— Девочке третий годик шел… А сам — без родителей, детдомовский.
— Тебе откуда известно?
— Интересовалась.
— Ну-ну! — Корней Корнеевич задумчиво посмотрел на жену. — Мне радоваться надо было — все же родное дитя на свободе осталось, а не радовалось. Осадок вот тут, — он постучал кулаком по груди, — нехороший лег… Когда судья приговор объявил, люди в зале зашикали, кто-то в задних рядах даже засвистел. Колька башку опустил и — на выход, а другого-то под стражу берут. И я тут сижу — головы не поднимаю, за Колькой не пошел… Налей ты мне, мамка, еще одну, последнюю!
Светлана Петровна возвратила бутылку на стол, сама налила мужу и остатки в буфет убирать не стала.
— Повторяю: никто его в такси не гнал! Не хотел больше возить своего босса — шел бы опять на автобус! Нет, подайте теперь ему «Волгу» в шашечках! Получил всякими правдами-неправдами шашечки! Так и там не сидит на месте — из одного парка в другой перелетает! — Корней Корнеевич наколол на вилку огурец. — Ты у меня — божья коровка: ничего не ведаешь!
— Ведаю небось.
— Ах ведаешь?! Тогда ответь мне: зачем он фамилию переменил, женину взял? Чем их фамилия лучше? Трофимовы, ха!.. Сына, говорит, в классе задразнили: чижик-пыжик, чижик-пыжик! Во-первых, мы не Чижиковы, мы — Чижовы! А чиж — птица положительная, уважаемая… Не в том здесь дело! Задразнить любого можно. Иванов: Иван-болван! Морозов: мороз — сопливый нос! Петухов: петух-лопух! Трофимов: Трофим… Трофим… Ай, да ну их к чертям собачьим! Еще раз за пташек! — Корней Корнеевич выпил и, забыв закусить, положил вилку.
— Снегиря-то, Корней, того, что на генерала похож, кому продал?
— Толстяка твоего? Про него — помню кому. Про остальных не помню, а про него запомнил: женщине с девочкой. Они первые подошли и сразу его выбрали, оттого и запомнил. Еще — лицо женщины знакомым мне показалось, где-то я его видел, хоть убей — не помню где, а видел.
— Склероз у тебя тоже.
— Может, и склероз — не тебе одной этакое счастье. Знакомое, понимаешь, лицо…
— Не ломай голову: если и вспомнится, так само собой.
Светлана Петровна убрала со стола, оставив лишь бутылку, мужнину стопку и вилку с непочатым огурцом. Вытерев насухо клеенку, посмотрела в окно, потом — на стоящий в нише буфета будильник.
— Июнь — он и есть июнь: на дворе — будто первые сумерки, а по часам — уже ночь. Пора спать, Корней!
— Иди, иди, ложись! Я сейчас: дом запру и тоже — на боковую.
Он накрыл бутылку пустой стопкой, опер голову на руку и долго еще сидел в одиночестве, отрешенно глядя куда-то в себя.
2
Лариса укладывала дочку спать.
— А рубашечку не снимай, не снимай! Я оставлю на ночь форточку открытой — замерзнуть можешь: на улице опять дождь.
— Значит, папа и сегодня не приедет? Ты обещала — а он позавчера не приехал. И вчера дождь был — папа тоже не приехал.
— Приедет, девочка. Не сегодня, так завтра — обязательно. Начальник, наверное, задержал нашего папу. Любят начальники командовать! А у папы знаешь сколько дела там… в командировке?!
— Сколько? Куча мала, да?
— О-о-громная куча мала! И все дела нужно непременно закончить, ни одного, самого маленького, не должно остаться!
— Он насовсем приедет, его туда больше не пошлют?
— Не пошлют, Катюша… Спи.
Катюша натянула одеяло до подбородка, зажмурила и тут же снова открыла глаза.
— Наверное, он уже ехал к нам, а поезд с рельсов сошел, теперь поезд на рельсы ставят, а папа помогает его ставить…
— Не фантазируй! Спи, я сказала! Спокойной ночи! — Лариса погасила торшер и вышла.
«…временами — дождь. В отдельных районах области возможны грозы. Температура воздуха…»
Она убавила звук телевизора, и обезголосевшая теледама стала похожа на шевелящую губами рыбину.
Зазвонил телефон.
