– Как… умер? – Вера ухватилась за столбик забора, чувствуя, как закружилась голова.

– Как умирают – упал и умер. Сердце. Конечно, столько пережил человек. А вы кто ему будете?

– Я никто. Я пойду. Извините, – Вера неловко улыбнулась и пошла прочь.

Всю дорогу до дома в её голове билась фраза, прочитанная в юности: «Встретились бы – не умер». Кажется, это сказала Цветаева – о Блоке. А они с Алексеем встретились. Он потянулся к ней, сделал пресловутый первый шаг. Почему она ушла тогда? Почему хотя бы не дала ему номер телефона? Делала ежедневно тысячи шагов – и не сделала один, может быть, самый важный.

Следующие несколько дней дались Вере нелегко. Шагомер и камера отправились в ящик стола. Женщина задерживалась на работе допоздна, привела в порядок все документы, до которых раньше не доходили руки, почистила от ненужных файлов компьютер, заново рассортировала папки. Домашние вещи постигла та же участь, многое было роздано или выброшено. Дела отвлекали от грустных мыслей, но на душе было по-прежнему тяжело.

Катя вскоре почувствовала, что у мамы что-то случилось. Её встревоженные расспросы сделали своё дело: Вера расплакалась и рассказала дочке обо всём.

– Мам, ты уже ничего не изменишь, – сказала дочка. – Надо жить дальше. Смотри, ты и группу свою забросила. А люди, между прочим, ждут твоих фотографий и рассказов. Кстати, покажи мне тот вишнёвый сад. Как я скучаю, ты не представляешь! У нас тут ещё холодно.

В этот вечер Вера выложила в группу фотографии заброшенного дома и цветущих вишен. Она не стала ничего писать об Алексее, ограничилась короткой подписью: «Жизнь продолжается».

Начало лета выдалось дождливым и прохладным. Вера дорабатывала последние дни перед отпуском и предвкушала Катин приезд. Сын сообщил о предстоящем прибавлении в семье. Каждый день приносил что-то хорошее.

Однажды вечером, просматривая мессенджер в ВК, Вера увидела сообщение от контакта, обозначенного как А-Эн-Тэ. Ник был ей знаком. Подписавшись на Верино сообщество, А-Эн-Тэ иногда коротко доброжелательно комментировал посты, но сам ничего не выкладывал. Профиль у него был закрыт, на аватарке стояла картинка – мужской силуэт на фоне закатного неба.

Вера открыла сообщение.

«Здравствуйте, Вера! Даже не знаю, с чего начать…

В нашу первую встречу я подумал, что Вас прислала Инна, моя бывшая жена. И что Вы нашли меня и фотографируете мой дом по её заказу. Поэтому я бросился Вас догонять и, видимо, здорово напугал. Инна развелась со мной после аварии, это было десять лет назад. Врачи сказали, что ходить я уже не буду никогда. Но они ошиблись.

В Вашем городе я был как-то в молодости в командировке, и он мне понравился. Я переехал туда. Работал в интернете. Даже сад успел посадить. А в январе мне написал мой друг, мы служили вместе. Он открыл свою фирму, и ему нужен был компьютерщик. В общем, он позвал меня к себе.

Когда я уезжал, то попросил соседку говорить всем, кто будет меня искать, что я умер. Мне говорили, что Инна ищет меня. Но я больше ничего не хочу слышать об этом человеке. Детей у нас нет.

Простите, что обманул Вас. Я, честно говоря, не думал, что Вы запомните наш разговор и вернётесь. А потом увидел в группе фотографии моего бывшего дома. И вишни. Позвонил соседке, она рассказала, что Вы приходили. Я хотел написать Вам сразу, но угодил в больницу с воспалением лёгких. Теперь всё позади.

Я буду очень рад, если Вы мне напишете.

P. S. Ещё до отъезда я случайно наткнулся на Вашу группу. Вы молодец. У Вас хорошие фото, и Вы объединили людей вокруг себя, это здорово.

С уважением, Алексей».

Вера перечитала сообщение дважды, выключила компьютер, надела браслет на руку и сумочку с камерой на плечо, вышла из дома.

Дождь перестал. Было свежо, пахло мокрой землёй и скошенной травой. Вера шла по знакомым улицам, иногда вздрагивая от капель, падающих с веток, и улыбалась. Ей нужно было о многом подумать.

