– Вы знаете, что мадемуазель Алис, – Лалие крепче обнял девушку перед собой за плечи, – жила в этом доме некоторое время, но её положение оставалось загадкой для вас. Мы… ожидали важного известия, прежде чем сделать оглашение. Ныне же настал час. Госпожа Алис – моя супруга, мы обвенчались перед приездом сюда, и она стала вашей госпожой.

Движением руки он умерил вздохи и восклицания.

– Однако случилась беда. Госпожа Алис пострадала от несчастного случая и забыла своих родных и знакомых. Прошу вас учитывать эту сложность, прислуживая ей. Эжени, – он пальцем поманил экономку, та присела в книксене, – я прошу вас сделать маленькие карточки и пришить их к платью слуг. На карточках написать имя каждого. Мадам не должна испытывать неудобства. А теперь все могут возвращаться к работе.

Мельком Марис заметил Ренату, та забилась в угол и взглядом, полным недоверия, возмущения, следила за ним и за сестрой. Элиза прикрыла глаза, она с каждой минутой сильнее опиралась на него, и было заметно, что силы покидают её.

– Эжени, перенесите вещи госпожи в мои комнаты. Подготовьте постель, мадам надо лечь.

Экономка бросилась по лестнице вверх, а Марис подхватил Элизу на руки.

– Сейчас будем отдыхать, дорогая. Ещё минутку терпения.

– Эй! – настойчиво позвала Рената из своего угла. – Ты хочешь поселить Лизу…

Не поворачивая головы, Стронберг отозвался:

– Подожди меня в кабинете прямо сейчас. Я не бегаю от разговора.

Любимая женщина в свежей рубашке, довольно мурлыкая, свернулась клубком в его постели. Что может быть прекраснее? Купаться в ванне Марис Элизе не позволил, не вполне готовый увидеть её нагой, но влажной тканью горничные тщательно обтёрли её тело, накормили воздушным омлетом и круассаном с чашечкой молока. Потом покинули спальню, возвращая хозяину дома право общения с женой. Время до этого мига он использовал с толком, с сестрой Элизы надо было переговорить.

Рената начала с возмущения.

– Ты сказал неправду, я же знаю! Не было никакого венчания!

Стронберг плотнее закрыл дверь кабинета.

– А вот теперь шведский язык будет уместнее. Значит, так, милое дитя, – он придвинул тяжёлое кресло так, что оно встало напротив дивана, и сел в него, почти уткнувшись носом в нос Ренаты, – ты одна в этом доме знаешь. Венчания действительно не было, но будет, как только я придумаю причину повторного проведения обряда для твоей сестры. Она ударилась головой и не помнит ни тебя, ни меня, ни проклятого Ресья. Я сделаю всё, чтобы она и не вспомнила много-много лет. Пока же я собираюсь жить с Элизой как с женой, надеюсь подарить ей детей и счастье. Преграду в твоём лице, поверь, я преодолею. Ты можешь стать моим союзником, помогать мне и остаться жить здесь – или завтра же отправиться в школу для девочек при монастыре далеко отсюда. Уговаривать и носиться с тобой, Рената, я не буду. Взрослая девушка, думай сама.

Сестра Лиз решала недолго:

– В школу я хочу, но чтобы в Париже и возвращаться домой на праздники. И если Элизу будут звать Алис Лалие, то моё имя пусть будет Рене. И потом ты найдёшь мне мужа.

Девчонка была очаровательна в своей продажности, и Марис лишь улыбался, сдаваясь на все её условия.

Десять минут спустя он появился в дверях спальни, да там и остался надолго, любуясь спящей девушкой. Элиза Линтрем в его постели… исполнение его мечты. И что его так зацепило в этой капризной, не слишком образованной крестьянской девчонке? Его, который укладывал на своё ложе дам высшего света. Грамотно разыгранная карта недоступности. А впрочем, была ли особенная разница между селянкой и герцогиней? Заносчивости Элизы могло хватить на весь высший свет. Герцогиня была бы благодарна за предложение руки и сердца от человека, которым он стал, а вот крестьянке не угоден, поди же!

Хорошенькая… нет, просто красавица даже с бинтом на голове, из-под которого топорщатся отрастающие белые прядки. Любимая… желанная… Как различить желание и любовь? Нет, свою жизнь за Элизу он бы точно не отдал. А вот за их детей… Совсем скоро придёт время поработать над этим вопросом.

