Можете сами догадаться, каким радостным было возвращение для всех нас, тяжело груженных добычей, окутанных славой величайшего триумфа, который Англия когда-либо одерживала на море. Когда наши разбитые снарядами, побитые штормами суда вошли в Плимутский пролив, ведя на буксире великий «Сан-Фелипе», все пушки с плимутских батарей и с каждого корабля, имевшего на борту фунт пороха, громогласно приветствовали нас, а когда новость распространилась по городу, шпили церквей зазвенели радостными нотами, на каждом флагштоке затрепетал красочный флаг, и весь Плимут чуть с ума не сошел от восторга, приветствуя нас с возвращением в Англию и в милый старый город.
Но так, как праздновал Плимут в тот день, вскоре отпраздновала вся Англия. Армада не внушала страха, по меньшей мере, еще год. Туча войны рассеялась под огнем бортовых залпов нашего маленького адмирала, и, когда небо над Европой прояснилось, Англия увидела за морями безграничные богатства и будущую империю. Груз «Сан-Фелипе» стоил больше миллиона фунтов ваших денег, и он прибыл не из испанской Америки, а из Ост-Индии.
Нужно ли объяснять, что это означало? Теперь английские купцы начали посылать корабли к берегам, откуда «Сан-Фелипе» привез столь славный груз, и двенадцать лет спустя была основана та великая торговая компания, без которой британская корона не имела бы индийского бриллианта.
Но для меня, самого радостного среди радостных, счастливое возвращение домой означало, что то, что было бесценно за пределами любых мечтаний о богатстве или славе, то, к чему я стремился, ради чего боролся и чего ждал все века, теперь, наконец, должно было свершиться. Таинственными трудами моей чудесной судьбы я прошел через сражения и смятения, через борьбу и горе, чтобы найти всю красоту и грацию, всю нежность и силу моей много раз завоеванной, давно потерянной любви, вновь воплотившейся в несравненной форме этой милой английской девушки, которая приказала мне идти сражаться за Англию и за нее, сознательно и с радостью посвятив саму себя тому, чтобы стать призом победы.
Не успел якорь погрузиться в голубую воду Пролива, как мой пинас оказался у борта, я прыгнул в него и поплыл к берегу. Кейт и леди Дрейк были там, среди толпы встречавших нас сияющих друзей, и едва я сошел на землю, я в старинном горячем нетерпении поднял мою милую леди на руки и крепко поцеловал ее перед всеми, остановив самые слова приветствия на ее устах и вызвав румянец на многих прекрасных щечках, которые стали лишь слегка менее яркими, чем ее.
Но я был не единственным счастливым влюбленным, который, вернувшись, встретил ожидавшую его возлюбленную (я был слишком занят делами, чтобы рассказать об этом). Сэр Филип отплыл с таким же обещанием от другой прекрасной английской девушки, какое я получил от леди Кейт, поэтому Мэри Сиденхэм, младшая сестра жены нашего дорогого маленького адмирала, оказала ему прием, который, полагаю, был не менее теплым, чем тот, которым моя милая девушка наградила меня, когда, наконец, представился благоприятный случай.
В тот вечер мы пировали в старой ратуше по-королевски. Весь Плимут был освещен огнями, в нашу честь звучали сладкозвучные карильоны и громоподобные салюты, а на следующий день были решены более высокие и важные вопросы. Теперь со стороны моей милой леди не было никакой задержки, потому что то, что она обещала, я честно выиграл и мог забрать, когда захочу. Она поставила только одно условие, и оно было таково, что я был бы не мужчина, если бы не выполнил его. Она хотела выйти за меня замуж в старом поместье в той маленькой комнатке в старинной башне замка, где сэр Бодуэн поместил меня и где она ухаживала за мной с любовью, когда я был еще ее «спящим крестоносцем» и рыцарем ее девичьих грез. Так что, хотя мой любимый товарищ по оружию заслужил и получил свою невесту в Плимуте, мне пришлось немного подождать своей. Но ждать пришлось недолго, потому что через три дня после того, как Мэри Сиденхэм вернулась из церкви, «Леди Кейт», прекрасный новый бристольский корабль, который я купил, стоял в Проливе со спущенными парусами, готовый отвезти нас на север. И с попутным ветром по яркому солнечному летнему морю мы уплыли самой веселой компанией, какую когда-либо уносил английский дуб по английским водам.
