А управляющий концессией у себя в Северном и во время приезда в город никуда особенно не спешил и, казалось, ни от кого и не прятался. С Женькой Бугримовым он больше не встречался. Когда их задержали, Женька на допросе по-детски плакал, каялся в старых грехах и уверял Павла Мироновича, что подобного с ним никогда больше не случится.

В городе француз порой ходил в театр, в кино, в рестораны. На Северном, как известно, смотрел постановку «Красных дьяволят», когда мы там выступали. Но Михаил Еремеевич не верил в это «спокойное» поведение.

И вот незадолго до рождества управляющий изменил свое поведение…

— Разрешите доложить! — влетая в кабинет начальника милиции, произнес Михаил Еремеевич.

— Докладывайте! — рывком поднялся со стула Павел Миронович.

И Михаил Еремеевич торжественно сообщил, что томительная неизвестность кончилась. За прошедший час получено весьма важное сведение: Альберт Яковлевич после изучения афиши опять заинтересовался фабричным клубом. Он несколько раз проходил мимо него, внимательно поглядывая на закрытые парадные двери. Юный оперативник, которого в милиции все запросто звали Паша из Тюмени, с трудом подавил в себе желание подойти к управляющему и спросить:

— А что вам, господин хороший, в клубе нужно?

Но, конечно, не подошел и не спросил, ибо понимал, что, допустив такую дикую оплошность, он сорвет всю операцию.

Выслушав Михаила Еремеевича, Павел Миронович распорядился:

— Связь со мной, товарищ Заводской, держать круглосуточно! Повторяю: внешнее наблюдение — лишь главная задача.

— Есть! — последовало в ответ…

То, что Альберт Яковлевич вскоре купил себе маску в магазине Апельройта, где продавались театральные и маскарадные принадлежности, милиция сразу же узнала. Версия поэтому напрашивалась лишь пока одна: управляющий концессией мечтает попасть в клуб на комсомольский антирождественский праздник.

Зачем?

У Апельройта француз долго вертелся перед старым, тусклым зеркалом, висевшим рядом с прилавком. Все примерял различные маски: то осла, то кота, то верблюда, то дьявола. Но в конце концов выбрал самую обычную, не яркую, которая особенно в глаза не бросалась. И сдачи не взял. Довольный Апельройт проводил его с поклоном до двери, приглашая еще заходить в магазин.

До рождества Альберта Яковлевича в городе не видели. Появился он опять лишь в тот памятный вечер, На этот раз управляющий вел себя очень странно. Выйдя из здания вокзала, долго петлял по огромной привокзальной площади, то убыстряя, то замедляя шаги, часто оглядывался вокруг. Подойдя к автобусной остановке, Альберт Яковлевич пропустил три полупустых автобуса. Затем быстро прыгнул в четвертый, когда тот уже дал сигнал отправления. Но, проехав несколько кварталов, выскочил из автобуса и пересел в извозчичьи сани. С извозчиком расплатился перед Конной площадью, затем принялся колесить по ближним кварталам. Лишь после этого медленно направился к фабричному клубу.

Кажется, круг теперь замыкался!

— Перемудрил, перемудрил Альберт Яковлевич, — насмешливо сказал Михаилу Еремеевичу оперативник Николай Котельников, передавая Заводскому наблюдение за управляющим.

Около клуба француз перешел через темную улицу, наверно, лишний раз не хотел никому здесь попадаться на глаза. Постоял немного на другой стороне. А когда в освещенную парадную дверь входила многолюдная, шумная компания, смешался с ней и в толчее поднялся на верхний этаж. В зале он оказался уже в маскарадной маске.

Михаил Еремеевич вошел в клуб вслед за той веселой компанией и Альбертом Яковлевичем. Минут через пять следом как тень пробрался и Паша из Тюмени. На него была возложена обязанность следить за всеми условными сигналами Михаила Еремеевича и, если потребуется, позвать милицейский патруль, который дежурил неподалеку…

Михаил Еремеевич видел, как управляющий проник за занавес. А потом… Потом Григорий Ефимович, ознакомившись с удостоверением оперативника и получив строгий наказ молчать, пропустил его через гримерную комнату за кулисы. Мое присутствие под сценой было неожиданностью и для француза, и для Михаила Еремеевича. В общем, кончилась, как известно, ночная история благополучно: Альберт Яковлевич успел нанести мне лишь один удар. А тут еще на помощь Михаилу Еремеевичу, услышав тревожный милицейский свисток, подоспел Паша из Тюмени вместе с патрулем. Слежка за управляющим была продумана основательно.

