Лонгинов ошибся. Подробного жизнеописания Уварова Россия не прочитала ни скоро, ни в отдаленное от его смерти время. Оно так и не было написано. А жаль. Зловещая в своей вненравственности, цинизме и целеустремленности история карьеры Уварова, с ее блеском и безднами, куда как значима и насыщена смыслом. Это не Бенкендорф, Алексей Орлов или Чернышев с их прямолинейностью. Это даже не Дубельт. Карьера Уварова — явление глубокое. И более чем что бы то ни было сопряженное с гибелью Пушкина. Не как личная судьба, а как явление историческое…

В автобиографии для французского словаря, написанной в третьем лице, Сергий Семенович утверждал: «Его отец был подполковником Конной гвардии^[2] и адъютантом императрицы Екатерины II. Эта государыня была восприемницею Уварова, которого крестили в дворцовой церкви».

Какое славное начало: отец — подполковник привилегированного полка, которого настолько ценит императрица, что крестит его младенца. На поверхности, так оно и было. А чуть глубже — куда некрасивее и горше.

Семен Федорович Уваров происходил из хорошей, но обедневшей дворянской семьи. Рано вступил в военную службу. Под началом своего старшего брата Александра отличился в боях с турками в семидесятых годах — при Рущуке и Туртукае. Храбрых офицеров заметил и приблизил Потемкин.

Но если старший брат честно добывал себе фортуну шпагой, то в характере Семена Федоровича постепенно проявились — вместе с храбростью — иные черты. Он стал чем-то вроде шута при могущественном временщике. «Он мастер был играть на бандуре и с нею в руках плясать вприсядку, — с лукавым простодушием пишет ехидный Вигель. — Оттого-то без всякого обидного умысла Потемкин, а за ним и другие прозвали его Сеней-бандуристом…»

По окончании войны, в 1775 году, 1-й гренадерский полк, прекрасно себя проявивший, переименован был в лейб-гренадерский и пополнил гвардейскую пехоту. Императрица провозгласила себя полковником нового гвардейского полка, а фактическим командиром его — вице-полковником — стал с 21 августа 1776 года генерал-майор Александр Уваров.

Это могло произойти только по инициативе президента военной коллегии князя Потемкина. Зная нелюбовь к себе гвардейского офицерства, князь хотел иметь во главе нового полка преданного человека. Семен Уваров командовал в полку батальоном.

Екатерина всячески подчеркивала особую благосклонность к лейб-гренадерам. Седьмого мая семьдесят восьмого года она «изволила указать… лейб-гренадерскому полку иметь преимущество перед другими полками» — носить белые штиблеты и аксельбанты на правом плече. Поскольку офицерские аксельбанты определены были золотыми и стоили дорого, то лейб-гренадерские офицеры получили на них деньги из кабинета ее величества.

Это была давняя политическая игра, которая велась со времени Екатерины I, — страх перед старой гвардией заставлял приближать отдельные армейские полки. То же самое происходило и теперь, императрица и Потемкин создавали противовес «коренным» гвардейским полкам.

Седьмого июня семьдесят восьмого года новый полк переведен был под Петербург, Екатерина сделала ему смотр в Царском Селе, и с этого времени лейб-гренадерам постоянно жаловались деньги и оказывались всевозможные знаки благоволения. В течение года полк стоял в столице и нес там караульную службу.

В восемьдесят первом году лейб-гренадеры снова вызваны были из Новой Ладоги, где обычно квартировали, в Петербург.

После высочайшего смотра и обеда во дворце для штаб-офицеров к императорскому столу были отдельно приглашены генерал Александр Уваров и подполковник Семен Уваров. (Между прочим, это было время отстранения от государственных дел Никиты Панина, главы конституционной оппозиции, и крушения его замыслов.)

В январе следующего года генерал Уваров получил бригаду, а вице-полковником лейб-гренадер стал Семен Федорович. Через два месяца он пожалован был флигель-адъютантом. Но это оказалось только началом настоящей карьеры…

С семьдесят девятого года фаворитом императрицы был Александр Дмитриевич Ланской. В восемьдесят четвертом году он внезапно умер. Очень любившая его Екатерина отчаянно горевала.

