– Нет, чёрт побери! – тряся её, гневно вопил её любовник. – Ты не посмеешь умереть сейчас, поманив меня надеждой! Слышишь, Элиза, не смей…

– Вы убиваете её, господин, – Акмеди нерешительно топтался за плечом обезумевшего от горя хозяина. – Госпожу лучше перенести в дом. Женщины исцелят её… если это возможно.

– Я люблю её, а значит, она выздоровеет, – лихорадочная активность Омара наконец-то была направлена в верное русло.

Весь дом окончательно пробудился и пришёл в движение. Залитое кровью тело было опущено на кровать Омара, третья жена, Феда, принесла свои секретные бальзамы из трав, Низель принялась обмывать раны. Руки Омара тряслись, но он отошёл в угол комнаты, закрыл глаза, вознёс коротенькую молитву всем известным ему богам и, усилием воли успокоив себя, взялся за хирургические инструменты. После пятнадцатого наложенного шва он окончательно абстрагировался от личности женщины, лежащей перед ним, лишь на грани сознания мелькнула мысль, что отныне едва ли Элиза Линтрем решится надевать платья с низкими вырезами или открытыми плечами. Шрамы останутся и будут всегда напоминать ей эту ночь. И его, который довёл любимую женщину до такого состояния, что она решила бежать неизвестно куда, только бы от него скрыться. А ведь он не раз предупреждал её о собаках, она сама виновата и должна осознать, что в упрямстве нет ничего хорошего. Вот почему он решительно оттолкнул руку Голе-Мохтар, подносящую к побелевшим губам Элизы сосуд с опиумом.

– Нет, госпожа, не надо. Я благодарю вас за помощь, а сейчас возвращайтесь к себе – уже очень поздно.

Распоряжению мужчины они не подчиниться не могли и, словно уточки, одна за другой покорно покинули его спальню.

Элиза пришла в сознание только спустя несколько часов. Боль владела её непослушным телом, она распоряжалась каждой его клеточкой и всё росла и росла. Невольный стон вырвался сквозь её зубы.

– Ну что, оклемалась? – грубо осведомился невидимый голос.

Чуть-чуть повернув вправо голову – и израсходовав на это все свои силы, она разглядела в проёме окна силуэт, небрежно расположившийся на подоконнике. Даже во мраке два тёмных глаза пронизывали её насквозь. Марис спрыгнул с окна и подошел к её ложу.

– Что же ты не кричишь от боли, Лиз Линтрем? – продолжал допытываться он клокочущим от гнева голосом. – Давай же, стони, плачь – я хочу знать, могла бы ты вновь заплатить такую цену за призрак свободы?

– Это… того стоило, – обессиленно откинувшись на подушку, Элиза закрыла глаза.

– Какого чёрта, – грубо выругался Марис. – Ты хоть знаешь, что я пережил, увидев тебя там – вот такую?

– Извини, – прошептала Лиз.

На несколько секунд обвинитель растерялся – так не соответствовали её слова тому, что он ожидал от неё услышать.

– Извини – и всё? Так просто?

– Может быть, это ты, Марис, страдаешь сейчас от невыносимой боли? – в голосе её понемногу начинал звучать гнев. – Собственно говоря, я не должна и извиняться – я ни в чём не провинилась перед тобой, – она приподнялась и попыталась сползти с кровати.

С Мариса Стронберга тут же слетела маска сурового, но справедливого господина, и безнадёжное выражение влюблённого мелькнуло в его глазах:

– Что ты делаешь, ненормальная? Ты же не просто перебежала двор, а потеряла уйму крови. Лежи спокойно. И кстати… спасибо, что защитила от меня чертовски хорошую собаку.

Лиз помолчала минуту: она не собиралась отвечать любезностью на любезность.

– Где я? – наконец хрипло пробормотала она, оглядываясь. – Это не моя комната. Это…

– Да, моя спальня. Сюда было гораздо ближе тебя доставить.

– Но я испачкала кровью постель, – шепнула Лиз.

Марис лишь криво усмехнулся:

– Это, конечно, не та кровь, которую я хотел бы увидеть, но всё же я сохраню эти простыни, пока у меня не будет чего-то иного. Или, может, закончим их пачкать прямо сейчас? – выразительным жестом он положил руку на неподвижное тело Элизы и ощутил, как напряглись под его ладонью мышцы упругого женского живота.

– Не стоит, – прошипела сквозь зубы Лиз.

– Ты так считаешь? – скаля белые зубы в ухмылке, Марис проник пальцами под край тонкой рубашки.

