Немолодая шведка тяжко вздохнула, отвела взгляд в сторону, словно даже смотреть на Стронберга ей было невыносимо. Вскормленной на сословных различиях, Мелиссе так очевидно не хотелось идти на конфликт, что мужчина напротив даже почувствовал лёгкий намёк на жалость.

– Господин Марис, я не знаю, что мне сказать вам. Элиза помолвлена. Но у меня много ещё более красивых дочерей. Вы можете хоть сейчас жениться на Нонне или Мирабеле, или Ренате…

– Остановитесь, прежде чем вы предложите мне самую младшую. Я не просил замены.

– Вы такой же упрямый, как и она, – во взгляде Мелиссы было страдание. – Дурная девчонка вбила себе в голову, что знает, чего хочет от жизни, и её уже не переубедишь. Она хочет Андреса.

– Продайте мне вашу дочь, – слова вырвались у него неожиданно, удивив самого Стронберга. Но мысль пришлась по вкусу. – Продайте Элизу.

– Как это? – с изумлением уставилась на него Мелисса.

– Очень просто. Ударим по рукам, я заплачу поставленную вами цену и увезу Элизу. И вы её больше не увидите.

– Она всё-таки моя дочь, я не могу так поступить с нею, – но по уныло опущенным рукам Мелиссы было понятно, что сил на борьбу у неё больше нет.

Однако Стронберг как-то слишком легко смирился с отказом:

– Ну что ж, есть много способов укротить дикую кобылку. Тогда отложите их свадьбу и приставьте какую-нибудь из младших дочерей быть рядом с Элизой, пока она встречается с этим своим… – он щёлкнул пальцами, – Ресья. Мне нужно время, чтобы приучить девушку к мысли об отсутствии у неё выбора.

– Вы всё-таки хотите жениться на ней, господин Марис? – он мог бы поклясться, что в безвольных светлых глазах Мелиссы сверкнула надежда.

– Вот именно. По двум причинам: мне нужен наследник и мне нужна красивая женщина в постели. Ваша дочь отвечает моим запросам, фру Линтрем. Что до манер и поведения в обществе – я воспитаю её.

Баронский отпрыск ушёл, а после его ухода Мелисса обнаружила под глиняной миской мешочек с серебряными монетами. И спрятала его до поры, понимая, что Элизе об этом говорить нельзя.

Эмиль Стронберг был недоволен.

– И где же невеста, госпожа баронесса? Не думайте, что я не понял, для чего вы затеяли этот бал. Только невесты-то нет, похоже!

Супруга ожгла его взглядом разочарования:

– У вас есть идея получше, драгоценный супруг? Очередной сговор о браке уже не сработает, Марис больше не мальчик, каким можно управлять. По-моему, он просто наслаждается жизнью. Давайте же возблагодарим Небеса, что история с крестьянкой забыта!

Забыта ли? Эмиль не был уверен в этом до конца, да и Лаймен, похоже, занималась самовнушением. Всё-таки девочка так свежа, молода и аппетитна… вот бы ему такую покорную до раболепия подстилку…

Чёрт, чёрт, чёрт! Jävlar, да и только… Что за проклятье преследует её? Ну и денёк выдался сегодня: с утра она сцепилась в очередной раз с матерью, и в самый разгар объяснений Мелиссы, какая дура её третья дочь, из поместья Стронбергов принесли неохватный букет волшебно украшенных оранжерейных цветов. Такого испытания терпение Лиз не выдержало, и посыльный удалился с надетой на голову корзиной, в одежде, осыпающейся сотнями благоухающих лепестков. За утешением Лиз отправилась к Андресу, но вместо нежности и понимания получила ещё один по-женски истеричный скандал: до Андреса Ресья тоже дошёл слух о том, что его наречённую видели в компрометирующем обществе Стронберга. Даже слёзы не помогли на этот раз: Андрес всерьёз надулся и ушёл в дом, бросив её рыдающей у ограды. От неё отказались все – жених, мать, и только проклятый Стронберг, разрушивший всю жизнь Лиз, ждал и желал её. Эта мысль вогнала её в беспросветное отчаяние. Господи, ну случается же по твоей милости, что человек, который ей отвратителен, по-настоящему сходит от неё с ума! Вся напоминая бурлящий горячий источник, кипя и клокоча от негодования, Элиза вместо работы на огороде взбунтовалась – отправилась купаться на озеро в лес. Эльмарен не успокоил её, он оказался слишком тёплым, чтобы остудить кипящие чувства, и хмурым, неразговорчивым. Ей следовало обратить внимание на небо – спустя двадцать минут упрекнула себя Элиза, когда разверзлись небесные водохранилища и она искупалась второй раз, теперь уже в одежде.

