Утро выдалось по-прежнему серым и безрадостным, и мы оказались далеко к северу от флота и, как нам казалось, одни на воде. Но когда посветлело, наш дозорный увидел в трех милях к западу открытую лодку, полную людей, которые подавали нам сигналы. Мы бросились к ним, надеясь, вопреки всякой надежде, получить какие-нибудь известия о наших пропавших, и нашли в лодке ужасно выглядевших бедняг, которые приветствовали нас по-английски. Когда мы подняли их на борт, они рассказали, что ночью галерные рабы на борту одного из галеасов адмирала Уго де Монсада взбунтовались, вырвались на свободу, захватили корабль и, убив или сбросив в море всех находившихся на нем испанцев, направили галеас на скалистый берег. Мятежники захватили лодку и поплыли на север в надежде найти нас.
К счастью для них и для нас, их предприятие увенчалось успехом — для них, потому что это дало им хороший шанс отомстить своим похитителям, а для нас, потому что среди них оказался шотландский рыбак по имени Дональд МакАйвор, который смог сообщить нам новости, подтвердившие наши самые ужасные предчувствия.
Пять дней назад «Сан-Мигель» захватил в плен Дональда и четырех его спутников и заставил их провести корабль через опасный Пентлендский пролив. Дональд сделал это, чтобы спасти свою жизнь, как поступило бы большинство людей в подобном положении, и это также объясняло, почему каракка смогла взять такой хороший курс среди предательских течений — она держалась с наветренной стороны от остальной части флота и далеко обогнала его. Но через три дня Дональд обнаружил, что на борту держат в плену двух английских дам, и тогда он заявил капитану, как настоящий мужчина, каким он и был, что скорее его разрубят на куски на палубе, чем он проведет «Сан-Мигель» хотя бы еще милю с таким грузом на борту, и «дон», тщетно испробовавший подкуп и угрозы, наконец, заковал его в кандалы и отправил вместе с товарищами на борт галеаса, пообещав, что они закончат жизнь галерными рабами.
Но Дональд рассказал еще кое-что — о женских криках, которые слышал из каюты под кормой, где он стоял у руля, и о гнусных жестах, которые видел, проходя между офицерами корабля.
Нет более горьких и печальных вестей, которые могли бы принести уста смертных. Они мгновенно погасили наше жгучее нетерпение и горячий гнев, который до сих пор владел нами. На смену им пришла холодная, безжалостная ярость отчаяния, гнев, способный оживить сердца бесов, а не людей, ведь теперь мы слишком ясно видели, что наши бедные любимые потеряны для нас навсегда. Надежда на спасение исчезла, осталась только глубокая и неутолимая жажда мести. Я смотрел в глаза Филипу, а он смотрел в мои, пока Дональд вел свой рассказ. В наших глазах стояли слезы, а в глазах сильных мужчин слезы означают агонию, слишком глубокую для слов. Мы с Филипом молча сцепили руки, и в этом молчании каждый поклялся в душе, что все, что осталось от великой Армады, должно заплатить цену за то, что было больше, чем кровная вина.
Мы вышли на корму, вызвали команду и просто и откровенно рассказали все, что узнали. В ответ не раздалось ни возгласа, ни крика, но руки и зубы были стиснуты, а двести честных англичан испытали одно на всех глубокое безмолвное чувство ярости и горя, потому что тогда, как и сейчас, самым священным на свете в глазах англичан была честь английской женщины.
Они посмотрели друг на друга из-под нахмуренных бровей, а потом старый мастер-артиллерист вышел из строя, дотронулся до фуражки и сказал:
— Благородные господа, мы ждем ваших приказаний. После того, что вы нам сообщили, мы больше не хотим грабить. Топить, жечь и уничтожать — вот слова для нас, если вы только дадите команду. Так ведь, парни?
Низкий глубокий рык пробежал по рядам в ответ, звук, который заставил бы трепетать сердце любого испанца, а я, вытащив меч из ножен, поднял перед ними крестовую рукоять, поцеловал ее и сказал:
— Тогда топите, жгите и уничтожайте до тех пор, пока плывет испанец или держатся вместе доски нашего доброго корабля! Мы назвали его «Безжалостным», и, клянусь Господом воинств, справедливость которого позволит нам мстить, мы будем безжалостны к врагу, невзирая на вес, ранг или возраст, пока их страшная вина не будет смыта кровью!
