— Верно, — рассмеялся он, — но это не дело, когда британский моряк становится внезапно богат. Он славный малый и отличный боец, но богатство с ним не вяжется, а твоя старомодная щедрость может оставить корабль без людей после того, когда мы прибудем в Лондон. А теперь нам лучше подняться на палубу и вывести «Морского ястреба» в путь.
К тому времени, как «Морской ястреб» расправил крылья, оба шлюпа и бриг были уже далеко, но как только мы подобрали паруса по ветру и бригантина легла на курс домой, мы начали их догонять. К заходу солнца мы оставили шлюпы позади, а к рассвету бриг был почти на корпус за нашей кормой, и мы мчались в одиночестве вслед за большой французской флотилией, которая стартовала намного раньше нас.
В конце концов, мы пересекли Атлантику быстрее, чем любое другое судно до нас, и всего через двадцать пять дней после того, как Марк принял депеши из рук Нельсона, он доставил их в Адмиралтейство в Лондоне. Это было 9 июля, и, как вскоре показали события, мы как раз успели расстроить планы Наполеона и спасти Англию от вторжения.
Мы были немедленно отправлены к адмиралу Стирлингу, который блокировал Рошфор, с приказом присоединиться к сэру Роберту Кальдеру у Ферроля и вместе с ним ждать Вильнева у мыса Финистерре. К 22 июля мы дошли до места, и в тот же день Вильнев появился в поле зрения с двадцатью линейными кораблями, семью фрегатами и одним пятидесятипушечником. Был дан сигнал к действию, но прежде чем мы вступили в бой, спустился туман, и все, что мы получили, это два испанских линкора и удовлетворение от того, что мы повредили еще три корабля Вильнева, прежде чем он улизнул в Ферроль.
Загнав его в Ферроль, мы еще раз нарушили план Наполеона, потому что, как мы узнали впоследствии, тот приказал Вильневу идти в Брест, где его ожидал адмирал Гантом с двадцатью одним линейным кораблем. Но едва мы достигли Ферроля, как Наполеон снова приказал Вильневу выйти в море и любой ценой присоединиться к брестскому флоту. И вот одним августовским утром Вильнев вышел с двадцатью девятью линкорами и обнаружил, что мы ждем его с двадцатью, и вместо того, чтобы дать нам бой, трус бежал от нас и от приказов своего командира, а мы преследовали его до Кадиса по местам боевой славы Дрейка, которые вскоре стали свидетелями более великих, если не более храбрых деяний, чем все, что он совершил.
Тем временем Нельсон, который вернулся в Портсмут более месяца назад, прибыл в Кадис, чтобы командовать блокирующей эскадрой; она теперь насчитывала двадцать девять кораблей. Почти месяц мы держали взаперти сорок судов французов и испанцев в той самой гавани, где мы с Дрейком опалили бороду испанскому королю 218 лет назад, и наконец, чтобы выманить трусов на битву, Нельсон отослал восемь своих кораблей, и когда в Кадис пришло известие, что у него всего двадцать парусов, Вильнев вышел с тридцатью тремя, все еще опасаясь даже теперь слишком близко подойти к когтям ужасного английского морского льва.
И вот, наконец, наступил день того вечно знаменитого 21 октября. Нельсон выманил Вильнева достаточно далеко, чтобы сражение несомненно состоялось, и с кормы «Морского ястреба», который все еще сопровождал английскую эскадру в качестве разведывательного и курьерского судна, далеко с подветренной стороны я увидел тридцать три французских и испанских линкора с семью сопровождающими их фрегатами. Их паруса казались снежными пиками на фоне сине-серых облаков на горизонте. Почти в тот же миг с «Виктори» пришел сигнал, приказывающий нам выяснить их положение и строй, и мы двинулись в путь. Когда мы оказались в пределах видимости могучего флота, я схватил Марка за руку и, указывая на них, воскликнул:
— Это добрый знак, Марк! Смотри, они плывут в форме полумесяца, один корабль за двумя другими. Именно в этом строю мы увидели Армаду, проходившую мимо Плимута 217 лет назад на пути к гибели.
— На этот раз они так далеко не дойдут, — рассмеялся он в ответ. — Ты видел много морских сражений, Валдар, но не таких, какое увидишь сегодня, если этот трус Вильнев снова не бросится наутек. Видишь вон ту скалу на юго-востоке? Это мыс Трафальгар — название, которое, если я не ошибаюсь, станет знаменитым еще до того, как над ним снова взойдет солнце.
