– Спасибо за то, что хоть не Стронберг, – пробормотала девушка. И уже громче добавила. – Прости, но Линтрем мне нравится куда больше.

– Ну, как пожелаешь, – с лёгким разочарованием на лице Марис сдался. – Но запомни: все наши дети будут носить только мою фамилию, даже если ты предпочтёшь жить со мною как любовница, не вступая в брак.

– Любовница?! – неведомая энергия стремительно подбросила её вверх. – Ещё чего не хватало!

– Тебе этого не хватало? – с привычной лёгкостью Марис перевернул смысл её фразы наоборот. Он вытянулся во весь рост на просторной кровати рядом, бережно обнимая Элизу за талию. – Что же ты мучалась, дорогая? Могла бы сказать мне об этом и…

Здоровой рукой Лиз закрыла его рот, чувствуя, как ласкает её ладонь кончик горячего языка.

– Лучше молчи, Стронберг. Для тебя нет ничего святого! Я не выдерживаю твоего темперамента и пяти минут, не говоря уже обо всей жизни. Тебе нужна в жёны совсем другая женщина – дерзкая, раскованная, остроумная…

– Может, порекомендуешь кого-нибудь? – невнятно пробормотал он из-под её руки. – Но только условие: чтобы она раздвигала перед мной ножки так же охотно, как и ты.

Элиза побагровела:

– Я не раздвигаю… охотно…

– В этом-то вся и проблема, – жених вздохнул. – Точнее, удовольствие, – попытался спасти он свою гордость. – Не знаю, каким будет наш брак, но, по крайней мере, ухаживать за тобой забавно.

– Ты это так называешь? – рука её демонстративно поползла к повязке на левом плече.

– Не дразни дикого зверя, – возвращая руку на место, Марис поцеловал её пальцы. – Это относится и к собакам, и ко мне.

– Да уж, по характеру вы похожи, – Лиз усмехнулась. – Пожалуйста, уходи. Я устала.

– Спи, дорогая, я не стану тебе мешать, – он обнял её покрепче, поцелуем прижавшись к изгибу плеча.

– И это ты называешь «не мешать»? – устраиваясь поудобнее, сонно пробормотала Лиз – усталость брала своё.

– Я буду вести себя, как котёнок, – подтвердил его вкрадчивый голос из белого моря женских волос, – до поры до времени…

Низель Лалие присела на край постели больной, участливо взяла её за руку.

– Не плачь, девушка. Довольно плакать. Если боль так сильна, позволь мне дать тебе опиум. Омар, правда, запретил облегчать твои страдания, но сейчас он не узнает.

Элиза судорожно икнула, высморкалась в мокрый платок и им же потёрла покрасневшие от непрекращающихся слёз глаза.

– Не надо опиума, Низель. Я почти уже не чувствую боли. Только шрамы чешутся.

– Почему же ты плачешь? – лицо Низель выразило искреннее недоумение.

– От жалости к себе! – простонала Элиза. – О, Низель, если бы ты знала, как мне себя жаль… Я не хочу быть красивой.

– Но… – француженка с усилием подбирала слова потактичнее, – как бы это сказать… ты уже сделала всё, что могла, для этого…

– Да, но он меня всё равно не отпускает!

– Ну и порадуйся этому, – разумно посоветовала ей Низель. – Милая, ты вся в шрамах и теперь тебе будет непросто подыскать себе достойного мужчину. А есть ли партия лучше, чем Омар Лалие? Так что будь счастлива, что Омар ощущает свою ответственность за то, что случилось с тобой, и хочет на тебе жениться.

Лицо Лиз странно сморщилось, а рот её приоткрылся совсем по-детски.

– Он хочет на мне жениться из чувства долга? – недоверчиво уточнила она.

– Конечно, – Низель выглядела удивлённой. – Почему же ещё?

– Я… он думал… я думала, что он влюблён в меня.

Низель снисходительно усмехнулась.

– Милая, не будь наивной! Кто может любить покрытую шрамами женщину?.. Что ты делаешь? – вскрикнула она.

Лиз решительно откинула край одеяла, поставила ноги на пол. Сморщилась, глядя на левую – ярко-розовые шрамы отчётливо выделялись на светлой коже. До сих пор она думала, что это её путь к свободе…

– Так вот почему он не появляется уже вторую неделю после того, как сняли швы, и исчез сразу после операции! Ему противно смотреть на меня, но он собирается выполнить свой долг! Ну, я не допущу такой жертвы. Я сама поговорю с ним – и немедленно! – она ринулась в коридор, как была, в ночной рубашке. Элизу слегка пошатывало, но ярость была лучшей подпиткой для её сил.

