Губы блондина дёрнулись как-то неуверенно, он будто не мог поверить, что она даже подумала о таком. Потом мужчина замотал головой всё энергичнее.

– Клянусь Аллахом, нет, разумеется! Был бы я женат – жил бы со своей супругой.

– А живёшь со мной, – холодно закончила женщина. Закрыть тему будет нелегко. А надо ли?

Омар бросился вниз головой с обрыва.

– Мы поженимся завтра же.

Вместо щенячьего выражения восторга Алис уставилась на него.

– Es-tu fou? Как может быть завтра? Я перехожу в другую религию? Такое решение надо принимать обдуманно.

– Плевать мне на обдуманность! Церковного венчания не предложу, уж извини, но запись в парижской мэрии будет. Мои дети не родятся незаконнорожденными, – его взгляд и руки Алис одновременно устремились к её животу.

– Нет, с тобой явно не всё в порядке, – вздохнула женщина. – Детей же пока не ожидается…

– Будут, – уверенности в улыбке Омара Лалие мог позавидовать сам Люцифер. – Будут. Я очень постараюсь.

Их брак был заключён и подтверждён внесением записи в регистрационные книги парижской мэрии тёплым днём поздней весны. Невеста была восхитительна, жених – счастлив. Однажды взяв её ладошку в свои руки, больше он не выпустил её ни на миг. Почтенный мсье, служащий мэрии, скрепивший брак, отметил странное несоответствие взглядов невесты и жениха. В её глазах – безмятежное счастье, в его – напряжение, страх, сменившиеся после церемонии мрачной решимостью. Он вроде бы не был счастлив – или не успевал прочувствовать эту эмоцию среди одолевавших его прочих чувств. Ну что же, он не первый жених, опасающийся, что невеста покинет его у алтаря…

Спустя день супруги покинули дворец и отправились в путешествие по Франции. Самые роскошные постоялые дворы были в их распоряжении, самая редкая пища и лакомства, невиданные никогда чудеса природы. И любовь, любовь…

Когда на исходе первого месяца осени супруги вернулись, по-прежнему обожая друг друга, в Париж, слух о возможном скором появлении у восточного владыки наследника всё ещё не был подтверждён реальным фактом, а доктора всё так же не гарантировали Алис Лалие скорого возвращения к ней памяти.

Они ошибались. Сказочная идиллия продолжалась ещё ровно двадцать три дня.

Для него, никогда не имевшего ни сестры, ни племянницы, ни дочери, Рената Линтрем была забавной диковинкой. Она же и погубила его нереальное счастье, переливающееся разводами мыльных пузырей. Он позволил себе забыть, насколько хрупки их радужные стенки, позволил поверить.

Прослышав об их приезде, в ближайшие каникулы – во славу поминовения деяний святого Мартина Турского они растянулись на целую неделю – Рената умолила забрать её из католической школы домой. Превращаться из диковатой, дерзкой, озорной девочки в воспитанную барышню с перспективами оказалось труднее, чем она думала. Рене плакала, отсылала ему панические письма – Омар подозревал, что было их куда больше, однако школьная цензура две трети отправила в костёр. Покровитель даже был убеждён, что девчонка сдастся, вернётся домой, поджав хвост. Но, видно, Рене и вправду продумала планы на будущее, и были они столь грандиозны, что она смогла стерпеть придирки монахинь, трудности образования в том возрасте, когда окружающие девочки уже знают проходимые темы, ранние подъёмы на молитвы и богоугодный спорт.

Рене похудела, вытянулась, обликом стала более походить на европейскую барышню – серое платье до колен, грубые вязаные чулки, сдержанный плащ и толстая, просто сплетённая коса светлых волос. На груди, лишь начинающей расцветать, появилось католическое распятие. Девочка не снимала этой одежды и дома, привыкла к ней. «А ведь ей четырнадцать, – подумалось Марису, – можно начинать думать о женихах». Хорошую партию лучше планировать заранее, так и отец учил. Прибавив ссылку на отца автоматически, Марис понял, что не имеет понятия, кто первым преподал ему урок в вопросе ранних помолвок – Эмиль Стронберг или Хусейн. Язвительная усмешка скривила его губы.

