Ректор замолчал и с веселыми искорками в глазах посмотрел на студентов:

− Майнуры называли прибор «ловушкой для пытливого ума», или «мистификатором», и отмечали, что чем умнее человек, тем эффективнее устройство действует на него. Неужели вы не читали этой притчи? Уверен, что мэтр Леоф давал вам ее.

Студенты переглянулись и потупились.

− А… Как же пропавшая книга и надпись в шкатулке? – вырвалось у Стэфа.

− О! – подал голос мэтр. − Я специально сделал вид, что прибор окутан тайной. Сначала отговаривал его брать, потом спрятал книгу, намеренно оставил кабинет открытым и кривыми буквами написал послание.

− То есть вы нас разыграли? – Ульяр скривил уголок рта и приподнял брови.

− Я подстегнул ваше любопытство, чтобы ловушка сработала как надо. И смотрите, что из этого получилось, − мэтр обвел взглядом присутствующих. − Мистификатор заставил пол-академии практиковаться в науках целую неделю.

− Я давно не видел такой взаимовыручки и энтузиазма! Рад обнаружить, что у нас такие пытливые и дружные студенты, – ректор привстал, опираясь руками о стол. − Думаю, мы должны благодарить уважаемого мэтра Леофа, что он устроил академии такое испытание и напомнил о полезности старых притч. Надеюсь, впредь вы будете читать их с большим усердием. А теперь пора направиться в спальни. Утром вас ждут науки.

Студенты встали, поклонились и группами разбрелись по ночным коридорам, возбужденно перешептываясь.

− Как я мог не догадаться? А ведь достаточно было прочитать притчу, − сокрушался Стэф, когда они с Ульяром направились к комнатам. – Мэтр наверняка разочарован во мне.

− Эй, расслабься уже, – Ульяр похлопал товарища по спине. – Ректор сказал, что мистификатор действует только на умных и пытливых. Значит, похвалил нас.

Предгорец вздохнул, к горлу подступил комок. Он сжал кулаки и уставился в пол:

− Нас теперь на смех подымут, ведь это мы всех взбудоражили и утянули в ловушку.

− Все обернулось к лучшему. Мэтр специально свел нас вместе и разыграл, осталось разыграть его в ответ. Тогда мы точно прославимся. Из нас получилась отличная команда. Ты в деле, друг? – Ульяр положил ладонь Стэфу на плечо.

Предгорец поднял голову, посмотрел в серьезные глаза напарника. Друг. Вот как он его назвал. Не слащавое «дружище», а «друг». Комок в горле куда-то рассосался вместе с обидой и отчаянием.

− В деле, − Стэф тоже положил руку на плечо новому другу. – Только это должна быть действительно умная шутка, чтобы мэтр оценил нашу сообразительность.

− Само собой.

– Родик, признавайся, где ты прячешь хвост? – Маринка встретила меня коварной улыбкой. Тёмные блестящие волосы заколоты, на обтянутых клетчатой рубашкой плечах лямки рюкзачка.

– Это не хвост, – решил подыграть я, пока ещё не понимая, куда она клонит.

Судя по напряжённому виду Санька, у ног которого возвышался огромный оранжевый рюкзак, он был совершенно не в курсе полёта Маринкиных мыслей.

– Ну как же, – ткнула острым ноготком мне в грудь девушка. – У тебя тут написано «монстр»! Бежишь, хвостом ветер ловишь.

Я опустил взгляд на светло-серый трикотаж с надписью «All MONSTERS are human»^[1] и с облегчением запротестовал:

– Тут меленько добавлено про хумансов.

– Меленько никто не читает, – отрезала Маринка. – И хумансы не так романтичны, как прищельцы, кометы, метеоры и хвосты.

Да уж… Если не вспоминать, что метеоры – это древние мёрзлые каменюки, падающие пылью и пеплом на головы, то звездопад воспринимается как картинка из другого мира. Мерцающие чёрточки серебряных стрел, пыльца небес, звёздные слёзы.