Утро зооменталиста Родиона Алексеевича Величко начиналось прескверно. Мало того, что закончился кофе, без которого окончательное пробуждение обещало быть долгим и не таким приятным, так ещё и посыльный с кредитным письмом ни свет ни заря.

Бульвар утопал в цветущих вишнях, ласковое солнышко по-летнему грело крыши домов и мостовые; очумело чирикали опьянённые весной птицы. Но ничто не трогало Родиона, он шёл на службу, не замечая ни весны, ни оглушающего звона трамвая, ни мальчишку-газетчика, у которого каждое утро покупал свежий номер «Ведомостей» – ничего не имело значения, когда жизнь находилась на пороге краха. Банк отказал в предоставлении отсрочки.

Не успел Родион переступить порог своей конторы, как попал под лавину ничем не разбавленного оптимизма.

– Доброе утро, Родион Алексеевич, – отвратительно жизнерадостным голосом встретила его Софья, верная помощница и укротительница недовольных клиентов. Миловидный облик и скромная элегантность нарядов помогали ей в этом нелёгком деле: сбивали с толку неотёсанных мужланов и топили сердца строгих дам, стоило ей улыбнуться.

– Доброе, как же, – буркнул в ответ Родион. – Что там у нас сегодня?

– Канарейки госпожи Колокольцевой на двенадцать пополудни, затем фокстерьер генерала фон Бизе – в два, ну и в четыре – кот госпожи Савской.

– Кот? Как, уже?.. – Родион вздохнул и рухнул в кресло.

– Так ведь весна, – развела руками Софья.

– Боги, только эксцентричных дам мне сегодня не доставало… Но, с другой стороны, может, и к лучшему. Софья, милая, сварите мне кофе, буду признателен.

– Кофе нет, зато есть чай с мятой! – объявила Софья спустя пару минут, входя в кабинет и вручая Родиону исходящую паром большую чашку.

– Что выбираете? Фокстерьера или канареек? А может, велика тоска по Амалии Карловне? – перешёл к делу Родион.

– Нет-нет, только не Амалия Карловна! – тряхнула золотистыми кудряшками Софья. – Канарейки – скука смертная, а фон Бизе знаком с моим папенькой, рисковать не стану. Сами понимаете – общественное мнение. И потом, сегодня лекция самого Крестовского!

Софья Андреевна мечтала о службе зооменталиста, а поскольку барышней была целеустремлённой и деятельной, то никакие тернии не становились серьёзным препятствием на её пути к звёздам. Она с успехом окончила женскую гимназию и вольнослушательницей посещала университетские лекции. Родиону же она помогала ради практики и набиралась опыта, составляя ему компанию в разъездах, что его очень выручало.

– Значит, бросаете меня одного на съедение канарейкам, Софья Андреевна?

– Они много не едят, Родион Алексеевич, не трусьте, – обворожительно улыбнулась та.

– Ладно, – махнул рукой Родион. – Крестовский – это святое.

Родион сделал глоток чая и поморщился – вкус приятный, но всё же не кофе – и поставил чашку на стол. Достал из несгораемого шкафа поблёскивающий чёрным кристаллом мнемозита портативный мыслечтец, проверил настройки и сложил необходимые для работы вещи в саквояж. Служба не ждёт, деньги сами себя не заработают.

Конечно, Родион не грезил с малолетства практикой зооменталиста, но и не жалел о своей судьбе. Особенность его предрасположенности к незримым искусствам не давала возможности широкого выбора профессии: результат вступительных испытаний звучал поначалу как приговор – эмпатия и ничего более. Впрочем, в области тонких душевных вибраций Родион скоро добился немалого успеха и остановил выбор на том, что получалось лучше всего.

Да, возможности скромные (это тебе не стихиями ворочать), но и сил уходит мизер. Выучился, приобрёл лицензию и подержанный мыслечтец, который барахлил и врал, как уездный предводитель дворянства перед выборами в земское собрание. Начинал со среднего класса – обеспечения канала связи между душами нервных дам и их не менее нервных собачек. Для освоения непаханого зооментального поля высшего света столицы требовалась солидность – вот тогда-то и пришлось приобрести весь первый этаж особняка на улице Книгопечатников.