Наконец, они закричали так яростно и дико, что я понял, что каждый из них будет сражаться до последнего вздоха, делая то, на что мы теперь решились.
Мы приступили к приготовлениям. Молча и аккуратно, движимый одной глубокой и отчаянной целью, каждый занимался своим делом, как будто все исполнение решения зависело только от него. Орудия были прочищены, магазины отремонтированы, стрелковое оружие осмотрено и все приведено в порядок для долгого ожесточенного боя, который один корабль должен был вести против почти сотни. А затем мы приступили к работе без спешки и бесполезной суеты, и все долгое многодневное путешествие от мыса Гнева (никогда это название не было более точным) к далеким берегам Испании небеса помогали нам, как будто они услышали нашу клятву и нашли ее праведной.
Едва Армада миновала северо-западную оконечность Шотландии, как ветер развернулся и с северо-запада налетел ураган, и в его зубах длинные беспорядочные ряды испытывающих сильную качку судов, шатаясь, уходили туда, где их ждали гранитные берега Гебридских островов. Поставив легкие паруса, открыв брам-стеньги, на зарифленных нижних парусах мы подходили к ним с наветренной стороны, держась на расстоянии выстрела наших длинных бронзовых пушек, и всякий раз, когда показывалась хорошая цель, посылали мстительное железо в корпус, или в мачты, или в фальшборт.
Тщетно пытались они отвечать. Наполовину затопленные, разбитые штормами, переполненные больными, они делали все, что могли, чтобы удержаться на плаву, в то время как мы, на новом крепком судне, со здоровым, бодрым экипажем, объединенные одной мрачной целью, били их всем, чем могли, так же неумолимо, как волны били по их деревянным бортам.
Итак, мы обогнули остров Льюис, и они оказались между нами и голодными гранитными скалами с подветренной стороны. Мы калечили корабль за кораблем и смотрели, как отстреленная мачта или бушприт, и такелаж падали на палубу спутанными обломками, а ветер гнал беспомощный корабль к гибели.
Мы насчитали десять больших кораблей, бьющихся в голодном прибое, прежде чем миновали Гебриды. Еще шестерых мы потеряли из виду одного за другим, когда наступила ночь, и больше никогда их не увидели, когда наступило утро. Мы все еще гнали их на юг, пока темные туманные берега Ирландии не замаячили с подветренной стороны, и тогда мстительная работа началась снова. Время от времени мы подрезали отставшего и, расстреляв до беспомощности, брали на абордаж, забирали боеприпасы, а затем отходили и топили испанца его же порохом и ядрами.
И вот мы гнали их мимо Донегола и диких берегов Коннахта, всегда с помощью хорошего северо-западного шторма, топили, расстреливали и гнали на скалы каракки и галеоны, галеасы и каравеллы, когда правосудие небес отдавало их в наши руки, пока, наконец, не миновали острова Керри, и тогда из девяноста шести кораблей, которые мы насчитали в Пентленде, всего лишь шесть десятков расправили свои изношенные и изодранные паруса под теперь уже благоприятствующим ветром и помчались на юг, к берегам Испании.
Здесь мы оставили их на некоторое время, потому что, хотя у нас все еще было много пороха и ядер, которые мы отняли у них, вода и провизия были на исходе, и болезнь, наконец, начала проявлять себя и у нас[43]. Поэтому мы зашли на острова Силли, и там загрузились водой и продовольствием и высадили на берег самых тяжелых больных, хотя нам пришлось потрудиться, чтобы убедить храбрых парней сойти с корабля. Мы оставили их с таким вознаграждением, которое сделало их богатыми на всю оставшуюся жизнь. Затем мы снова вышли в море под всеми парусами и помчались на юго-запад, чтобы перехватить удирающих «донов».
Через ночь и день мы поравнялись с ними, все еще с трудом продвигавшимися вперед, но теперь, когда море стало спокойнее, а ветер слабее, они снова образовали нечто вроде строя. Мы напали на их тыл и снова воспользовались преимуществом наветренной стороны, и нашим гневным сердцам было приятно наблюдать, как сигналы полетели от мачты к мачте, когда они увидели нас и сомкнулись, чтобы защититься от единственного врага. Но теперь мы должны были быть более осторожными, потому что наш друг шторм покинул нас, после того как оказал нам хорошую услугу, и все же наша цель была так же твердо определена, как и прежде — не позволить вернуться домой ни единому кораблю, который мы могли бы потопить или повредить.