Очень романтично.

Ещё бы Санька не увязался с нами. Но при взгляде в честные круглые глаза, которые придавали его лицу с маленьким ртом, мягким подбородком и длинной волнистой чёлкой вид почти ангельский, даже моё сердце смягчалось… Вертлявый, добродушный и всегда стремящийся помочь одногруппник давно стал неотъемлемой частью реальности и, пожалуй, привычка к нему переросла в дружбу.

Сегодня Санёк был некстати. Мы с Маринкой могли бы насладиться небесной феерией без него. Ни он, ни Маринка не были в курсе моих романтичных планов, и потому оба восприняли идею посмотреть на Персеиды «на ура».

Сказано – сделано. Полчаса на автобусе, полчаса пешком по прибрежным зарослям, и вот мы разбили маленький лагерь на живописной круче над рекой.

К тому времени, когда припасы для ночного пикника оказались свалены в тамбуре палатки, а обчитавшаяся интернета Маринка мерила шагами склон, выискивая лучший вид на то самое созвездие Персея, откуда появятся метеоры, совсем стемнело. Лунный диск испятнал отблесками морщинистую реку внизу. В кустах стрекотало насекомое.

– Бинокль-то тебе зачем? – удивился я, глядя на Саньку. Тот, согнув ноги, валялся на подстеленном пледе. Августовская ночная прохлада ещё не погнала нас, романтиков, в палатку, и приятель разглядывал небо через огромный облупленный бинокль.

– А что? – Санька оторвал окуляры от глаз и глянул с подозрением. – Так виднее.

– Они мелькать будут, балда, – засмеялся я. – Надо смотреть на всё сразу.

– А комету через бинокль не лучше видно? – нахмурился он и снова вперился в небо сквозь линзы. – Хочу посмотреть на комету, от которой метеоры отваливаются.

– Кометы вообще не будет, – отрезал я.

– Саш, астроном ты недоделанный, – засмеялась подошедшая Маринка и опустилась на коленки рядом Саньком. Она распустила волосы, и те вороньим крылом оттеняли белизну тонкой шеи выше ворота. – Всю романтику разгонишь.

– Ничего не разгоню, – буркнул Саня и сунул бинокль под голову. – Летит.

– Рано ещё… – посмотрела вверх Маринка и запищала: – И-и-и-и!

Словно кто-то бросил в небо горсть булавок. Раз, другой.

Острые чёрточки сыпанули стайкой мальков в тёмном пруду.

– Ух ты! – заорал Санька и ткнал пальцем в жирную полосу света. – Почти до земли! И ещё!

– А это неопасно? – поёжилась Маринка. Она обернулась ко мне, в светлых глазах заиграл призрачный отблеск.

Я пожал плечами:

– Всё самое лучшее – опасно.

Спала Маринка, тихо сопел завёрнутый в плед Санька. Я слушал темноту, сознание уплывало. В полудрёме старые непонятные строки, услышанные когда-то и намертво запечатлившиеся в памяти, вернулись. Они кружили в голове, порождая мрачные, не складывающиеся в целое образы.

Падающие звёзды царапали небо, и оно плакало.

Проснулся я от странного звука – словно кого-то душили. Первое, что увидел, были безумные глаза Маринки. Утреннее солнце купало в свете голубой полог палатки, и его безмятежность контрастировала с ужасом на лице девушки.

– Родик, Родька, проснись, – лихорадочно шептала она, а потом взвизгнула и отпрянула – потому что от её шебуршания проснулся Санька.

И, надо сказать, я прекрасно понимал Маринкины эмоции.

Существо, которое ещё вчера было нашим другом – круглолицым, суетливым задохликом и балбесом Сашкой Осьмушкиным, не стало больше, но теперь имело скуластое коричневатое лицо с россыпью светлых полосок, с огромными раскосыми глазами, в которых радужки были жёлтыми, с длинной «проволочной» чёлкой.