И тут дракон взбесился.

Та, чья кожа нежнее, ноги длиннее, а ясные серые глаза словно наполненные теплом, была далеко. От нее исходил теплый обволакивающий аромат розмарина и бергамота. Но вместо нее, был лишь удушливый сандал и ахмантус. Дракон с отвращением фыркнул. Он желал дорогого вина, а вместо этого ему подсунули дешевое пойло.

В глазах потемнело от злости.

Натан резко перевернулся, подмяв под себя Аннабель, и грубо вошел в нее. Она попыталась высвободиться, что-то сказать, однако Натан залепил рот поцелуем и буквально вмял в простыни. Ее губы пахли силийской помадой. Где-то на краю воспаленного сознания мелькнула мысль, что делает ей больно. Но мысль тут же угасла. Дракон взял верх над ним и его разумом.

Пламя растекалось по венам. Под смуглой кожей разлился витиеватый рисунок. Больше не шумел океан, нет. Вместо него слышался гул барабанов — ритмичный, пугающий, подобно боевому кличу. Он взывал к чему-то первобытному, древнему. Тому, что древнее даже первых цивилизаций. Шум нарастал, взгляд застилала кровавая мутная пелена.

Он все-таки сорвался в бездну. Судорога наслаждения была острой, почти выбившая из него дух. Натан уткнулся влажным лбом в плечо Аннабель и несколько долгих секунд прислушивался к собственным ощущениям. Кровавая пелена потихоньку уползала прочь. Дракон, недовольно ворча, складывал крылья.

Натан надеялся, что разрядка принесет облегчение, но этого не случилось. Он чувствовал себя обманутым и разозлился сам не знаю на кого.

Аннабель тихонько зашевелилась под ним, и Дрейк перекатился на спину.

Тишина оглушала, и он вдруг понял, что даже не заметил, как артефакт перестал напевать глупую мелодию.

— Что с тобой? — едва слышно спросила Аннабель. Голос дрожал от непонимания и едва сдерживаемых слез.

“Жива”, - равнодушно подумал Натан и горько усмехнулся своему равнодушию. Он не знал, что ей ответить. А потому предпочел просто промолчать.

Через несколько минут он поднялся с кровати и принялся одеваться, не глядя на леди Блэкхарт. Он не желал объясняться с Аннабель, но все же посчитал, что искренность лучше, чем молчание.

— Дракон проснулся, — скупо проговорил Натан, застегивая манжеты.

Когда он повернулся к Аннабель, то первое, что он увидел, — лиловые синяки на шее и плечах женщины. Они расплывались уродливыми пятнами по белой коже. Губы распухли от поцелуев, а в зеленых глазах стояли слезы.

Натаниэля охватило чувство стыда и жалости. В это мгновение он ненавидел себя и свое происхождение. Он тихонько присел на краешек кровати и, протянув руку нежно, погладил по щеке Аннабель.

— Прости меня, пожалуйста, — с искреннем раскаяньем прошептал он и осторожно протянул к себе. — Я не желал тебе зла. Я не хотел, чтобы так получилось.

Она не сопротивлялась. Уткнувшись лицом в его грудь заплакала, как маленький ребенок. Дрейк стиснул челюсти с такой силой, что они заныли. Сволочь! Он просто редкостная сволочь и этому нет никакого оправдания.

Натан безотчетно гладил женщину по плечам, прижавшись щекой к ее макушке, и мерно раскачивался из стороны в сторону.

— Что теперь с нами будет? — чуть успокоившись, спросила Аннабель. Она больше не плакала. Немигающий взгляд слепо смотрел куда-то перед собой.

— Тебе нужно вернуться к мужу.

— Не бросай меня… Я хочу быть с тобой.

Натан непреклонно покачал головой.

— Нельзя. Ты мне дорога, и я не хочу, чтобы ты пострадала, — он поднялся с кровати и, не оглядываясь, вышел из спальни.

Если Нарциссу и одолевала обида за унижение в кабинете Дрейка, то к утру она прошла. Нет, из памяти не стерлось, но хотя бы не грызло изнутри, подобно жуку-древоточцу.

Проснувшись, Нарцисса несколько минут пыталась понять, где она находится и почему так изменилась ее крохотная спальня. Дешевые розовые обои сменили светло-серые из южного шелка, вместо комода — туалетный столик с овальным зеркалом в резной раме из красного дерева и большой гардероб. Но, главное, она впервые за долгое время проснулась, укрытая теплым одеялом и на мягкой перине. Съемное жилье не располагала такими удобствами, и, неудивительно, что Нарцисса проспала практически до обеда.