— Слушаю!.. Добрый вечер, мама!.. Да вот, уложила Катю, носки ей довязать собралась… Нет, не приехал еще… У него в телеграмме «в конце недели» сказано… Сегодня? Суббота… Суток двое ему поездом… Что у меня на работе может быть нового?! Сижу — черчу, копирую. Институт совсем опустел: кто — в летних командировках, кто — в отпуске уже… Катя здорова… Выехал детсад. Туда же, что и прошлым летом… Я с заведующей договорилась: если нужно будет, она возьмет Катюшу попозже… да, до августа, а на август, как мы условились, с тобой в деревню… Я ее покамест в другой садик перевела, который не выезжает… Недалеко, по пути на службу… Про мой отпуск — с Алексеем решим. Не знаю, будет ли он сразу устраиваться работать или отдохнуть ему какое-то время можно. Не разбираюсь я в подобных делах, а он в письмах не очень распространяется… Хорошо, хорошо, я тебе тут же сообщу. Или он сам позвонит… До свидания, мама!
Лариса постояла в задумчивости у телефона, полистала висящий над ним календарь и взяла со стула начатое вчера вязанье. Присев на диван, прошла ряда два, повела быстро затекшими плечами, скинула тапочки и устроилась поудобнее — полулежа. Вскоре она уже спала, положив голову на вышитую яркими цветами подушку.
С улицы в приоткрытое окно донесся шум подъехавшего автомобиля, удар захлопнутой дверцы, снова шум автомобиля — удаляющийся. Пробормотав что-то во сне, Лариса повернулась на другой бок и продолжала спать.
В прихожей щелкнул замок, дверь отворилась и вошел, с чемоданчиком и рюкзаком, муж Ларисы — Алексей. Поставив вещи в угол, он снял кепку и пиджак, повесил на торчащие из стены оленьи рога, придвинул к себе табуретку и выставленные на видное место шлепанцы, посидел минуту-другую, прислушиваясь, и стал переобуваться.
Войдя в комнату, оглядел ее, скользнул взглядом по жене и, подойдя к висящей у окна клетке со снегирем, долго рассматривал забеспокоившуюся птицу. Потом перешел в спальню и, не зажигая света, склонился над кроваткой дочери…
Когда, вернувшись в комнату, он сел к столу и закурил, от дыма ли, от ощущения ли присутствия другого человека, Лариса сразу проснулась и, увидав мужа, босая, устремилась к нему.
— Господи! Наконец-то!
Он не спеша поднялся навстречу и обнял ее — спокойно, похлопывая ладонями по вздрагивающей спине.
— Ну чего ты, чего? Спала бы…
— Спала бы! Я только-только задремала. Ночью-то раз по десять проснешься…
— Будет тебе, будет!
Высвободившись из объятий, он сел на прежнее место.
— Что ж ты точно не указал в телеграмме, когда приедешь? — Лариса села напротив. — Встретили бы… «В конце недели»! Среда — середина, с четверга — ждем! Катя все спрашивала, расстраивалась. С полчаса как уложила ее.
— Здорова?
— Тьфу-тьфу, не сглазить бы!
Заметив нагоревший на папиросе мужа пепел, она сбегала в прихожую за пепельницей.
— Когда буду — я и сам точно не знал. И не хотелось, если признаться, чтобы встречали — не с курорта…
— Ты наверняка голодный? Голодный, голодный! Я сейчас — мигом соберу! — И она вновь выбежала.
Алексей, свесив до полу руки и закрыв глаза, покачивался на стуле.
— Вот и дома…
— Мама звонила совсем недавно — спрашивала, не приехал ли ты. — Лариса принесла посуду. — Не хочешь поговорить с нею?
— Завтра позвоню.
— А то — успокоил бы.
— Завтра, все — завтра.
Внеся на подносе еду, Лариса протянула ему нож:
— Нарежь хлеб, Алексей.
— Руки помыть надо…
К его возвращению в комнату стол был уже готов, жена распоряжалась закуской. Алексей раскромсал батон, нарезал черного…
Добавив в его тарелку еще ложку мясного салата, Лариса встала.
— За твое избавление!..
— Можно и за это, только ты сядь, пожалуйста!
Они выпили-закусили, после чего получилась пауза, и Лариса заторопилась налить по второй.
— Ты рассказал бы хоть, как т а м…
— Я тебе в письмах обо всем писал.
— В письмах, надо полагать, многого не напишешь…
— Я все писал… что было нужно. А о чем не хотелось — так и сейчас вспоминать не тянет… Поднимай, жена!..
— Тяжело было?
