Белль с сочувствием смотрела на тающую каждый час, словно свеча, госпожу.

– Доктор Ранжер обещал, что зайдёт сразу, как только…

– И доктор Ранжер не нарушает своих обещаний! – профессионально оптимистическим голосом подхватил стоявший в дверях врач ускользающую нить беседы.

– Ну-с, моя дорогая мадам, – обойдя кровать, Пьер Ранжер взял руку молодой женщины, лежавшей на ней, и померил пульс, следя за временем по дорогому брегету. Это был хороший врач, с обширной практикой, признанный авторитет в медицине; но не в меньшей степени на выбор его лечащим врачом Алис Лалие повлияло то, что Пьер Ранжер уже был не молод и не красив ни лицом, ни телом – доктор сильно хромал после аварии, в которой погибла восемь лет назад его жена. Впрочем, все эти достоинства – или недостатки – не мешали Белль Эжен краснеть при встречах с эскулапом. Если бы Элиза чувствовала себя лучше, её, несомненно, заинтересовало бы наблюдение, что Пьер Ранжер в эти минуты начинает слегка заикаться от волнения.

Но сейчас врач предусмотрительно встал подальше от искушающей его Белль Эжен и направил всё своё внимание на великосветскую пациентку. В голосе его звучала отшлифованная годами бодрость:

– Как мы с коллегами с радостью убедились, мадам Лалие, вы не умираете ни от одной экзотической, не известной науке болезни…

– Да? – с лёгким разочарованием переспросила женщина на кровати. – Хотите сказать, что я симулирую?

– Нет, мадам, нет, ни в коем случае! – врач вскинулся в благородном негодовании. – Нет сомнений, что вы плохо себя чувствуете. Но, благодаря уровню современной медицины, практически все женщины выживают после этой болезни.

– А мужчины? – с неожиданным интересом Алис Лалие открыла глаза и даже приподнялась на подушках. – Я к тому, что, может быть, мне удастся заразить моего мужа.

Доктор Ранжер явно пребывал в смятении.

– Ну… э-э… насколько я знаю, мужчины этим вообще не болеют.

– Жаль, – искренне огорчилась красивая блондинка.

Пьер Ранжер улыбнулся возникшей ассоциации.

– Они… м-м, как это назвать… мужчины являются переносчиками инфекции.

– Конечно, вот она, справедливость. Переносят инфекцию, но сами не болеют. У меня есть шансы вылечиться, доктор Ранжер?

– Конечно, мадам. Еще пара недель – и вы думать забудете о своих неприятных ощущениях, а месяцев через восемь наступит окончательное выздоровление.

Белль Эжен тихо ахнула, впиваясь взглядом в лицо врача. Тот кивком подтвердил её догадку.

– Очень странно, – с подозрением рассуждала Элиза, – что вы можете с такой уверенностью предсказывать сроки…

– Мадам, – Белль осторожно тронула её за плечо, – у вас будет ребёнок.

– Ребё… – у Элизы перехватило дыхание, и она вытаращила глаза.

– Совершенно верно, мадам Лалие. Я не специалист в гинекологии и акушерском деле, но токсикоз – то есть ваша тошнота – довольно часто сопровождает течение беременности в первые месяцы, но зато после…

Белль Эжен оказалась единственным слушателем импровизированной лекции, и не очень внимательным. Несмотря на все чувства, испытываемые к доктору Ранжеру, Белль прежде всего была озабочена лежащей в глубоком обмороке мадам.

Алис Лалие сидела в кресле, мертвой хваткой вцепившись в стакан с водой. Зубы её стучали о край стакана. На лице молодой женщины застыло выражение человека, застрявшего в сюрреалистическом кошмаре и не видящего способа выбраться из него.

Остальные участники сцены, доктор Ранжер и Белль, словно сговорившись, смотрели только на неё, не отводя глаз ни на секунду, не давая Лиз осмыслить странное положение вещей.

– Мне… э-э… кажется, что ваша реакция… э-э… была несколько излишне эмоциональной, дорогая мадам…

– Ещё бы не эмоциональной, – с сарказмом, но при этом странно отстранённым голосом отозвалась блондинка. – Всё-таки не каждый день уподобляешься святой Деве.

– М-м? – врач в растерянности посмотрел на Белль, но та только пожала плечами в знак того, что не знает, о чём идёт речь. Ранжеру пришлось вновь обратиться к первоисточнику.

– Боюсь, я не совсем… э-э… понимаю, дорогая мадам… Разве у вас нет супруга?