Рената же болтала о своём. В окружении часто не дружелюбных дочек торговцев и чиновников девчонка не унывала, высмеивала смешное, подстраивала пакости подличающим. А дома, чтобы расслабиться, Марис разрешал ей говорить на родном языке. Наедине с ним.

– …vi gömde och tittade på henne. Och sedan står Genevieve upp…⁴

В драматическую паузу Рене эхом, кончиком хвоста вплелось жалобное «ох!». В дверях кабинета стояла его жена. Была она зеленоватого цвета, в глазах – плывущие облака.

– Я знаю, о чём вы говорили, – шепнула Алис. Великосветский навык по желанию падать в обморок она так и не освоила, потому качнулась к стене, медленно начала оседать по ней.

Марис ужасно на неё рассердился. Алис должна была спать. Но что делать, не позволять же любимой женщине валяться ковриком у входа в кабинет? Поднял Алис на руки, перепуганная Рената потеснилась на диванчике, даже подушку сестре подоткнула под голову. Алис глаз не закрывала, уставилась в потолок, но взгляд бесцельно блуждал в пространстве.

– Больно… – пробормотал женщина. – Больно… за что…

– Где у тебя болит? – муж взял её за руку, однако это не помогло обратить на него внимание Алис. Неудержимо, стремительно к ней возвращалась личность Элизы Линтрем.

Молодая женщина с минуту послушала себя.

– Не-бо-лит… – растянуто, с удивлением проговорила она. – Меня ударило что-то большое, тёмное… я упала… мне надо к лекарю…

Она говорила по-шведски, едва ли отдавая себе в том отчёт.

– Уже не надо, – неожиданно вмешалась Рената. – Всё это случилось девять месяцев назад.

– Девять месяцев… – повторила сестра за ней эхом. – Какие девять месяцев?

– Прошла весна, лето и осень, – девчонка пожала плечами.

– Хочешь пить? – в руке Марис сжимал бокал с холодной водой. Вино ей, пожалуй, рано.

Лиз медленно перевела взгляд к его лицу.

– Опять ты, Стронберг, – без удивления проговорила она. – Ты рядом…

А чего тянуть?

– Я был и буду рядом с тобой, потому что я – твой муж.

Лиз слабо усмехнулась:

– Чего? Я была совершенно безумна, если… – она помедлила, всматриваясь в похоронно-серьёзное личико сестры. Шёпотом уточнила. – Я, правда, была настолько безумна?

Вздохнула, но мысль её не задержалась на шокирующем известии.

– Было темно… я шла по дороге и видела деревья… куда мне бежать?.. я убежала из дома, как ребёнок, в порыве гнева, не думая ни о чём… как домой возвращаться?

– Ты дома, Лиз, – не выдержал Марис. Сжал её руку, но лишь причинил боль. Женщина поморщилась, голос звучал монотонно:

– Глупость какая. Дом далеко, дом, где мама…

– Дом там, где твоё сердце, – отрицательно помотал головой муж.

– Мне бы мозги сейчас отыскать, – речь Лиз окончательно становилась невнятной, веки неудержимо закрывали глаза. Марис дал ей заснуть, перенёс спящей в супружескую спальню, где всего несколько часов спустя она закатила ему великолепный, головокружительный скандал.

Закреплять эффект надо, пока женщина сонная, разнеженная, не до конца осознавшая себя. Лиз открыла глаза, когда Марис уже почти полностью раздел её. Целовал, гладил, нежил, не касаясь лица – это ей могло не понравиться в память о былой вражде. Опять ведь заведёт эту шарманку…

Элиза не разочаровала его. Марис как раз обцеловывал внутренние стороны её раздвинутых ножек, когда женские пальцы пробрались ему в волосы, сжались весьма чувствительно и потянули наверх. На сонном личике Лиз не было возбуждения.

– Интересно, как получилось, что я оказалась твоей женой?

Самое верное время выбрала для разборок! Он-то уже готов… Не скрываясь, Марис застонал в голос.

– Жена и жена, какая разница?

– Почему я согласилась? – настаивала Лиз.

– Ты боялась меня потерять, – буркнул Марис. Подумал и решил обидеться. – А что, у меня нет достоинств, за которые можно полюбить?