану, к племяннице — а может, в поисках его, Бергяса. Прогнать Чотына ни с чем, как он сделал с тем парнем, выехавшим ему вдогонку в день бегства из хотона?.. Это не выход из положения. Пора, видно, ехать обратно, поправлять отношения со стариками. Но как уезжать, не побыв ни разу с Сяяхлей с глазу на глаз? «Этот старый проныра, зайсан, все видит, все понимает и наслаждается моими муками. Ни разу не оставил нас наедине. Эх, если бы как-то отозвать Сяяхлю», — думал Бергяс, прислушиваясь к разговору в прихожей.

В тот же день Бергяс выехал с Чотыном домой. Трудным было у них объяснение, хотя все понял и не стал ругать его за бесшабашность Чотын. Сошлись на том, что нет у мужчины защиты против дьявольских чар красоты женской. Нет и, наверное, не будет. Но есть у мужчины другие, не менее важные заботы. Обязанности есть, тем более у человека, поставленного повелевать другими… А любовь — что ж, если проявить терпение, взвесить обстоятельства, продумать все до мелочей… может, и Сяяхля не такая уж недостижимая.

Повеселевшим возвращался в свой хотон Бергяс. Почти на целый год забыл он дорогу в аймак Хемби. Вот что значит мудрое слово Чотына! Но не только слово! Не прошло и месяца, как в Бергясов хотон, в гости к родственникам, приехала Сяяхля. Слух о том, что из далекого аймака пожаловала жена самого зайсана, тут же разлетелся по кибиткам. В честь знатной гостьи Бергяс устроил гулянье. Почти неделю звучали музыка и песни на улице. Еще дважды посетила хотон Чоносов Сяяхля. Конечно, посещение отдаленного хотона знатной зайсаншей можно было объяснить лишь привязанностью племянницы к своей тетушке, ничем иным. Однако эти визиты Сяяхли на землю своих предков и предков Бергяса преображали старосту. Он становился другим человеком: улыбчивым, добрым, щедрым для людей. И готов был верить — окончательный переезд Сяяхли в хотон — дело возможное.

И на этот раз, как ни была уязвлена гордость непочтением к нему сына друга его Миколы Жидко, Бергяс справился с накатившим на него бешенством. Улыбаясь и щуря лукаво глаза, он рассаживал гостей за стол. Хотел было усадить старика Чотына справа от себя, а гостей — слева. Но старик заупрямился, сел поодаль от Бергяса. Староста поморщился, но смирился, ничего не сказал почтенному однохотонцу.

…Домашний очаг! У калмыков нет ничего священнее огня, разведенного в гулмуте! Когда сварят мясо, первый кусок предают огню, второй — отдают богу. Садятся пить араку, первую каплю брызнут на огонь, вторую — в передний угол.

Рождается новый человек или кто-либо отойдет из семьи — совершают обряд гал тяялгн — жертвоприношение огню. Наступило время для кочевья — подумай о том, чтобы задобрить огонь, чтобы он весело пылал и на новом месте. Ведь все плохое, недостойное, мешающее жить — очищается огнем. Поэтому как бы ярко ни разгоралось пламя при совершении обряда, его не тушили водой. Плеснуть водой на огонь — большой грех! Случись пожар — пусть злая стихия пожирает кибитку, гибнет все нажитое — не смей хвататься за ведро, бежать к колодцу! Туши чаем, заливай тлеющую кошму молоком…

Не только простой смертный, но и священнослужители, вплоть до ламы, не смели сесть на том месте в кибитке, которое предназначено для очага. Вот почему старик Чотын не сел справа от Бергяса. Открыто показывая свое неодобрение, отодвинулся от хозяина. «Еще чего не хватало, чтобы на месте очага ставили стол и сажали людей», — бормотал он себе под нос, но так, чтобы хозяин его услышал.

Года три тому назад в кибитке Бергяса происходило то же самое. Приехал из Астрахани русский чиновник, захватив по дороге малодербетовского попечителя. Бергяс все перевернул в кибитке, угождая важным гостям. Вот тогда, еще три года тому назад, Чотын вместе с багшой Дунд-хурула стыдили и пугали Бергяса, уговаривали, чтобы не передвигал стол на недозволенное место. Не согласился упрямец. Лишь когда рассерженный багша удалился, Бергяс, чтобы смыть свой грех и не рассердить бога, совершил обряд ублажения стихии. Тот случай стал забываться, но однажды конь Бергяса ни с чего вроде сломал ногу на ровной тропе и чуть не придавил седока. Напрасно Бергяс искал какую-нибудь рытвину или камень, обо что мог бы споткнуться конь. Только тогда вспомнил предупреждения багши и увещевания Чотына. С год он жил тихо, по утрам и вечерам ставил зулы, молился богу, просил прощения. А потом все забыл.

