Не ощутил его и Корытов, неторопливо, с непонятным самому безразличием обдумывающий последовательность своих действий по прилете: когда позвонит Зинаиде, успеет ли что-нибудь купить на ужин (не запоздает ли самолет — не закроются ли магазины?), с утра ли пойдет на работу или не станет спешить — явится после обеда. И упорно не думающий про предстоящую в ближайшие дни встречу с женами погибших операторов…

О пролетевшей навстречу женщине он почти ничего не знал — только то, что отложилось в памяти из рассказа Егорина про командира экипажа: «Командир и сам из Москвы. Квартира у него там, жена. Детей нет вроде…» Немного. А если бы знал больше? Если бы знал о ней все? Изменило это что-нибудь? Помогло бы ему избавиться от ощущения неудовлетворенности, недовольства собой? Приостановило бы разрастающуюся в душе опустошенность? Неизвестно…

Навязавшиеся на дорогу строки когда-то прочитанного стихотворения назойливо, под популярный погоняющий мотив повторялись в голове Корытова: «Вот жизнь моя — поберегите… Вот жизнь моя — поберегите… Вот жизнь моя…»

Самолеты продолжали лететь по заданным маршрутам — между истинным небом и облаками, прижавшимися к Земле, теплой и вечной, по которой время ежесекундно сверяет трассы всех человеческих жизней…