На исходе десятилетия, протекшего после декабрьского восстания, император для решения рокового вопроса призывал тех, кто непосредственно связан был с государственными преступниками, сидевшими в бревенчатом остроге Петровского завода: Киселева и Сперанского…
Карьера Уварова (2)
Люди порядочные, к нему близкие, одолженные им и любившие его, с горем признавались, что не было никакой низости, которой бы он не был в состоянии сделать, что он кругом замаран нечистыми поступками.
Историк С. М. Соловьев об Уварове
Знакомство их было чрезвычайно давним. В 1815 году на экзамене, знаменитом лицейском экзамене, в то время как юный Пушкин читал «Воспоминания в Царском Селе», неподалеку от Державина сидел Сергий Семенович Уваров, попечитель Петербургского учебного округа.
Уваров был уже не тот, что в счастливые венские времена. Пока он жуировал и предавался интеллектуальным пиршествам за границей, его матушка пустилась в откупные операции. Тому были свои причины. Ее покойный муж оказался человеком во всех отношениях ненадежным. Вскоре после его смерти, в сентябре 1788 года, статс-секретарь императрицы Екатерины Храповицкий занес в дневник: «Приехал курьер от князя Григория Александровича Потемкина-Таврического с ответом, кого избрать в вице-полковники лейб-гренадерского полка. Тут светлейший марает покойного Уварова, говоря, что с тех пор, как перестал он меня бояться, то многое вышло по полку упущение: осталась одна наружность и только хорошо поют гренадеры». Семен Уваров, вышедший в большие люди песнями и плясками, естественно, только это и мог передать своим солдатам. Для гвардейского полка этого казалось маловато.
Столь же небрежно, как со службою, Семен Федорович обращался и со своими финансовыми делами. Привыкнув за месяцы фавора не считать денег, он в короткий срок своего семейного существования потратил и задолжал немалые суммы. Храповицкий записал в октябре 1788 года: «Рассматривая собранное мною сведение о долгах умершего Семена Федоровича Уварова, составляющих 70 тыс. в ломбарде и банке, пожаловали (Екатерина II. — Я. Г.) из кабинета жене его 5 тыс. Сие последовало по письму ее к графу Александру Матвеевичу Дмитриеву-Мамонову и по объяснению с ним».
Екатерина вовсе не склонна была платить все долги бывшего любовника. А состояние его вдовы и малолетнего сына оказалось, надо полагать, достаточно расстроенным, если аристократка Головина не погнушалась отправиться просительницей к фавориту, сменившему ее мужа.
И, занявшись на старости лет выгодным, но беспокойным и рискованным откупным делом, Уварова мечтала приумножить и поправить семейное состояние. Но она вскоре умерла. Откупщик, которому она доверилась, объявлен был несостоятельным, а Сергий Семенович внезапно увидел себя на пороге полного разорения. Он спешно вернулся в Россию, попытался сам вмешаться в финансовые операции, но только усугубил беду. Казалось, спасения нет. Та жизнь молодого аристократа, метящего в вельможи, которую он вел, становилась при отсутствии состояния невозможной. Разумеется, он не умер бы с голоду, но впереди вставала заурядная служилая карьера и жизнь на жалование.
И тут Уваров сделал первый шаг из тех многих, что, приведя его на вершины карьеры, лишили уважения друзей. В 1810 году двадцатичетырехлетний красавец дипломат совершенно неожиданно для всех посватался к племяннице своего венского покровителя, дочери министра просвещения графа Алексея Кирилловича Разумовского — тридцатилетней Екатерине Алексеевне. Она была старой девой, она была некрасива, но принесла ему огромное приданое и бесценные родственные связи. Для всех было ясно, что перед ними брак по грубому расчету. Но изящного интеллектуала, полиглота и поклонника античности это не смутило. Он уже решил для себя, что честь и незапятнанная репутация должны отступить перед более важными предметами и что ежели ради исполнения своего предназначения приходится поступиться некоторыми предрассудками, — то так тому и быть. Каково это предназначение, он еще не знал, но уверен был, что таланты, коими он обладает, не могли быть дарованы ему без высшего смысла. И когда свершит предназначенные ему подвиги — все прочее спишется.
Более того, он уверял себя, что его женитьбу вполне можно представить как некий акт просвещения, некое культурное деяние. И в самом деле — после его смерти упомянутый уже Лонгинов в некрологе сумел придать удивительный поворот истории женитьбы Сергия Семеновича: «В самых семейных отношениях графа Уварова проявляется какое-то невольное сближение с лицами, обстановленными обстоятельствами, которые еще теснее скрепляли связь его с судьбами отечественного просвещения. Граф Уваров вступил в брак с графинею Екатериною Алексеевною Разумовскою, дочерью министра народного просвещения, графа Алексея Кирилловича, оказавшего столь важные услуги России, и родною внучкою графа Кирилы Григорьевича, который в летах нежной юности, взысканный фортуною и поставленный императрицею Елизаветою во главе Академии, умел уже уважать науку и снискать любовь и благодарность Ломоносова и других академиков, русских и иностранных. Нельзя не дивиться счастливому стечению обстоятельств, по которому благородное достояние пресекавшегося рода Разумовских, как бы по наследству, так законно переходило к ближайшему и достойному свойственнику».
Через сорок пять лет начало уваровской карьеры на ниве просвещения выглядело как похвальное и самой историей благословленное стремление продлить славную традицию и взять в свои руки дело семейства Разумовских…
Умный Уваров учитывал и такие варианты.
И однако же убедить себя совершенно ему не удалось. Вечный тайный спор с самим собою иссушал его. Сомнительная женитьба, плохо скрытая насмешливость друзей, злорадство недругов — все было несправедливостью. Жизнь обошлась с ним жестоко, поставив на край разорения и гибели. И он вправе был сыграть с нею без правил. За что же теперь эта мука раздвоенности?
Сохраняя прежнюю мягкую повадку, Сергий Семенович стал еще более подозрителен и зол внутри.
Перед свадьбой министр-тесть доставил двадцатичетырехлетнему жениху важный пост попечителя учебного округа столицы и генеральский чин действительного статского советника — немаловажная часть приданого.
В конце концов, Париж стоил мессы, и семейные неудобства можно было бы скрепя сердце перенести и победить недоверие друзей своим искусством очаровывать. Но куда было деться от пыточных дел мастера, сидевшего в душе? И Сергий Семенович бросал ему в лицо все новые сильные аргументы. В просвещенности и в борьбе за просвещение России он хотел превзойти всех. Он составил проект Азиатской академии — кому, как не России, три четверти которой лежали в Азии, изучать и открыть миру этот загадочный мир? Но был тут и сильный имперский прагматический элемент: «Если мы будем смотреть на сии занятия с политической стороны, — говорил он позже, — то один взгляд на карту России докажет уже ясно, сколь сии познания для нас важны и даже необходимы. Должна ли Россия, опирающаяся на Азию, повелевающая целою третью сего пространного края, Россия, в непрерывных сношениях с Турциею, Китаем и Персиею, овладеть, наконец, великим орудием восточных языков?»
В широте взгляда Сергию Семеновичу не откажешь.
Он выпускал один за другим труды по античности. (Правда, злые языки говорили, что он слишком внимательно читает сочинения европейских эллинистов.) Наконец, он решил проявить себя в жизни общественной и стал инициатором создания знаменитого «Арзамаса», в который входили Жуковский, Николай и Александр Тургеневы, Вяземский, Денис Давыдов, Михаил Орлов, молодой Пушкин… В его доме, на собраниях общества, произносились речи далеко не верноподданные. Он вместе с Блудовым, будущим министром внутренних дел, избран был издателем арзамасского журнала, в котором должны были появиться политические статьи Орлова, тогда уже участника тайных обществ. Журнал не состоялся, но в том ли дело, — Уваров принят был как свой вольнодумцами литературными и политическими. Правда, и время было либеральное.