Алис Лалие с отвращением посмотрела на него.

– Супруг у меня есть. У нас нет супружеских отношений, без которых, как я понимаю, забеременеть не так-то легко.

– Один случай на всю историю человечества, – подтвердил доктор. – Могу я спросить, когда…

– Последний раз – полгода назад. Но ведь этот ответ вас не устроит?

Ранжер покачал головой.

– Беременность трёх-, от силы четырёхнедельной давности. Шесть месяцев никак не вписываются в этот срок. А-а… вы уверены, что не было других вариантов?

– У меня нет и не было любовников. Омар такого бы не позволил. То, что он не пользуется мною сам, ещё не значит…

– Мадемуазель Эжен, почему вы так странно смотрите на мадам Лалие?

У горничной действительно был такой вид, словно все её жизненные ценности подвергаются серьёзному сомнению. Замолчав, Элиза тоже с тревогой уставилась на свою наперсницу.

– Что, Белль?

– Не понимаю, – горничная отвечала ей таким же оторопелым взглядом, – почему вы отрицаете.

– Что отрицаю? О чём ты говоришь?

Сложив руки «домиком», доктор Ранжер с интересом наблюдал разворачивающуюся перед ним сцену. Давно он не чувствовал себя таким заинтригованным.

Белль Эжен явно переживала какие-то сильные эмоции и выглядела при этом так, словно ей приходится преодолевать внутренний барьер высотой с Китайскую стену. Женщина то пунцово краснела, то бледнела и становилась похожей на утопленницу, заикалась и никак не могла найти удобного положения для своих рук.

– Мадам, но как же… ведь вы… мсье Омар и вы…

– Белль! – пронзительно крикнула Алис Лалие.

Горничная заторопилась.

– Вы же ходили к нему каждую ночь, все слуги о6 этом знали… вы же не разговоры там разговаривали… и мсье Омар иногда днём приходил к вам… я точно знаю, что вы… – она замолчала, напуганная вмиг посеревшим лицом мадам Лалие. Обхватив кистью одной руки запястье другой, светловолосая женщина вонзала в кожу острые ногти, пытаясь предотвратить повторный обморок.

Когда, наконец, Алис Лалие посмотрела не на горничную – на врача, губы её дрожали, а вид был на редкость жалкий. У Ранжера мелькнуло сравнение с роскошной пушистой собачкой, попавшей под дождь и ставшей похожей на облезлую крысу.

– Доктор, – голос мадам Лалие тоже дрожал, но было заметно, что она пытается с этим справиться, – если у вас есть знакомства среди специалистов по психам, самое время звонить им.

– Почему вы так говорите? – заинтересовался Пьер Ранжер.

Голос шведки, и без того слабый, упал до шёпота:

– Потому что я не имею ни малейшего понятия, о чём говорит Белль.

Женщина, сидевшая по другую сторону стола, была невероятно привлекательна. Говоря по правде, она была так ошеломляюще, сногсшибательно красива, что у Франсуа-Рэймона Дюма, сорокатрёхлетнего магистра философии и главного авторитета столицы по всем смежным наукам, при её появлении в дверях его кабинета перехватило дыхание, и он замер с историей болезни предыдущего пациента в одной руке и надкусанным бутербродом в другой. Разным мужчинам нравятся разные типы женщин – или не женщин вообще; но доктор Дюма, холостяк со стажем, был страстным поклонником стройных блондинок с растрёпанной копной волос, отливающих то золотом, то серебром в зависимости от освещения, и с большими глазами, лучистыми, словно драгоценные агаты, от стоящих в них слёз. Кстати, о слезах. Посетительница могла стать просто богиней, если 6ы хоть на минуту перестала плакать. Пусть не минуту – Франсуа-Рэймон чувствовал, что несколько завышает свои требования. Пятнадцать секунд. Но вот уже почти полчаса, как божественное видение уделяло этому бессмысленному занятию – пролитию слёз – всё свое внимание. Но никакого громкого плача, ни-ни! Зрелище столь деликатное – крупные жемчужные капли, стекающие в шёлковый, обшитый кружевами, тканевый клочок – заставило бы сжаться сердце любого мужчины, даже, вполне возможно, серийного убийцы, разыскиваемого за истребление женщин по всей Европе. Такие мелочи, как еле слышная икота и покрасневший носик, не смущали очарованного взора Франсуа-Рэймона Дюма. Но всему же есть предел; расписание приёма восстало против велений сердца и победило в этой борьбе.