— Успехов второй императрице и прославленному генералу, — произнесла темная фигура на другом конце ущелья.

— Несомненно. Чанар, — очень тихо прошептала Баялун, — будь бдителен и готов пустить в ход свой меч по моему сигналу. Она слегка наклонила голову в сторону солдата Шу. — А теперь быстро, мы должны вернуться, пока не стало слишком светло, — сказала она на ломаном языке Шу, ее голос был достаточно громким, чтобы воин мог ее услышать.

Все трое отправились по тропе обратно в лагерь.

Баялун шла впереди, затем шел воин Шу, а Чанар замыкал шествие. Они пробирались вдоль оврага, пока не добрались до того места, где Чанар спрятал тело часового.

— Сейчас, — сказала Мать Баялун, не оборачиваясь. Чанар мгновенно понял намек, и, прежде чем несчастный солдат успел среагировать, меч генерала вонзился ему в шею чуть ниже уха. Раздался тихий щелчок, когда лезвие рассекло кость. Отрубленная голова охранника покатилась вниз по склону. Хлынула быстрая струя крови, затем, все еще размахивая ногами и руками, тело повалилось на землю.

Чанар вытер свой клинок о рукав мертвеца, затем оторвал кусок ткани, чтобы начисто вытереть кольчугу. Он подобрал голову и положил ее поближе к часовому, которого Баялун убила ранее.

— Хорошо. Оставь тело там, где оно есть, — сказала хадун с вершины оврага. — Когда утром стражники найдут тела, они решат, что на часового напали враги Шу. Никто нас не заподозрит. А теперь нам нужно возвращаться в лагерь.

Возбужденный гул мужских голосов эхом разнесся по королевскому двору незадолго до восхода солнца, еще до того, как рассвет обозначил горизонт. Шум прервал купание Коджи. То, что обычно было роскошью, хотя и недооценивалось Ходжем, сегодня превратилось в ледяное испытание. Воздух был холодным, а вода была из растаявшего, выпавшего снаружи снега. Суматоха в лагере была желанным поводом одеться.

Дрожа, Коджа быстро натянул свою новую черную мантию, отказавшись от обычного тщательного осмотра на предмет паразитов. Он не мог понять, как Туйганы могли это выносить, ведь их одежда так часто была покрыта вшами. Отбросив эту мысль в сторону, он поспешно натянул мягкие сапоги, которые Ходж нашел взамен его поношенной обуви. Священник представлял собой нелепую фигуру — лысый, изможденный мужчина, едва ли воин, одетый в богатый черный халат элитной гвардии Ямуна.

Пока Коджа одевался, шум снаружи продолжался. Все еще застегивая деревянные пуговицы на своем халате, лама протиснулся через дверь в предрассветную тьму. Неподалеку пылал костер, отбрасывая тени мужчин, стоявших вокруг него. Два тела лежали на земле рядом с огнем. Коджа поспешил к группе — нескольким простым солдатам, еще нескольким Кашикам и сутулому старому Гоюку. — В чем дело, Хан Гоюк? — спросил священник.

— Подойди и посмотри, — ответил древний воин, его морщинистое лицо было мрачно нахмурено. Гоюк указал на тела на земле. Протиснувшись мимо солдат, Коджа в ужасе остановился.

На земле были распростерты трупы двух мужчин. Одним из них был Туйганский солдат, передняя часть его халата была пропитана кровью из зияющего разреза на горле. Другим был странный воин, одетый в тяжелую стеганую мантию, украшенную единственным иероглифом Шу — словом, обозначающим добродетель. На нем были доспехи простого пехотинца. Голова воина была аккуратно положена рядом с телом.

Коджа отвернулся. — Кто это? — он, задыхаясь, повернулся к Гоюку.

Старик перевел взгляд на командира Кашиков, стоявшего рядом с ним.

— Мастер лама, — вежливо объяснил Кашик, хотя его голос был холоден от гнева. — Этот человек был солдатом орды Найкан, которая несла караульную службу прошлой ночью. Его нашли сегодня утром вместе с этим другим. Должно быть, он встретил патруль Шу, и они убили его. По крайней мере, он убил одного из врагов перед своей смертью. Это случилось вон там. Командир указал на северо-восток, где земля уходила вниз, к равнине, лежащей внизу.

— А Ямун знает? — спросил Коджа у Гоюка.

Старик кивнул, посасывая нижнюю губу. — Он послал меня.

Коджа снова посмотрел на тела. Здесь было что-то, что показалось ему неправильным. — Почему? — наконец, спросил он, почти обращаясь к самому себе.