Первую рюмку Бергяс выпил залпом, не сказав ни слова, взял из миски кусок мяса и принялся жевать, исподволь наблюдая за гостями.

Вадим и Борис лишь пригубили рюмки. Старик Чотын отпил большой глоток, извлек из кармана нож и начал крошить себе мясо.

— Мы недавно поели у Церена, — объяснил Вадим отсутствие аппетита. — Просим не обижаться на нас… Попозже наверстаем.

— Если гость не греет руки над очагом, равнодушен к угощениям, заставляет хозяина переживать по этому поводу — он не гость и не друг, — заметил Бергяс. — Это не мои слова, так говорят степные люди. Я хотел сказать о другом… Мне жаль, что так нескладно все вышло. Вы, может, правы по-своему, но я не совладал со своей обидой. «У шубы должен быть воротник, а у людей — старший». Старшим в хотоне избран я. Не только в хотоне — на весь аймак. По нашим обычаям всякий гость, приезжающий в аймак или хотон, обязан представиться мне. Тем более если этот гость — сын моего лучшего друга Миколы. Я хорошо знаю: Микола так, как вы, не поступил бы… Что прикажете делать старосте, если в его же аймаке его не замечают, будто отброшенного с дороги щенка?

— Здесь моя вина, — принял на себя упрек аймачного головы Вадим. — Мне хотелось поскорее увидеть, как живут простые степняки… Вас, господин Бергяс, мы так или иначе не обошли бы своим вниманием. Тем более что приезжим людям всегда нужна помощь.

Бергяс принял эти слова с удовлетворением, подытожив сказанное ссылкой на опыт:

— Любая ошибка не страшна, если сделаны правильные выводы… А теперь послушайте меня. Верно ли я понял цель вашего приезда? Если верно — тогда два дня мы гуляем, а послезавтра исполняется сорок девять дней после смерти отца этого мальчика. — Бергяс кивнул на Церена. — Мы совершим обряд по усопшему. Вы сможете все это увидеть своими глазами. Кроме того, из аймака Ики-Бухус приедет к нам известный джангарчи[31] Ээлян Овла. Видеть и слышать джангарчи все равно, что в облике одного человека увидеть всю Калмыкию. Почтенный наш сказитель Ээлян Овла будет читать на память «Джангар». Если всего этого вам будет мало для первого знакомства со степным краем, вы мне скажете, не таясь, и Бергяс подумает о чем-то другом… А теперь можете сколько угодно ругать Бергяса за его дурную выходку, я все стерплю.

Вадим горячо заверил хозяина кибитки, что у них нет сердца на него и будут довольны, если все задуманное, благодаря стараниям хозяина хотона, осуществится.

Бергяс становился все добрее, веселил гостей шутками, был ненавязчив в угощениях. Впрочем, то и дело намекая на сюрприз, что еще ждет гостей в его кибитке.

— Вы совсем не пьете, ребята? — громко воскликнул он. — И правильно делаете! Водка от нас никуда не денется. Скоро наше застолье растянется на весь хотон. Вы слышите шум на подворье? То сходятся люди, для которых гости Бергяса — гости всего нашего рода. Скоро своими глазами увидите, как калмыки принимают гостей. Уж вы мне поверьте! А теперь о ваших конях. Что слышно о пропавших конях этих парней? — обратился Бергяс к Чотыну.

— Их угнали двое верховых. Следы ведут к худуку[32] Очира. Там конокрады пересели на свежих коней и поскакали дальше. След потерялся в устье речки Манжин Кел.

— Сову видно по полету. — Бергяс сердито затряс головой. — Это проделки Окона Шанкунова. Вот, собака, до чего докатился! Кто ему позволил умыкать лошадей из моего хотона! — вскинулся изрядно выпивший Бергяс, в неистовстве стукнув кулаком по столу. — Позовите ко мне Борлыка!