Девушка шевельнулась, с досадой на его медлительность вздохнула во сне. Во сне ли? Ресницы чуть-чуть дрожали, губки старались сдержать лукавую улыбку.

Марис не двигался, ожидая.

– Ну, что смотришь? – рывком откинув покрывало, Элиза села. Консервативная рубашка, в которую её обрядили, скрывала тело надёжнее монашеского обета. Впрочем… Марис помнил. Помнил тело до последнего изгиба, попку, бёдра, грудь, и рассчитывал очень скоро обнажить его. Скрывать подобные прелести – свинство и эгоизм.

– Смотрю на своё.

Элиза ожидаемо взметнулась. Она могла лишиться памяти, но не характера.

– На мне есть твои печати?

– Могу расписаться, где укажешь, – любезно предложил Марис.

– Ах, мой остроумный супруг! – Элиза прищурилась. – Присядь-ка рядом, – она похлопала по кровати, – да расскажи о себе.

– О себе? Не о тебе?

– Себя я потихоньку сама узнаю. Был ли ты добр ко мне? Любишь ли, заботишься?

– Легче о дикой крапиве позаботиться, чем о тебе!

Лиз удовлетворённо улыбнулась.

– Ну вот, а говорил – ангел и любовь всей жизни.

– Ведьма ты, – совершенно искренне отозвался мужчина. – Однако я послушен воле богов. Раз уж Аллаху было угодно назначить тебя мне в возлюбленные, буду смиренно нести кару и груз.

Любимая женщина выразительно провела ногтями по одежде на его груди. Невольно Марис улыбнулся. Чертовка! Она раздражает его, подобно компрессу с ядом мавританской ехидны, и исцеляет от тоски, сожалений, меланхолии. До сожалений ли, когда не знаешь, на каком шаге и под какой ногой рванёт эта соблазнительная бомба!

– Я люблю тебя.

Женщина услышала лишь сказанное. «Никогда не отпущу» она научится угадывать только потом, сейчас же она довольно улыбалась.

– Твоё состояние позволит доказать свою любовь?

– Моё – позволит, – с расстановкой произнёс Марис. Стёр кошачью улыбку предвкушения строгим, – твоё – нет. Сейчас время набираться сил, выздоравливать, отдыхать. Ложись и спи. Я приду позже.

Утром Алис Лалие проснулась не вполне удовлетворённой. Муж ночью только обнимал её, примостив подбородок в изгибе её плеча – надо признать, обнимал со всей ответственностью, будто сторожевой пёс, охраняющий свою будку. Под утро его хватка расслабилась, Алис откатилась в сторону и теперь из-под ресниц украдкой рассматривала неожиданно обретённого спутника жизни. Светловолосый, и волосы длинные, заплетённые сзади в косичку. Другие мужчины, с которыми он приходил в госпиталь, носили на головах пышно завитые парики, но Омар Лалие, видимо, этой моды не одобрял. Желая окончательно убедиться, Алис осторожно дёрнула светлую прядку на виске. И заверещала, когда супруг с грозным рычанием подмял её под себя.

– Балуемся, мадам? – сверкающими глазами он уставился ей в лицо. Алис, напротив, сжалась, зажмурилась, кивая мелко дрожащим подбородком. Медведь, как есть медведь, да ещё сумасшедший…

Поцелуи мужа лёгкими прикосновениями осыпали ей лицо.

– Ma petite, я напугал тебя! – в голосе звучало глубочайшее раскаяние. Алис почувствовала себя увереннее.

– Да, да, да, мсье! – она выпятила нижнюю губу. Омар осторожно провёл по ней языком – а секунду спустя они яростно целовались, перекатываясь по постели и путаясь в простынях. Лиз не успела заметить, как сорочка покинула её тело, лишь вспышками запомнила эпизоды. Вот волоски на щеках Омара процарапывают невидимые дорожки на её шее – вот она видит сверху его светлые волосы, голову у своей груди, пока муж покусывает и играется с её сосками – и вот уже вспышка наполненности внутри. Он раздвигает её, и так тесно, будто впервые, но боли нет, а он всё продолжает раскачиваться, продвигаясь глубже. Алис бессознательно поднимает ноги, обвивает его бёдра, уступая захватчику всё больше территории и не испытывая при этом ничего, кроме щемящей радости. Её мужчина, её… огромный, солёный, влажный, нежный, напористый… Он бормочет какие-то слова на непонятном языке, Алис знает только французский, но понимает – эти слова о любви.