— Но рабочие Северного сами с усами! — вмешался Игнат Дмитриевич и доверительно сообщил: — Забастовку думают объявить. Выполняйте, капиталисты, кошкины дети, договорные условия и не финтите, а не то… Приехали вот мы в город посоветоваться кое с кем…
Мы с Глебом чуть не ахнули, услышав про забастовку. Бастовать в Советской стране на десятом году Октябрьской революции? Это до нас не доходило. О забастовках мы слышали от старших, читали в книгах, в учебниках по обществоведению, видели даже в фильмах, но чтобы в наше время… сейчас…
«Нет, — подумали мы, — тут Игнат Дмитриевич чего-то перепутал».
Но, оказывается, Игнат Дмитриевич и не думал ничего «перепутывать».
Внешне на Северном заводе по-прежнему все обстояло благополучно. Завод работал круглые сутки без остановок, по железнодорожной ветке паровоз-кукушка ежедневно тащил в сторону города груженые вагоны и платформы. Заказы на продукцию завода поступали и от Советского Союза, и из-за границы. Проценты по договору акционерное общество отчисляло в последнее время нашей стране без всяких задержек. Но внутри самого завода давно назревал конфликт между рабочими и администрацией, готовый вот-вот вырваться наружу. За оставшиеся полтора года акционеры хотели вырвать прибылей с завода как можно больше. Советский Союз мог получить в конце концов от акционерного общества не завод, оборудованный последними новинками техники, а только печальные воспоминания о нем.
Администрация стала накладывать на рабочих штрафы «за недобросовестное отношение к обязанностям». Отошел, например, на пять минут от станка или от печи — денежный штраф. Самсон Николаевич снова пригласил в завком управляющего концессией.
— Я, господа, ничего не могу поделать! — говорил Альберт Яковлевич, смущенно разводя руками. — Распоряжение свыше от акционерного общества. И потом, разве на заводах и фабриках Советской России положительно относятся к тем, кто лениво работает? Проконсультируйтесь, пожалуйста, господа. Но я точно знаю, поверьте мне, что лодырей нигде не любят. Почему акционерное общество должно терпеть их здесь?
— Да как ты смеешь оскорблять нас лодырями?! — кинулся было к управляющему разгневанный Зинов, однако Самсон Николаевич сумел схватить его за рубаху и оттащить в сторону.
Весь завком зашумел, но Самсон Николаевич замахал руками и гаркнул:
— Тише! Поручите мне ответить… Альберт Яковлевич, мы знаем о том, как в Советском Союзе относятся к лодырям. Не вам нас учить. Но штрафы, которые введены на Северном, — нарушение трудового законодательства. В договоре, как известно, понимаете, и нам и вам о штрафах ни слова не написано.
— К сожалению, господа, я вас информировал, что это зависит не от меня, — пожал плечами Альберт Яковлевич и направился к выходу.
— Ребята! — крикнул Зинов. — Чего с ним лясы точить! Объявим забастовку! При Санникове бастовали и при концессии попробуем.
— Правильно! — раздались голоса в поддержку Зинова.
— Господа! — повернувшись около двери, неуверенно произнес управляющий. — Я не страшусь ваших угроз! Вам никто не разрешит бастовать. Если остановите завод, акционерное общество будет жаловаться Советскому правительству за нарушение договора. Кому придется тогда отвечать за последствия? Одумайтесь!
— Подождите, подождите! — стараясь перекричать своих товарищей, двинулся к Альберту Яковлевичу Самсон Николаевич. — Требовать своих прав нам никто не запретит! Не забудьте, что вы не в капиталистическом государстве.
— Хорошо! — сдержанно ответил Альберт Яковлевич. — Я поставлю в известность о ваших требованиях Урало-Сибирскую контору акционерного общества.
Наутро все штрафы были отменены. Рабочие раскусили, что управляющий и его хозяева боятся забастовки, как черт ладана. Встанет завод, все их прибыли полетят, штрейкбрехеров им здесь днем с огнем не отыскать.