Но все это я узнал после. В больнице же сначала объяснил моему спасителю, как сам попал за кулисы.

— Гоша, — выслушав мой рассказ, спросил с надеждой Михаил Еремеевич, — мне известно, что ты знаком с иностранцем-управляющим давно. Может, скажешь, что он искал в клубе под сценой. Мы все обследовали и ничего не могли найти.

Я лишь отрицательно покрутил головой. Что искал Альберт Яковлевич? Мне и самому это было интересно.

— За покушение на жизнь гражданина Советских Социалистических Республик, — суровым тоном отчеканил Вадим, — управляющий концессией Северного завода привлекается к уголовной ответственности. От иностранного посольства в Москве уже поступили запросы, мы удовлетворили любопытство… Жаль, большего пока, Гоша, не знаем, но есть что-то и еще.

— Но и без этого «еще», — добавил Михаил Еремеевич, — управляющий понесет наказание. Выяснится и остальное.

— Товарищи дорогие, — вмешался в нашу беседу Семен Павлович, взглянув на карманные часы, — ваше время истекло… Уговор забыли?

— Товарищ доктор! — Вадим повернулся к Зислину-старшему. — Большущая просьбища. Разрешите мне приподнять Гошу: пусть в окошко глянет. Друзья там… Я им обещал.

— Эти друзья, начиная с моего собственного сына, — нахмурился Семен Павлович, — нам давно, товарищ Почуткин, надоели, покоя не дают.

— Товарищ доктор! — Вадим умоляюще сложил на груди руки. — Не откажите!

— Только три минуты! — сдался Семен Павлович.

Вадим быстро придвинул кровать к окну, ловко спеленал меня одеялом, и я, не успев даже опомниться, очутился на подоконнике. Внизу, на заснеженной аллее больничного садика, стояли Юрий Михеевич, Глеб, Борис, Герта, Петя Петрин, Эля Филиппова, Лида Русина, Валька Васильчиков с газетной сумкой и… Галина Михайловна в белых фетровых ботах. Они радостно замахали перчатками, варежками, а Глеб не побоялся сорвать с головы ушанку. Валька что-то кричал, но я через двойные рамы ничего не мог разобрать.

— Дней через шесть я к тебе буду посетителей пускать, — пообещал Семен Павлович, когда Вадим ставил кровать на прежнее место, — потерпи немного.

— А почему ребята и Галина Михайловна не на уроках? — удивленно спросил я.

— Ты разве забыл, Гоша, что в школах каникулы, — ответил Вадим.

— Как каникулы? — продолжал удивляться я. — Рано еще каникулам.

— Нет, дружище, не рано, — пояснил Семен Павлович. — Ты просто долго пролежал без сознания.

— Долго?

— Долго… Но это теперь в прошлом. Ты, дружище, не волнуйся… А вам, товарищи, — Семен Павлович посмотрел на Вадима и Михаила Еремеевича, — пора в путь. Вы у нас сверх нормы задержались!

После свидания с милиционерами я целый день думал о клубе, об Альберте Яковлевиче, о комсомольском рождестве. Выходило, что меня спас Михаил Еремеевич Заводской. Не окажись его в тот вечер за кулисами, управляющий концессией, наверно бы, расправился со мной. Но что, что так упорно искал Альберт Яковлевич в клубе? Ведь этого пока не разгадали даже сами работники милиции, хотя давно наблюдали за иностранцем. Наш клуб и концессия! Что может быть общего между ними?

Семен Павлович сдержал свое слово. Через неделю в моей палате не было отбоя от посетителей. А однажды в дверях раздался знакомый хрипловатый голос:

— Ну-ка, ну-ка, где он?

И я очутился в мощных объятиях Игната Дмитриевича.

— Глянь, Тереха, на доброго молодца, — повернулся старик к брату, присаживаясь на мою кровать. Тереха почему-то войти в палату стеснялся, выглядывал из коридора. — Такие только на Урале и родятся!

Доставая из брезентовой сумки гостинцы, шаньги и пироги, Игнат Дмитриевич тряхнул головой и весело произнес: