Предпринимались попытки археологического и антропологического обоснования широкого расселения ятвяжских племен. Так, Ю.Д. Талько-Гринцевич отмечал примесь ятвягов в антропологическом строении современного населения Подляшья. Ряд исследователей, в частности Э.А. Вольтер, Н. Янчук и Р. Эйхлер, относили к ятвяжскому населению каменные могилы Побужья (Вольтер Э.А., 1908, с. 1–9; Янчук Н., 1892, с. 223–255; Kohn А., 1878, s. 256).
Только немногие историки скептически относились к мнению об обширных ятвяжских землях. Так, Ю. Кулаковский отрицал правдоподобность известий польских хронистов XV–XVI вв. о расселении ятвягов от Пруссии до Волыни и полагал, что они занимали только области севернее р. Нарев (Заметки…, 1858, с. 47–73). Н.П. Авенариус утверждал, что ятвяги были преимущественно охотниками и бродягами, поэтому они не оставили памятников археологии. По его мнению, ятвяги никогда не жили в Подляшье, южнее Нарева, а ятвяжские поселения в окрестностях Дрогичина, о которых сообщают Я. Длугош и Матвей Меховит, были поселениями пленных или беглых ятвягов (Авенариус Н.П., 1890, с. 27–34). К числу исследователей, отрицавших широкое расселение ятвягов, принадлежит и М. Тэппен (Toeppen М., 1858, tabl. 1; 1870, s. 1-17).
В 30-х годах нашего столетия немецкий археолог К. Энгель предпринял попытку выделения группы археологических древностей, которые он связывал с культурой ятвягов (судовов). Эти древности исследователь назвал восточномазурской культурой, которая территориально помещалась на сравнительно небольшой части северо-восточной Польши (Engel С., La Baume W., 1937, s. 291).
Начиная с 50-х годов много внимания вопросам истории и археологии ятвягов стали уделять польские исследователи. Здесь прежде всего следует назвать обстоятельную библиографию по археологии ятвягов, составленную и изданную А. Каминским (Kamiński А., 1956, С. 193–271). Он решительно возражает против широкого расселения ятвягов в древности. Исследователь полагает, что в письменных источниках нет вполне определенных данных в пользу широкого расселения ятвягов, а местности с названиями, производными от этнонима «ятвяги», могут быть связаны с местами, которые были заселены пленными ятвягами, переселенцами или беженцами. Археологических памятников, подчеркивает А. Каминский, которые можно было бы связать с ятвягами, нет ни в Подляшье, ни в Верхнем Понеманье (Kamiński А., 1953). Каменные могилы, известные в Подляшье, польские исследователи считают мазовецкими.
Для времени, предшествующего XIII в., А. Каминский считал ятвяжскими землями, кроме Сувалкии, район р. Слины, название которой, вероятно, связано с именем одного из ятвяжских племен — злинцев, и бассейн верхнего течения Свислочи (Неманской), где известны р. Ятвязь и несколько деревень с тем же названием и где Я. Розвадовский открыл специфические реликты западнобалтских языков.
И другие польские исследователи ограничивают древнюю ятвяжскую территорию сравнительно небольшим участком северо-восточной Польши, полагая, что Подляшье, Берестейская волость и Верхнее Понеманье не были заселены ятвягами (Антоневич Е., 1957, с. 172). Эту точку зрения разделяла и Ф.Д. Гуревич (Гуревич Ф.Д., 1950, с. 110–120; 1961, с. 177–179).
Однако с этим мнением согласиться никак нельзя. В распоряжении науки имеется слишком много косвенных и немало прямых свидетельств в пользу некогда широкого расселения ятвяжских племен. Так, остатки ятвяжского населения еще в начале XIX в. сохранялись в Гродненском уезде по берегам рек Котры и Пелясы (Янчук Н., 1892, с. 235). По свидетельству Т. Нарбута, литовцы называли эту часть Понеманья (южнее р. Пелясы) Ятвягией (Narbut Т., 1842, s. 170). Э.А. Вольтер при описании говоров литовского населения Слонимского уезда подчеркивал его несомненно западнобалтские особенности и утверждал, что литовцы Верхнего Понеманья не являются собственно литовцами, а ведут свое происхождение от ятвягов (Volter Е.А., 1895, s. 166–187; Вольтер Э.А., 1912, с. 151–160). Недавно Я.С. Отрембский подтвердил это (Отрембский Я.С., 1961, с. 7). В. Курашкевич выявил следы ятвяжского языка в окрестностях Дрогичина, Мельника и южнее, на левом берегу Буга (Kuraszkiewicz W., 1955. s. 334–348). Я.С. Отрембский писал о большом влиянии языка ятвягов на польский язык. Областью ятвяжского воздействия является восточная Польша, в частности, мазовецкие говоры польского языка (Otrębski J., 1964, s. 207–216).