Девушка задёргалась, сопротивляясь, затем двинула в ход тяжёлую артиллерию:

– Пожалуйста, не сейчас… мне больно.

– Я знаю. Очень жаль, – лёгкими касаниями он поглаживал её грудь. – Но ты не так уж сильно и пострадала.

– Нет? – с сомнением переспросила Элиза.

Он отрицательно качнул головой:

– Я видел намного хуже. Всё заживёт через пару месяцев, но останутся следы.

– Шрамы? – в голосе девушки звучал лишь лёгкий интерес, а не ужас. – И сколько?

– Я наложил больше сорока. От плеча и до… – он нежно потрогал женскую щиколотку, – до ноги. Тебе повезло, что собаки не откусили твои чудесные розовые пальчики.

Элиза поднесла незабинтованную руку к лицу, разглядывая её:

– Все с левой стороны?

– Да. Наверное, услышав лай, ты инстинктивно повернулась этим боком, прикрывая лицо.

– Может быть, – равнодушно проговорила девушка. – Наверное, я была неосторожна и не подумала о собаках. Я только хотела уйти. Подальше от твоих унижений.

– Я был свиньёй, Лиз, прости меня, – глаза Мариса были серьёзны и полны раскаяния.

Здоровой рукой жертва агрессии почесала повязку на левом плече:

– Что-то не хочется.

– Лиз!

– Я говорю совершенную истину, – жарко вскинулась она. – Стоит мне что-то простить тебе, как твоя совесть успокаивается, и ты увлекаешься подготовкой новой аферы. Теперь тебе не вредно будет и пострадать… Чёрт, мои рёбра! – она осторожно пощупала толстый марлевый панцирь на боку.

– Ну, Стронберг, ты проклянёшь тот день, когда познакомился со мной! Я буду стонать от боли так громко все эти два месяца, чтобы тебя совесть съела до самых интересных мест… Я изведу тебя своим нытьём насмерть.

Марис лишь хмыкнул:

– Ну, думаю, что неделю я это переживу, милая.

– Неделю? – встревожилась Элиза. – Ты обещал мне два месяца как минимум.

– Для окончательного выздоровления, – уточнил Марис. – А швы снимем гораздо раньше, укусы к тому времени подживут. Так вот, раз ты говоришь, что совесть должна будет подзакусить моими интересными местами, придется за ещё оставшееся время поработать на износ. Непосредственно этими местами, я имею в виду. Тогда, может быть, к концу второго месяца ты будешь озабочена не планами мести, а утренней тошнотой и подбором имён для малыша.

– Свинья! – Элиза с негодованием дёрнулась, попыталась отвернуть от него лицо.

– Да, да, – с раздражающим её весельем продолжал настаивать Марис. – Можешь врать себе сколько угодно, но ты хочешь этого так же сильно, как кошка в марте. А я могу тебе в этом помочь.

– Не сомневаюсь, – фыркнула Элиза.

– И правильно делаешь, – серьёзно уверил её господин. – Но если всё же возникнут какие-то сомнения, зови – я только буду рад доказать тебе свои возможности.

– Убирайся, – Элиза закрыла глаза.

– Из моей спальни? – Марис неискренне удивился. – Ты знаешь, обычно я провожу ночи здесь.

– Ну а сейчас пойди к Рейхан или ещё кому-нибудь из твоих любовниц! – длинные женские ресницы нехотя приподнялись. – Может быть, уйти мне? – она сделала соответствующее движение и сразу была вознаграждена пригвоздившими её к постели руками Мариса.

– Как же, уже ушла. Достаточно капли дождя, чтобы сбить тебя сейчас с ног.

– Тогда попроси дождь не капать, – нашла в себе силы для насмешки женщина. И застонала, когда огненный поцелуй боли обжег её.

Марис злорадно ухмылялся.

– Болит? Это тебе за то, что ты пыталась сбежать от меня, – его губы остановились в сантиметре от плотно сжатого рта Элизы, дыхание щекотало её лицо. – Отныне я буду внимательнее. У тебя даже возможности не появится снова пойти на авантюру.

Девушка сморщилась:

– Какое у тебя право…

– Ну, прав жениха ты, по-видимому, за мною не признаёшь. Но этой ночью, несколько часов назад, я помог тебе родиться заново. Этими руками я сшивал кусочки Лиз Линтрем… а ведь, ты знаешь, обычно те, кто побывал в объятиях смерти и вернулся, получают новое имя. Я предлагаю назвать тебя Алис Лалие.