Потом пришли воспоминания, и Нарцисса, улыбнувшись, поднялась с кровати. В комнате царила приятная прохлада. Пахло спелыми яблоками и бергамотом. Голые стопы щекотал пушистый ковер. Радость накрыла ее с головой. От восторга хотелось петь, и она, тихонько напевая веселый мотивчик направилась в уборную.

Последние несколько лет Нарцисса только и делала, что пыталась выжить: стояла за прилавком в галантерейном магазине, работала помощником библиотекаря, выписывала страховые облигации в банке и даже писала заметки путешественника в местную газету. Однако нигде больше года ей не удалось задержаться. Причина всегда была одна: “У вас нет аттестата женщины свободной профессии.” Правда, господин Миллс, хозяин “Вестника Велирии”, предложил помощь взамен на ее благосклонность. Он искренне полагал, что перед барскими харчами носом не крутят, и очень удивился, когда женщина сначала швырнула в лицо букет помятых гвоздик, с которыми он пришел, потом рукопись последней статьи, а после сердито захлопнула дверь.

А потом появился Эжен Дюпре, барон де Виньи.

Нарцисса до сих пор с содроганием и отвращением вспоминала тот вечер, когда к ней на съемную квартиру приехал отец.

Увидев его экипаж, ее сердце радостно подскочило — наконец-то ему удалось вырваться с работы и встретиться с ней. В тот момент она забыла о своих детских обидах: о том, как видела его беспробудно пьяным большую часть детства, как он сообщил, что они с ее матерью разводятся и она, Нарцисса, должна принять это как взрослый человек. О том, что остаток детства, а потом большую часть своей жизни, она его практически не видела. Только слышала со стороны тетка, которая ее воспитывала, что ее отец “несчастный человек, его нужно жалеть и помогать ему”.

И все же он приехал. Нарцисса поставила чайник на горелку проворно достала из буфета вазочку с печеньем и вытащила две лучшие чашки и заварник.

Однако стоило войти господину Ливингстону в прихожую, как Нарцисса поняла: он явно пришел не для того, чтобы возобновить общение с дочерью. Неуверенно потоптавшись на пороге, он прошел в кухню и сел возле окна.

— Ты должна выйти замуж за де Виньи, — безапелляционным тоном заявил он.

Слабый лучик радости потух. Нарцисса непонимающе дернула головой, хотя слышала каждое слово.

— Что значит “должна”?

Отец не смотрел на нее. Он уставился на буфет, будто резные дверцы были крайне важны. Нарцисса знала этот взгляд: отец всегда смотрел так, когда дело касалось важного, но неприятного разговора. Словно хотел избежать его.

— Что значит “должна”? — с нажимом повторила Нарцисса.

— Вчера приезжал барон де Виньи и просил твоей руки, — заерзав ответил господин Ливингстон. — Я сказал, что переговорю с тобой о его предложении.

— Но ты уже все решил, верно? За меня решил?!

Отец молчал.

Нарцисса презрительно усмехнулась.

— Да ты хоть знаешь, что у барона де Виньи пропадают жены? Как сложилась судьба у бедной Аделин, которая была женой? Я видела, как она угасает на глазах. Я хотела приехать, но мне отказали. Сначала говорили, что Аделин болеет. Я больше года не получала от нее писем. Потом сообщили, что она пропала. Не знаю, что де Виньи с ней делал, но просто так никто не пропадает…

Она и сама не заметила, как сорвалась на крик.

— Послушай, к чему все эти истерики? — вскинулся отец и впервые за встречу посмотрел на Нарциссу. — Де Виньи прекрасная партия для тебя. Он — красив, богат, а, главное, приближен ко двору Ее Величества королевы Виттории…

Он ее не слышал. Нарцисса с горечью понимала, что отец даже не желал ее слышать. Все, чего он хотел, — избавиться от обузы, которая напоминала ему об ошибках прошлого.

— Она мне снилась, понимаешь? — продолжала Нарцисса, хотя внутри скреблось болезненное чувство безнадежности. — СНИЛАСЬ! Она приходила ко мне так, как до этого приходили и тетя Агата, и бабушка, и дядя Маркус…