И вот сэр Филип привез невесту домой, и они стояли бок о бок с нами, когда настал самый важный из всех дней моей долгой жизни, и мы с Кейт встали рука об руку перед маленьким алтарем, который был установлен в недавно освященной комнате, которая уже была освящена для нас удивительными и полными любви воспоминаниями.
Есть вещи, о которых нельзя писать, так как это принижает их, даже если бы человеческие слова действительно могли изобразить блаженство и восторг от них. И наш брак, самый удивительный из всех, когда-либо соединявших руку и сердце мужа и жены, был, несомненно, одной из таких вещей. Здесь на какое-то время перо выпадает из моей руки, и я откидываюсь на спинку стула, размышляя о том, что значит истинная любовь для того, кто любил и добивался любви, терял и находил, и снова терял, пока сквозь долгие грезы о той яркой осени, согретой любовью зиме и нежной весне, которая последовала за ней более трехсот лет назад, снова не прорывается грохот пушек, эхом разносящийся по английскому побережью, и сквозь туман слез, который собирается в моих устремленных в прошлое глазах, я вижу сияние предупреждающих огней маяков, перескакивающих от мыса к мысу, от горы Эджкамб до предгорий, и перепрыгивающих с вершины на вершину и со шпиля на шпиль над пробуждающейся английской землей в ту памятную ночь 19 июля, чтобы сообщить нам, что туча войны снова разверзлась и что Армада Филиппа, которая много раз вызывала растерянность и давно внушала страх, наконец, приближается к нетронутой английской земле.
Вы знаете, потому что летописцы рассказали вам, а поэты пропели для вас историю той долгой битвы, длившейся пять дней и пять ночей от Лайзарда до пролива Ла-Манш — это время яростного наступления и жестокого отпора, когда судьба Англии и всего мира трепетала от прихоти ветров, когда мы, как бульдоги, висели на хвосте у «донов», нападали и донимали, горели и тонули, но причинили столь незначительный урон огромной массе этого могучего флота, что, когда наступила суббота и мы увидели французскую землю справа от нас и английскую слева, прямо перед нами был большой полумесяц[39] Армады, плывущей мимо Кале, все еще несломленной и почти такой же сильной, как всегда. Еще 25 км, восемнадцать коротких морских миль и можно будет добраться до Дюнкерка. Тогда адмирал Сидония соединит свои силы с герцогом Пармским, и решится судьба Англии.
Что случилось потом, никто никогда не узнает, но, несомненно, произошло какое-то чудо, и благодаря ему Англия и весь мир были спасены.
Сила человека не смогла ничего сделать. Величайшие адмиралы и капитаны того времени, самые героические моряки проявили всю доблесть и мастерство, и, несмотря ни на что, великая Армада благополучно прошла через тысячи опасностей и была все еще непобедима. Не было ни одного англичанина, ни на корабле, ни на берегу, который в этот час не чувствовал бы тяжесть на сердце и не думал бы о том, что теперь остается только ждать конца и сражаться до смерти, когда он придет. И вот, в одиннадцатом часу, свершилось чудо, и Армада встала на якорь.
Это было необъяснимое безумие, но это случилось, хотя мы были настолько далеки от того, чтобы догадаться об истине, что чуть не догнали их, прежде чем узнали, что они остановились. Мы были так близко от них, что едва спасли себя и преимущество наветренной стороны, бросив якоря всего лишь на расстоянии пушечного выстрела от мириад огней, которые указывали, где находятся испанцы. Сеймур и Винтер присоединились к нам с дуврской эскадрой, а на борту «Королевского ковчега» был созван военный совет, от решения которого, как верно заметил один из ваших величайших летописцев, зависела судьба человечества.
Пока шел совет, я расхаживал взад и вперед по корме своего корабля, наблюдая за огнями испанского флота, и в этот момент мне явилось из далекого прошлого видение той ужасной дневной и ночной битвы в заливе Акциум более шестнадцати столетий назад.