— Почему Ямун послал меня? Пото…

— Нет, нет, — быстро поправился Коджа. — Почему Шу оказались так близко к лагерю? Случилось еще что-нибудь? — спросил Коджа у офицера.

— Ничего не сообщалось, мастер лама, — ответил командир.

— Они разведывали нас, а этот человек нашел их, — решительно сказал Гоюк. — Это ясно. Повесьте тело Шу. Теперь нам предстоит проделать большую работу. Высказав свое мнение по этому поводу, старый хан потопал прочь, позвякивая на ходу доспехами. Кашик последовал за ним.

Все еще не удовлетворенный, этим простым ответом, Коджа опустился на колени рядом с мертвым солдатом и осторожно осмотрел рану. — Как часто воину в бою так аккуратно перерезают горло? — спросил Коджа, поворачиваясь к одному из охранников, который оставался поблизости.

Охранник озадаченно посмотрел на него. — Это случается редко, — признал он, — но один из Шу мог напасть на него сзади.

— И он все равно отрубил голову другому человеку? — скептически спросил Коджа.

— Такое может случиться, — настаивал охранник.

— Возможно, — сказал Коджа, хотя он был далек от убежденности. Священник встал, и стражники понесли тело убитого врага, чтобы выставить его напоказ, как велел Гоюк. Когда они потащили труп, Кодже внезапно пришла в голову идея. — Оставьте голову и этого человека, — приказал он, указывая на воина. — Заверните тела и храните их в безопасном месте. Было несколько вопросов, которые Коджа хотел задать мертвецам, но сначала он должен был отдохнуть и помолиться Фуро о наставлении.

Воины смотрели на него полными ужаса глазами, потрясенные его нелепой просьбой. Испугавшись того, что, по их мнению, было устрашающей силой священника, стражники сглотнули и выполнили его приказ.

Терзаемый догадками, Коджа вернулся в свою палатку, чтобы выпить утренний чай и вознести ежедневные молитвы Фуро. Ходж уже убрал ванну и поставил чайник с горячим чаем. Напиток согрел священника, прогнав предрассветный холод.

Его юрта служила лишь кратким убежищем от суматохи лагеря. Снаружи армия уже начинала выстраиваться. В конце концов, выйдя из своей юрты, Коджа взял лошадь, которую держали для него телохранители, и поскакал туда, где развевался штандарт Ямуна. Темная линия Драконьей Стены была отчетливо видна на равнине внизу.

Ямун, его помощники и командиры армии столпились вокруг штандарта, обсуждая стратегию предстоящей атаки. В дополнение к кахану было еще несколько человек, которых Коджа узнал: Гоюк, Чанар и большой Сечен. Священник огляделся в поисках Баялун, но ее нигде не было видно. Были и другие, кого он знал лишь мимоходом: младшие командиры Кашики, знаменосец Ямуна и даже его старый, худой писец. Они образовали впечатляющую группу, одетую в свои боевые доспехи.

Ямун надел свои лучшие доспехи в предвкушении победы. Костюм состоял из маленьких металлических пластинок, каждая из которых была выполнена в виде чешуи дракона, поблескивающей золотом. С доспехов свисали шелка ярко-желтого, синего и красного цветов, а шею и верхнюю часть плеч Ямуна украшала броня из кованой стали. Рыжие косы кахана свисали из-под конического шлема, украшенного серебряной кольчугой и отороченного белым мехом зимнего волка. Длинные металлические наручи из полированной стали, украшенные тиграми и драконами, сцепившимися в бою, были пристегнуты поверх кольчуги, покрывавшей его предплечья. В одной руке кахан держал кнут с серебряной ручкой, состоящий из трех ремешков. На боку у него висел чехол лука из выкрашенной в зеленый цвет кожи, и инкрустированные драгоценными камнями ножны. Рукоять, торчащая из ножен, была простой и удобной. На спине у него висел круглый щит из чеканного золота и серебра.

Лошадь Ямуна, прекрасная белоснежная кобыла, была так же богато украшена, на ней была полукруглая броня в тон доспехам кахана. Седло имело высокие арки спереди и сзади, покрытые пластинами из обработанного серебра с рисунком из вьющихся виноградных лоз. Рама седла была покрыта подушкой из толстого красного войлока, отделанной кусочками серебряных зеркал и золотыми кистями. Уздечка, поводья и ремни на крупе и холке лошади были полностью покрыты золотыми вставками с бирюзой. В лучах поднявшегося на востоке солнца и Ямун, и его конь были ослепительны.