Луи проскользнул в швейный цех. Через несколько мгновений дверь распахнулась и на пороге появилась сама Эржабет.

— Нарцисса, дитя мое! Как я счастлива тебя видеть, — мадам Пинкертон заключила Нарциссу в дружеские объятия и расцеловала в обе щеки. От нее пахло симальской пудрой и терпкими древесными духами с нотками лимона. — Признаться, я начала переживать за тебя. Как ты?

— Великолепно. Все прошло лучше некуда.

Глаза Эржабет засветились лукавым огоньком и лицо озарила заговорщицкая улыбка. Затем она повернулась к Луи и театрально взмахнула рукой.

— Луи, принеси госпоже Ливингстон ахмадский чай с двумя дольками лимона и тремя ложками сахара. Мне — северского пятилетнего. Если он закончился, то можешь взять десятилетний. Вина не надо. От него голова болит, а мне еще работать. Нас не беспокоить. Мы будем в моем кабинете, — этими словами мадам Пинкертон поплыла направилась по коридору к лестнице.

Глядя на свою знакомую, Нарцисса невольно сравнила ее с каравеллой, бегущей по волнам моря. Эржабет обладала исполинским ростом и весьма пышными формами. Но двигалась с легкостью и изяществом танцовщицы, которых не ожидаешь увидеть от грузной женщины.

Нарцисса с теплом подумала о модистке. Они познакомились на картинной выставке, где разговорились о влиянии религии на современное искусство. Сошлись на том, что искусство нельзя запихнуть в рамки. Иначе искусство теряет свою главную прелесть — пробуждать чувства. Убери их, — и не останется ничего, кроме скупой механики.

— Итак, я тебя слушаю.

Эржабет дождалась, когда за Луи закроется дверь, достала из ящика письменного стола сигарету и ловким движением воткнула ее в длинный мундштук из слоновой кости. В воздухе поплыли сизые полосы дыма. Ноздри Нарциссы защекотал аромат затонского табака.

Госпожа Ливингстон взяла в руки чашку и вкратце рассказала модистке о встрече. Предусмотрительно умолчав о том, что Дрейк заставил ее раздеться. Эржабет слушала внимательно, покачивая головой и время от времени поднося к губам мундштук.

Закончив рассказ, Нарцисса некоторое время помолчала, отпила маленький глоток чая и окинула взглядом кабинет. Как здесь было уютно! Сквозь плотные темно-зеленые шторы не проникал яркий свет. Со стен на нее смотрели портреты красивых женщин, а в камине потрескивал огонь. Потом словно опомнившись, Нарцисса вытащила из волос шпильку с мелким красным камешком.

— Вот, возвращаю, — она положила ее на стол. — Если бы не Кристалл Драконьего Зова, Дрейк не согласился бы подписать документы.

Эржабет мягко улыбнулась и подтолкнула пальцами шпильку к Нарциссе.

— Оставь себе. Она тебе еще пригодиться. Козырный туз в рукаве никогда не бывает лишним. Особенно имея дело с мужчинами.

— Дрейк обозначил одно условие, — помолчав, призналась Нарцисса. — Я должна стать его любовницей.

— Оу! — отпив коньяк, мадам Пинкертон неторопливо затянулась. — Ну что ж… Такое бывает. Побочный эффект артефакта. Взывая к дракону, ты взываешь к его инстинктам, первобытным чувствам. А ты прекрасно знаешь, что чувств всегда первичны. Должна сказать, о Дрейке хоть и ходят всякие ужасы, но он исключительный джентльмен. Так что можно сказать, ты достался куш. Такой жирный, хоть и своеобразный.

Нарцисса нахмурилась. От заявлений Эржабет тянуло неприкрытым цинизмом. Но доля правды в ее словах была, и это госпожа Ливингстон не могла не признавать.

— Мне бы не хотелось становится его любовницей. Никогда не думала, что встану на этот путь. От одной мысли что мне придется с ним спать, внутри все переворачивается.

— Что ж, и этому тоже можно помочь, — Эржабет с шумом отодвинула ящик стола, и рядом со шпилькой лег пузырек из темно-зеленого стекла. — Это южная белладонна. Примешь десять капель за пятнадцать минут до встречи. А дальше следуй за своим телом. Тело никогда не ошибается. И запомни, дитя мое: в женщине главное не тряпки, не умение раздвигать ноги, а достоинство. Если ты будешь считать себя шлюхой, то и отношение к тебе будет как к шлюхе. Но если внутри тебя живет уважение к себе, то никакая грязь к тебе не прилипнет. У тебя нет выбора: или жизнь, или твои принципы. Но, помни, даже наступать на собственное горло и горло морали можно с таким достоинством, которое не постичь даже королям.