Еще А.Л. Погодин на основе анализа водных названий пришел к выводу, что Понеманье целиком и Побужье частично (ниже Бреста) входили в круг земель, заселенных в древности балтскими племенами (Погодин А.Л., 1910, с. 354). Последующими работами К. Буги, Я. Розвадовского и других ученых подтверждено наличие в гидронимике названных территорий значительного слоя балтского происхождения, что говорит о том, что пришедшие славяне застали здесь балтов. К. Буга на основе лингвистических данных считал, что восточные славяне вошли в контакт с ятвягами в период между VII и X столетиями (Būga К., 1913, с. 12).
Среди гидронимов балтского происхождения в Сувалкии, Верхнем Понеманье и Побужье обнаруживаются названия, специфически ятвяжские. К. Буга к числу последних отнес названия рек с суффиксом — da (Būga К., 1923, 100 psl.). В.Н. Топоров показал, что гидроним Кшна (левый приток Бута) по происхождению — ятвяжский (Топоров В.Н., 1959, с. 251–256). Гидронимы ятвяжских типов были картографированы В.В. Седовым (Седов В.В., 1964, с. 39, рис. 1), и оказалось, что они известны на широкой территории, которую отводили ятвягам польские хронисты XV–XVI вв. Дискуссия, имевшая место после этого, в которой приняли участие и лингвисты, и археологи (Tautavičius А., 1966, 161–182 psl.; Ванагас А.П., 1968, с. 143–155; 1976, с. 139–151; Савукинас Б., 1966, с. 165–176; Седов В.В., 1968а, с. 177–185; Таутавичюс А., 1968а, с. 187–190), выявила спорные моменты, но подтвердила то, что древняя ятвяжская территория, судя по данным гидронимики, охватывала не только северо-восточные районы современной Польши, но и земли Белорусского Понеманья, юг Литовской ССР, Литовское Занеманье и части Брестского Побужья.
В статье «Курганы ятвягов» (Седов В.В., 1964, с. 36–51) было отмечено, что почти на всей территории распространения ятвяжской гидронимики известны своеобразные погребальные насыпи, целиком сложенные из камня, или каменно-земляные курганы, в которых камень был существенным компонентом. Эти так называемые каменные курганы существенно отличаются как от славянских погребальных памятников, так и от восточнобалтских могильных древностей.
Исследователи западнобалтских погребальных памятников неоднократно отмечали, что для племен западных балтов в течение длительного времени было характерно применение камня при захоронениях (Engel С., La Baume W., 1937, s. 141; Alseikaité-Gimbutiené M., 1946, s. 77, 84). Обряд погребения под каменными курганами распространился у всех западнобалтских племен еще в I тысячелетии до н. э. (Engel С., La Baume W., 1937, s. 84–86). У пруссов и галиндов в I тысячелетии н. э. произошла эволюция обрядности — на смену курганам пришли грунтовые захоронения. Однако применение камня в виде кладок или вымосток сохраняется длительное время, в частности у пруссов вплоть до XIII–XIV вв.
В отличие от прусско-галиндских племен ятвяги сохраняли курганный обряд захоронения в течение всего I тысячелетия н. э., а в отдельных местах древней ятвяжской территории обряд погребения в каменных курганах удержался до конца XIII в. (табл. CXXXVII, 35). На смену каменным курганам пришли так называемые каменные могилы. Наиболее ранние из них датируются концом XI–XII в., но наибольшее число каменных могил относится уже к XIV–XVI вв. Применение же камня для обозначения погребений в отдельных местностях расселения ятвяжских племен сохранилось до XVII в. (Talko-Hryncewicz J., 1920, з. 48–51). Территория нашей страны охватывает только восточные части древнего ятвяжского ареала. Поэтому настоящий раздел не является монографической характеристикой всех средневековых ятвяжских древностей. Основная масса последних находится на территории современной Польши, где в последнее десятилетие проделана большая работа по обследованию и раскопкам погребальных памятников ятвягов.
