— Непредвиденные обстоятельства… непредвиденные обстоятельства… Задерживаемся, понимаете… Извините… Да, да — на полчаса! Погуляйте пока, погуляйте…
Она выбежала на улицу. Слава богу, пожарников еще не было…
«Может, сигнализация в зале все же не сработала? Хорошо бы! Меньше неприятностей… Солнце-то какое! Солнце-то! И в такой вот день…»
Марья Семеновна сидела в кабинете, подперев рукой голову, перед видеотелефоном — ВТ, перекидным календарем, алфавитииком. Суматошный день закончился, все давно разошлись по домам.
Праздник все же получился… Танечка оказалась на высоте: вовремя успела прибраться, подтереть пол, стену от копоти отмыть. Только с хвойным экстрактом перестаралась: уж очень резко, неправдоподобно пахло в зале лесом. Зато запаха гари совсем не чувствовалось!
И выступления ребят в общем прошли гладко. Правда, эта малышка, читавшая стихотворение про елочку, подкачала: остановилась на полуслове и заплакала. Дядю Мишу ей стало жалко! Да средние еще… «Тачанку» станцевали без энтузиазма и в конце сбились: пулеметчиком у них должен был быть Петров, а они выступать с ним отказались, пришлось замену выпускать, без репетиции. В остальном же — все хорошо прошло, родители остались довольны.
Марья Семеновна раскрыла алфавитник на букве «К», придвинула поближе ВТ и набрала домашний номер дежурного механика.
Минуту-другую экран оставался темным. Наконец появилась взлохмаченная голова Семена Краснова.
— Здравствуй, Сенечка! Это из детсада Марья Семеновна. Узнаешь? С наступающим тебя!
— Угу…
— Ты спал, что ли? Извини, пожалуйста, что разбудила. Сенечка, у нас чепе. Погорели малость на празднике, Медведь наш пострадал: бок ему подпалило и внутри — не то предохранители вылетели, не то еще что…
— Старый ваш Медведь… списать его надо…
— Старый, конечно. А списывать — рано и жалко, славный он… Так у меня к тебе просьба: выйди первого числа на работу, помоги! Ты же такой опытный механик! У тебя же золотые руки!
— Первого — выходной…
— Знаю, что выходной. Сочтемся, Сенечка! Понимаешь, ребятишки видели его — горелого, их это очень… очень огорчило… Вот я и хочу, чтобы после праздников он их встретил как ни в чем не бывало: идут это они в детсад, думают, что никогда больше своего Мих-Миха не увидят, а Мих-Мих — будьте любезны — стоит у входа и всем: «Добро пожаловать! С Новым годом!» Выручай, Сенечка!
Голова на экране склонилась сначала на одно плечо, потом — на другое… потом неохотно кивнула.
— Ну вот и умница, вот и умница! Значит, первого я тоже выхожу часам к десяти и жду тебя в кабинете. Еще раз — с наступающим! Иди — додремывай…
Опустив трубку, она перевернула несколько страниц алфавитника.
«Может, попросить Краснова стереть в памяти Медведя сегодняшний день?.. Стереть начисто! Будто ничего такого и не происходило — никакой елки, никакого пожара… Нет, не стоит, пожалуй, не стоит!»
Она нашла нужный номер, набрала…
А на втором этаже детсада Лиса, закончив с Зайцем Средним уборку и отправив его восвояси, готовилась ко сну.
— Да, Миша, верно мы с тобой говорили — беспокойный выдался денек…
Она повернула голову и замолчала. Медведь сидел, согнувшись, с закрытыми глазами и раскрытой пастью.
— Ах, братец, братец! Как же это тебя угораздило? Не зря ты жаловался на хвори свои!
И, откинувшись на спинку кресла, Лиса положила лапу себе на грудь. Выключатель щелкнул почти неслышно.
Петров младший сидел в большой комнате перед телеэкраном и смотрел хоккей. Смотрел и никак не мог сосредоточиться, разобраться, что происходит на поле — кто выигрывает, кто проигрывает. Трещали клюшки, гулко ударялась в борта шайба, гудели трибуны, а перед его глазами снова и снова вставала дневная картина: неподвижный Медведь с обгоревшей шкурой, залитой желтоватой пеной…
В спальне Петров старший, развалившись на тахте, решал кроссворд. Номер журнала был свежий, и резкий запах типографской краски раздражал. Следовало бы дать журналу дня два полежать, но вспоминал об этом Петров старший всякий раз запоздало — уже вооружившись тщательно отточенным карандашом и отыскав нужную страницу. Решать кроссворды он очень любил, даже больше, чем смотреть хоккей.