Но выбор высочайших любовников постоянно находился в поле зрения Потемкина как дело сугубо государственное. Екатерина хотела иметь возле себя не только красивого и сильного, но и незаурядно одаренного человека, на которого можно было бы опереться в управлении державой. Потемкин же считал, что он сам — вполне достаточная опора, и предпочитал видеть фаворитами людей незначительных и, главное, ему, Потемкину, преданных.

Семен Уваров в этот момент устраивал обоих. Екатерине он нравился давно, а Потемкин знал ему истинную цену.

Очевидно, не без поддержки светлейшего Семен Уваров занял место покойного Ланского.

Он остался командиром лейб-гренадерского полка, который получил еще одну — весьма многозначительную привилегию, — с восемьдесят четвертого года все вакансии в полку замещались только по прямому высочайшему указанию. Полк был выведен, таким образом, из-под власти Потемкина. Он стал сугубо личной гвардией Екатерины, с ее любовником во главе. Позже Потемкин сетовал, что с этого времени Уваров «перестал его бояться».

У Семена Федоровича появился реальный шанс стать крупной политической фигурой. Но таланты оказались не те.

Фавор Сени-бандуриста продлился менее двух лет. Императрица рассталась с ним милостиво, но без обычной своей в таких случаях щедрости. Его женили на состоятельной наследнице хорошего рода — Дарье Ивановне Головиной, которая и стала матерью будущего министра.

Место Сени-бандуриста, легкомысленно восстановившего против себя светлейшего и не сумевшего привязать к себе стареющую императрицу, занял двадцативосьмилетний адъютант Потемкина Александр Дмитриев-Мамонов.

Семен Федорович сохранил командование полком, выступил с ним в восемьдесят восьмом году против шведов, но в походе заболел и умер…

Дело, однако, было не только в характере карьеры Семена Уварова. Ядовитый Вигель с наслаждением записал слухи, ходившие в обществе: «У одного богатого дворянина древнего рода, Ивана Головина, женатого на одной бедной Голицыной, сестре обер-егермейстера князя Петра Алексеевича, было две дочери. Старшая Наталья, с молода красавица, вышла за… князя Алексея Борисовича Куракина. Меньшая Дарья, следуя ее примеру, искала также блистательного союза. Она старалась уловить в свои сети Степана Степановича Апраксина, а вместо того сама в них попалась. Внимая преданиям, я уже обвинил сего последнего в прельщениях, в соблазне молодых девиц. Может быть, все это клевета, но есть обстоятельства, которые слышанным мною рассказам дают много вероятности. Когда тот, о ком я говорю (то есть Сергий Семенович Уваров, — Я. Г.), готов был вступить в мир, матери его ничего не оставалось, как выйти за первого встречного. Второпях ей, однако ж, посчастливилось; выбор был весьма недурен.

У князя Потемкина был один любимец, добрый, честный, храбрый, веселый Семен Федорович Уваров. Благодаря его покровительству сей бедный родовой дворянин был флигель-адъютантом Екатерины и под именем вице-полковника начальствовал лейб-гренадерским полком, коего сама она называлась полковником… Приятелей было у него много; они сосватали его и уговорили, во внимание к богатому приданому Дарьи Ивановны Головиной, оставить без большого внимания другое приданое, которое приносила ему с собой и в себе. Во время короткого после знакомства моего с г. Уваровым мне случалось с любопытством смотреть на портрет или картину, в его кабинете висящую. На ней изображен человек лет тридцати пяти, приятной наружности, в простом русском наряде, но с бритою бородою и с короткими на голове волосами. На нескромный вопрос, мною о том сделанный, отвечал он сухо: „Это так, одна фантазия“. Я нашел, однако же, что на эту фантазию чрезвычайно похож меньшой брат его, Федор Семенович. Рано лишился Уваров настоящего или мнимого отца своего».