Она постояла чуть-чуть под деревьями, но ливень и не думал прекращаться. Пора было искать убежище понадёжнее ветвей, с которых лилось ей на голову ничуть не меньше, чем с неба. Волосы Лиз в момент превратились в тусклые мокрые водоросли, юбка липла к коленям, а рубашка – к груди. Как неприятно… Зачем-то отжав подол, Элиза бегом бросилась в сторону деревни.

И ей повезло. Метрах в трёхстах от кромки леса, посреди луга, стоял сарайчик для сушки скошенной травы. Сейчас, когда до наступления первых холодов оставалось совсем немного, сено уже было всё убрано внутрь – а значит, она, по крайней мере, сможет там согреться после неосторожного свидания с Эльмареном.

Дверь была чуть-чуть приоткрыта, а замка на неё отродясь не вешали. Были в деревне более важные объекты, которые следовало защищать. Лиз проскользнула внутрь и окунулась в невероятно пахучую гамму сохнущего сена. Места, правда, чтобы развесить промокшую одежду, было совсем немного; но вещей у прячущейся от дождя девушки – и того меньше. Если развесить юбку и рубашку на стропилах, они высохнут до утра; а сама она зароется глубже в сено, да заберётся повыше и пересидит без нитки на теле, прикрытая волосами.

Рубашка была уже на полпути к снятию, закинута на голову, когда сзади раздался предупреждающий кашель.

– Не то чтобы мне не нравилась твоя спина…

Лиз взвизгнула и заметалась. Мокрая ткань снова шлёпнула по холодной коже.

– Ах, твоя милость, чтоб тебя! И чего дома не сидится? Смотри, какое ненастье!

– Мне вот захотелось экзотики, на сеновале переночевать, – Марис Стронберг ей улыбался с горы сена и даже – мерзость какая! – подмигнул.

Лиз нерешительно выглянула наружу, но дождь усерднее прежнего месил грязь.

– Наши мысли совпали?

Лиз не отвечала. Парень съехал со скирды сена, весь такой чистенький, сухой, безупречный, в белой батистовой рубашке с завязками на груди, в светлых штанах. Ему-то тепло и сухо…

– Промокла, – констатировал он заметный всякому глазу факт. – А вдруг простудишься? У женщин с этого часто бывают осложнения… по девичьей части.

– По девичьей части у меня осложнения от тебя! – огрызнулась Элиза. – Шёл бы ты своей дорогой, барончик… – она вздрогнула от увесистого шлепка. Марис с неудовольствием посмотрел на мокрую после встречи с её юбкой руку.

– Фу, противно как, будто лягушку потрогал. Насиловать мокрую женщину как-то душа не лежит. Раздевайся!

Лиза стояла, раскрыв широко глаза, застигнутым врасплох зайцем.

– Раздевайся! – уже с раздражением повторил господин. – И прекрати трусить. Наденешь мою рубашку. Гардероб, сама понимаешь, остался в доме, – голос его звучал невнятно из-под ткани, что Стронберг стаскивал с себя. Оставшись наполовину обнажённым, пихнул рубашку в руки Лиз. И отвернулся.

– У тебя три минуты, чтобы отмереть, – предупредил он. Лиз не решилась уточнять, что будет потом. «Потом» не в её интересах. Вздохнув, она сбросила мокрую одежду с себя, на миг поднесла к лицу рубашку Стронберга. Чистая… тёплая, ароматная… небось с деликатным мылом стирают, которое для мытья. Подруга Лиз, работающая в господском доме, однажды принесла в листике с дерева немного такого мыла – мягкого, словно свечка. Оно было розовое и пахло розами. Сама Лиз и дети по-серьёзному мылись раз в месяц, когда в деревне топили общую баню для жителей – на дрова скидывались все. Волосы промывали смесью из глины и топлёного сала, а потом полоскали отварами трав. Так что грязнулей Лиз не была, но и розами не благоухала. Рубашка же Стронберга была вещью из другого мира. А что ей сомневаться, он сам отдал! Лиз быстро натянула предложенную вещь. Обрадовалась, что та не слишком коротка для её роста, прикрывает бёдра.