Сзади раздавались слабые крики Низель:

– Лиза! Что ты делаешь, Лиза? К нему сейчас нельзя!

– А мне плевать, – злобно и очень тихо, лишь для себя, пробормотала Лиз.

Низель была настроена очень серьёзно; нет сомнения, если бы она успела настигнуть Лиз, она бы её остановила. Но Низель Лалие осталась далеко позади к тому моменту, когда Лиз ворвалась в комнату Мариса на самом верху дома. Она изрыгала громы и молнии, несмотря на физическую слабость.

– Где ты, скотина?! Немедленно покажись! Я хочу…

Слова внезапно застряли в её горле при виде странной фигуры в самой середине комнаты. Да и комната, куда Лиз не входила раньше, выглядела необычной. Благодаря стеклянному потолку в виде сферы, она вся купалась в солнечном свете. А в самой сердцевине лучей на крохотном коврике сидел Марис. Нет, пожалуй, не Марис… Омар Лалие. Весь в белом, с покрытой головой, ногами, скрещёнными так, как не смогла бы и достаточно гибкая Элиза, он смотрел на нарушительницу его покоя и одновременно сквозь неё. Смуглое лицо было мрачным и замкнутым.

– Удались, женщина, – глухо прозвучал его голос, почти неузнаваемый. – Нечистому существу запрещён вход в обитель Аллаха.

– Какому существу? – Лиз растерялась и даже забыла, что собиралась топать ногами, ругаться и визжать. – Повтори-ка ещё раз, кем ты меня считаешь?

Она угрожающе подступила поближе к Марису. Его лицо не дрогнуло, зато сзади раздался испуганный писк.

– Лиза! Я тебя умоляю… Простите меня, о сын моего господина!

Низель низко склонилась перед бесстрастной фигурой, словно заключённой в стеклянный футляр.

– Я не уследила за ней, это моя вина. Вы должны наказать меня.

– Уведи язычницу, женщина, – холодно приказал Омар. – Запри её и поставь двух сильных мужчин, пусть её охраняют. Через четыре луны твой господин решит вопрос о твоём наказании.

– Иншаллах, – пряча лицо, Низель вытащила непокорную северянку из комнаты, освящённой присутствием Аллаха.

Лишь в коридоре Лиз заметила, что старшая подруга плачет.

– Низель… – она остановилась в нерешительности. – Это он серьёзно – насчёт наказания? За что? И почему он назвал меня «нечистой»? Что случится через четыре луны, Низель?

– Возможно, меня выпорют, – безжизненным голосом отозвалась мадам Лалие. – Я должна была приглядывать за тобой, но не уследила.

– Да какое они имеют право!.. – взорвалась Лиз.

– Хусейн – мой муж, – неожиданно твёрдо возразила Низель. – Он может наказать меня.

– Но почему Омар сам не приглядывает за мной…

– Рамадан, – коротко ответила женщина, как будто одно это незнакомое слово объясняло всё. И повернулась спиной к Лиз, собираясь уйти.

– Низель! – отчаяние прозвучало в голосе Лиз, когда она схватила мадам Лалие за руку. – Я не знаю, что это означает!

– Ничего не знаешь о священном месяце Уразы? – Низель удивлённо взглянула на неё подкрашенными глазами. – Не знаешь о празднике, когда Аллах говорит с каждым арабским мужчиной, который ведёт правоверный и благочестивый образ жизни?

– Низель!

– О, дорогая… Я думала, ты сознательно ворвалась к Омару в минуты, которые посвящены раздумьям о Пророке, чтению сур из Корана. А ты просто не знаешь…

Она взяла Лиз под руку, ненавязчиво поддерживая её, вывела в сад и усадила в беседке, прячась от холодного ветра, напоминающего о зиме.

– Как холодно здесь, – Низель поёжилась. – Говорят, у вас здесь бывает снег.

– И очень часто, – удивлённо подтвердила Лиз. – Но какое это имеет отношение…

– Рамадан – это время, когда всё живое мертво, и каждое существо должно помогать своим собратьям выжить. Ты знаешь, что Рейхан два раза в неделю кормит всех слуг едой, которую готовят для господина, и раздаёт им подарки?