— Вчерась Альбертке наши ребята требование обдумали: справную спецодежду немедля запросить, — осторожно, посмотрев на брата, вставил Тереха…
Спецодежда, которой акционерное общество обязывалось бесплатно снабжать рабочих, была выдана им только один раз и давно уже пришла в негодность. Под различными предлогами обмен ее откладывался на неопределенное время. И сейчас, когда на Северном увидели, что Альберт Яковлевич боится забастовки, завком решил требовать с него спецодежду.
— Но с бухты-барахты, понимаете, начинать бастовать нельзя, — пояснил Самсон Николаевич. — Кормиться-то на какие шиши станем? У всех семьи, у многих дети малые. Вот и поехали сначала к умным людям за советом и за помощью.
— Завод остановить срочно надо, — безапелляционно заявил Игнат Дмитриевич, — а то его, побей меня бог, совсем ухайдакают. Время пришло закрывать концессию, самим все в свои руки брать. Ну, Никола, возражай. Чего молчишь?
Но, к удивлению старика, Николай Михайлович поддержал мысль о забастовке:
— Раз концессия не выполняет условий — требуйте! Откажутся — бастуйте! Теперь Республика и без концессий проживет, помощь обеспечим.
* * *
В тот вечер, едва я собрался ложиться спать, ко мне заявился Валька.
— Погоди, Гошка, — серьезно сказал он, оглядываясь по сторонам, — не укладывайся, друг. Еле-еле у дяди Сани до тебя на десять минут отпросился. Один дома?
— Один, — ответил я. — Мама опять в ночной смене.
— Это хорошо, что в ночной. У меня ведь секрет. — Валька уселся на табурет рядом с моим топчаном. — Побожись, что не разболтаешь.
— Валька, — возмутился я. — Я же пионер!
— Тогда дай честное пионерское.
— Даю честное пионерское!
— Ну, слушай!
Леня Диковских сдержал свое обещание. Сегодня утром, когда Оловянников отправился выискивать заказы, а Валька остался в мастерской писать вывеску для «Альпийского тира» цыгана Виктора Коновалова, к нему пришли гости: наш вожатый (он, как и моя мать, работал сейчас в ночную смену) и какой-то средних лет незнакомец в широкополой шляпе и длинном парусиновом пальто.
— Привет, товарищ Валентин! — сказал Леня и чихнул. — Пыли-то, пыли-то у тебя сколько.
— Некогда было подмести! — буркнул Валька, продолжая раскрашивать вывеску. — Заказ срочный, к двум часам отнести надо. После подмету.
— Отодвинься, мастер, немножко в сторонку, — попросил незнакомец, не обращая внимания на Валькин тон, — хочется взглянуть на твою работу.
— Простите! — воскликнул Валька. — Вы заказчик?! А я думал, вы просто так. Какую пожелаете вывеску? Мы все можем.
— Дай сначала выяснить, что ты пишешь, — улыбнулся незнакомец, снимая широкополую шляпу, — и как пишешь.
— Заказчики пока отменно довольны! — горделиво произнес Валька и отошел чуть в сторону.
На вывеске, над которой он трудился для тира, был изображен пестрый луг, вдали белели горы, видимо Альпы, по ним Валька начал выписывать буквы.
— Занятно, занятно! — одобрительно сказал незнакомец. — Интересные у тебя, мастер, цветовые пятна. А рисунков каких-нибудь отдельных не имеешь?
Валька подозрительно посмотрел на Леню и незнакомца.
— Чего испугался? — проговорил Леня и подмигнул. — Не съедим мы тебя, не съедим. А взглянуть на рисунки во как нужно! Не бойся, не бойся, у тебя их просит сам художник нашей областной комсомольской газеты Алексей Афанасьевич.
— Будем, мастер, знакомы! Моя фамилия Уфимцев, — представился художник. — Показывай свою работу.
Валька полез под печку, вытащил оттуда старую корчагу, затем ржавый котелок, и только после этого появилась на свет папка с рисунками.
— Вот, — прошептал он, осторожно передавая папку.
Художник взял папку, подошел к окну и с интересом стал просматривать Валькины творения. Я с некоторыми из этих рисунков был знаком, мне даже как-то пришлось Вальке позировать. Рисовал он и Глеба, и Герту, и Бориса и сделал однажды по памяти набросок Вадима верхом на Сирене. Этот набросок привел нас всех в восторг. Были у Вальки и зарисовки базара, польского костела, Козьего бульвара.