Запах начинал раздражать все сильнее — Петрову старшему никак не удавалось вспомнить название звезды, неожиданно открытой этой осенью в древнем, давно изученном созвездии. Шесть букв по горизонтали…
— Мать, а мать! — позвал он жену. — Иди-ка сюда!.. — По оставшейся с детства привычке он покусывал кончик карандаша. — Мать! — позвал еще раз и досадливо почесал за ухом: жена хозяйничала на кухне и за шумом посудомойки, за музыкой, извергавшейся из радиоприемника, услышать его, конечно, не могла.
Зазвонил ВТ.
— Алло… Здравствуйте, Марья Семеновна, здравствуйте! Извините, у нас что-то аппарат барахлит: никакой видимости нет… Спасибо! Вас тоже! Всех вам благ в новом году! Да, никак не смогли, работы под конец года всегда невпроворот!.. Удался праздник? Ну и славно… Да. Слушаю. Так… Да. Да… Вот негодник!.. Конечно, конечно! Да я уже с ним не один раз, Марья Семеновна, говорил… Хорошо, хорошо. Вы уж извините… Сегодня же! Сейчас же! И со всей строгостью! Будьте здоровы, Марья Семеновна!
Глава семьи положил трубку и покачал головой, пошарил по карманам в поисках папирос, вспомнил, что бросил курить, досадливо почесал подбородок. Растерянно осмотрелся, задержал взгляд на фотографии своих родителей: показалось, будто отец подмигнул ему и насмешливо пошевелил усами.
Петров старший вышел в коридор, поплотней прикрыл дверь на кухню, ослабил на шее узел галстука и, расстегивая на ходу ремень брюк, решительно двинулся в большую комнату.
…Поставив на электросушилку последнюю тарелку, мама Петрова прошла в спальню переодеться. Из-за двери большой комнаты доносился характерный шум телевизора.
«Опять хоккей! Ох уж эти мне болельщики — старый да малый! И как только не надоест — одно и то же, одно и то же?! Устроить им, что ли, хороший разгон? Вот только выпью чашку чая…»
…Петров младший вышел неторопливой походкой, со спокойным лицом и чуть всклокоченными волосами. Вошел в ванную, закрыл на задвижку дверь.
— И чтоб немедленно в постель, негодник! — прокричал ему вслед Петров старший, снова тщетно шаря подрагивающими руками по карманам съехавших с пояса брюк.
…Утром следующего дня мама Петрова привычно проснулась под лязг замка входной двери. С нынешней осени сын по утрам все делал самостоятельно: вставал по звонку будильника, неслышно одевался, умывался, съедал приготовленное с вечера яблоко или апельсин и уходил в детский сад. Так — каждый будний день. Сегодня же — выходной, предновогодье… Наверное, на лыжах с утра пораньше решил…
Она потянулась и встала. Поставила разогреваться чайник, открыла холодильник: бутерброд съеден, кефир выпит… Лыж в коридоре нет. Все правильно… Она заглянула в комнату сына, поправила застланную им постель. Взбивая подушку, с удивлением обнаружила, что она влажная. Недоуменно посмотрела на потолок — не протекло ли от соседей, на батарею отопления, на графин с водой у изголовья… Видно, пить ночью захотел парень, пролил спросонья…
И она пошла обратно в спальню: семья на ногах, хозяину тоже хватить спать! Завтра праздник, дел по горло, а у них еще конь не валялся, елка — и та не поставлена.
Семен Краснов потрудился на совесть: второго января Медведь с посохом в лапах, в шубе, собственноручно укороченной вчера Марьей Семеновной, и шапке Деда Мороза важно стоял у входа в детский сад.
— Добро пожаловать! Добро пожаловать!
Радовались при виде его «взрослые» ребята: стряхивая с себя остатки сна, подбегали, дергали за полы шубы. Светлели лица папаш и мамаш детишек младшей группы: детишки торопливо слезали с родительских рук, вываливались в снег из санок и без оглядки бежали к Мих-Миху.