— Я тебе нравлюсь?

Аннабель Эскотт, леди Блэкхарт, провела ладошкой по обнаженной груди и, приподняла двумя руками приподняла вьющуюся копну черных волос, плавно покачала бедрами. В неровном свете алебастровая кожа мерцала, словно источником света являлась сама Аннабель.

В ее спальне царила атмосфера таинственной чувственности. Горели свечи. На шелковых бежевых обоях плясали размытые тени. Терпкий аромат южного сандала и миндального ахмантуса одновременно расслабляли и будоражили сознание, пробуждая древнейшее из желаний. Из небольшого артефакта на комоде лилась нежная ненавязчивая музыка. Здесь всегда говорили тихо, как будто боясь разрушить хрупкую интимность.

Натану подумалось: пожалуй, прекрасное завершение сегодняшнего тяжелого дня. Игра вышла достойной, хотя Сен-Ричардсон проигрался через три партии в пух и прах. Напившись с горя, молодой барон устроил драку, после которой был выгнан из-за стола. Впрочем, вскоре он вернулся, чтобы взять реванш и поставил на кон… свою жену. Дальше Дрейк отказался играть. Ему претило сидеть за одним столом с идиотом. А Сен-Ричардсона ждет печальная участь. Это было ясно, как божий день — если уже дело дошло до того, что барон ставил свою жену.

Несмотря на уговоры Валентайна, Дрейк все же покинул дом Уорвена.

— Куда едем, ваша светлость? — прохрипел кучер.

— Домой, — отозвался Натан, но тут же передумал. — Хотя нет… На Монтернс.

— Монтернс, так Монтернс, — крякнул старик и щелкнул кнутом.

Через четверть часа Дрейка встретила заспанная экономка леди Блэкхарт и провела его через черный ход к спальне госпожи.

Аннабель стояла перед зеркалом, и Натаниэлю внезапно показалось, что леди Блэкхарт, напрочь забыв о любовнике, растворилась в самолюбовании. Белые пальцы то неторопливо скользили по тонкой шее, то повернувшись боком к зеркалу, поглаживали округлые ягодицы.

Дрейк наблюдал за изящными движениями обнаженной женщины, приподнявшись на локоть. Неудивительно, что леди Блэкхарт в обществе считали редкой красавицей. Черная волна волос, подобно плащу, укрывали плечи и спину. Тяжелая налитая грудь с торчащими острыми сосками соблазнительно покачивалась в такт движениям. Изумрудно-зеленые глаза были словно подернуты дымкой и блестели от возбуждения.

Аннабель не носила маски добропорядочной скромницы и не прятала своего искреннего желания заниматься любовью. Она всегда была открыта и это сводило с ума. Порой Натан чувствовал себя беспомощно перед ее страстью, таящейся в этом гибком теле.

Однако в этот раз он не ощущал лишь безотчетное глухое раздражение к любовнице. Черт бы подрал Сэвиджа, который привез в его дом Нарциссу! Натан даже не вышел встретить госпожу Ливингстон, опасаясь потерять контроль. Пробудившийся внутри дракон где-то в глубине нетерпеливо бил хвостом и требовал свое. И это была не Аннабель.

— Ты не ответил, — мягко пожурила она Дрейка и плавно повернулась к нему.

— Думаю, слова излишне, — ответил он и протянул руку. — Иди сюда.

Она тихонько засмеялась и подошла к нему. Прохладные ладони неспешно погладили грудь, покрытую темными жесткими волосками. Натан откинулся на подушки и закрыл глаза. Ее пальцы дразняще скользнули ниже, обхватили член и нежно сжали. Прикосновения горячего языка к плоти выбили судорожный вздох. Натан привычным движением зарылся пальцами в ее мягкие волосы.

Теплое удовольствие разливалось по телу. В ушах шумел океан, и ему казалось, что он стоит на краю обрыва, готовый вот-вот сорваться бездну.

— Ты мой, — Аннабель прошлась языком по мочке уха, опустилась сверху и, прикрыв глаза от удовольствия, ритмично двинула бедрами. — Ты только мой. Дракон.