— Да, — согласился я, — я вполне могу в это поверить, так как эти воды слишком часто приводили английские кили к победе, чтобы поглотить их теперь. Вон Кадис, где мы сожгли корабли Филиппа и побили его армаду, остановив его на целый год. Вон Лагос, Виго и Байона, где мы много раз учили испанцев, что англичанин стоит их дюжины, и то, что Дрейк сотворил маленькими кораблями, Нельсон вполне может сделать своими большими.
Под эти разговоры мы мчались с новостями назад к английскому флоту, и когда Нельсон узнал о численности и строе противника, он построил флот в две колонны и отдал приказ разбить полумесяц французов и испанцев в двух точках. Как вы знаете, он повел одну колонну на «Виктори», а Коллингвуд другую на «Королевском суверене». Что касается нас, то наша работа на тот момент была закончена, и нам ничего не оставалось делать, кроме как лежать в дрейфе и наблюдать за боем, потому что, если бы мы на «Морском ястребе» оказались в пределах досягаемости одного из этих могучих трехпалубников, нас разнесли бы в щепки одним залпом. Время маленьких кораблей миновало, и, как бы меня это ни огорчало, поделать было нечего, и мне пришлось утешать себя заверениями Марка, что до конца дня у нас будет шанс нанести какой-нибудь урон.
Это было великолепное зрелище — отважный британский флот, который движется в боевом порядке с открытыми портами и пушками, готовыми спеть грохотом и пламенем триумфальную песню Англии на море. С поднятыми парусами корабли гордо шли вперед, словно сознавая свою мощь и величие, однако «Королевский суверен», самый быстрый парусник в эскадре, стал постепенно отклоняться от остальных. Кровь яростно пульсировала в жилах, и старая боевая страсть пылала во мне, восставая против жалкого бездействия, на которое я был обречен. Тем временем, «Королевский суверен» выходил из линии.
Вдруг мы услышали воинственные крики, пролетевшие по обеим британским колоннам, и увидели знаменитый сигнал Нельсона «Англия ждет, что каждый выполнит свой долг», развевающийся на мачте «Виктори». Тогда «Королевский суверен», теперь уже далеко опередивший остальных, влетел один в центр сорока французов и испанцев. Когда он проходил мимо первого из них, из его батареи вырвался поток пламени и огромные клубы дыма, и такой грохот донесся до нас над водой, какого я никогда не слышал за все мои боевые дни. После залпа он отвернул, оставив за собой полуразрушенную развалину, повернулся бортом к следующему и вместе с ним на некоторое время затерялся в клубах дыма, которые поднимались от его непрерывно грохочущих бортовых пушек.
Прежде чем подошла остальная часть британского флота, отважный корабль был окружен огромными врагами, и вокруг него разразился такой яростный шторм сражения, что я не думал увидеть его снова. Но один за другим подходили британские суда, и каждый из них взрывался внезапным громом и пламенем, проходя через вражеские линии. Флагман «Виктори», который полз вперед под таким слабым ветром, что его едва хватало наполнить паруса, находился под сходящимся огнем нескольких десятков французов и испанцев, но ни разу за все это время не выпустил ни единого снаряда. Наконец, он приблизился на расстояние кабельтова к флагману Вильнева «Бюсантор», и тогда с ужасающим эффектом обрушил железный шторм на самые его жизненно важные органы.
К этому времени мы были уже близко и упражнялись с нашими тридцатью двумя дальнобойными пушками в стрельбе по французским мачтам и такелажу. Как и «Королевский суверен», «Виктори» несколько минут сражался один, и мы были так близко к нему, что слышали приказы офицеров и свистки боцманов всякий раз, когда бой на мгновение стихал.
Не успел «Виктори» послать залп в «Бюсантор», как огромный линкор «Сантиссима Тринидада» (в те дни самый большой на плаву) приблизился и открыл огонь по «Виктори» из четырех высоких ярусов орудий. Однако, не обращая внимания на железную бурю, обрушившуюся на него, «Виктори» пошел дальше и уложил французский линкор «Редутабль» [Грозный] на борт, а затем подошел английский «Темерер» [Безрассудный], сопровождаемый остальными кораблями Нельсона, которые выстроились в линию один за другим, выбрав каждый своего врага, пока битва не разгорелась из конца в конец французской и испанской линий. Вы знаете, что произошло потом, как снайпер с грот-мачты «Редутабля» сделал выстрел, который поверг Британию в траур и лишил ее половины радости от величайшей победы, когда-либо одержанной на море. Рассказывали, что, когда по флоту пронеслась весть о том, что Нельсон подстрелен и лежит при смерти, каждый английский моряк был одержим одной-единственной мыслью — заставить французов и «донов» заплатить как можно дороже за бесценную жизнь, которую они отняли.
