— Там был и Афрасиб, — отметил Гоюк. — Как он вписывается в это общество?

— Он был волшебником, — отрезал Джад, как, будто это все объясняло.

— Кахан бы это узнал. Попробуй то, что говорит лама, — призвал Гоюк.

Джад глубоко вздохнул. Он был молод и не привык принимать такие важные решения. — Гоюк, — медленно произнес он, — поскольку ты советуешь это, я попробую идеи священника. Он повернулся лицом к Кодже. — Что нам делать?

— Пусть тела принесут в юрту, и мы проведем обряд вызова их духов. Тогда вы сможете задавать свои вопросы через меня.

— Ты имеешь в виду принести тела сюда, в королевскую юрту? Я этого не допущу, — вызывающе заявил Джад, его молодые глаза сверкнули. — Поскольку мой отец ранен,  командую я. Мертвые тела загрязнят юрту. Этого нельзя допустить.

— Но я должен получить тела. Я должен прикоснуться к ним, — запротестовал Коджа.

Джад обдумал слова ламы. — Очень хорошо, но это должно быть сделано втайне, и это не может быть сделано здесь. Принц поднялся на ноги и принялся расхаживать взад-вперед, отдавая свои команды. — Гоюк, отправь одного из ночных стражников — не дневного — в юрту Борца Сечена и прикажи ему пойти с нами. Издай указание: все ханы должны собрать своих людей этим вечером для смотра. Это займет любопытных и уберет их с нашего пути.

— По твоей воле это будет сделано, — заявил Гоюк, уходя.

— Спасибо тебе, мудрый советник, — ответил Джад, когда полог палатки закрылся. Измученный сын повернулся к отцу. Заметив Коджу, Джад остановился. — А ты, священник, иди, приведи себя в порядок и будь готов.

Коджа поклонился и затем ушел. Ему мало что нужно было подготовить, но он все равно подчинился. Ямун какое-то время обойдется без его опеки. Возвращаясь в свою юрту, Коджа чувствовал, что в лагере воцарилась угрюмость. Воины были напряжены, неуверенны в будущем.

Вернувшись в свою юрту, Коджа быстро собрал те немногие вещи, которые ему могли понадобиться. Ходж приготовил ему горячую еду, первую для священника за последние дни. Еда оживила Коджу, вернув его с грани истощения. Трапеза закончилась, священник открыл свои свитки и еще раз просмотрел сутры, которые ему нужно было знать для предстоящего обряда.

Он все еще читал, когда Сечен привел лошадей. Собрав небольшой мешочек, Коджа присоединился к остальным. Они, молча, ехали по вчерашнему полю боя. Большинство погибших воинов исчезли, их забрали родственники или друзья, чтобы должным образом похоронить. Несколько человек все еще лежали там, где они упали, их тела были обобраны. Тем не менее, поле боя было далеко не чистым. Оно было усеяно телами лошадей. Почти все мертвые животные были оставлены просто — гнить. Победители забрали все седла, уздечки и упряжь, которые могли унести, но туши оставили нетронутыми. Только несколько раненных лошадей было забито на мясо. Большинство туш были опухшими после многих часов пребывания на солнце. На них пировали паразиты. Стервятники пронзительно кричали на проезжавших мимо всадников. Шакалы тявкали, когда мужчины подходили слишком близко.

Джад беспокоился, что за ними наблюдают, когда их группа поехала к своей цели. Принц отказался от своего прекрасного белого жеребца с черно-красным седлом ради простой черной кобылы и седла, позаимствованного у одного из дневных стражей. Он не хотел привлекать к себе излишнее внимание. Несколько дневных стражников попросили разрешения поехать с ними, поскольку принц почти наверняка был их новым каханом, но он решительно отказал им.

Коджа спокойно ехал впереди принца, думая о том, что должно произойти. Он был обеспокоен. Когда он делал предложение вызвать духов убийц, он не рассматривал возможные результаты. Что, если он ошибался и убийцам заплатил принц Оганди? Чем дальше они ехали, тем менее уверенным становился Коджа.

— Там, внизу, — сказал Сечен, прерывая мысли обоих мужчин. — Мы спрятали тела там, внизу. Он указал на небольшой выступ, с другой стороны оврага. — Так, чтобы не было никаких вопросов.

— Хорошо, — сказал Джад. — Ты хорошо служил моему отцу. Он проследит, чтобы ты был вознагражден.

— Служить ему — моя единственная награда, — ответил борец. Коджа не сомневался, что этот человек имел в виду каждое слово.

Остановившись на краю оврага, группа спешилась в тени деревьев. Сечен стреножил жеребца принца, чтобы он не мог далеко уйти. Остальные освободили удила и уздечки, чтобы кобылам было удобно пастись. Кобылы, естественно, останутся рядом с жеребцом Джада, так что стреноживать их не было необходимости. Оставив своих лошадей, мужчины, поскальзываясь, спустились вниз по склону к тому месту, где были спрятаны тела.

Если бы на поле боя уже не пахло смертью, они бы учуяли запах тел на некотором расстоянии. Когда вокруг было так много смерти, запах трупов был лишь незначительной вещью. Дневная жара не была благосклонна к мертвецам. Привлеченные запахом разложения, мухи густо жужжали вокруг маленького укрытия, где были спрятаны тела. Сечен сунул руку внутрь, смахнув облако насекомых, и вытащил трупы наружу.

Тела уже начали разлагаться, и кто-то их погрыз. Ядовитый запах вырвался из их внутренних полостей, когда два трупа вывалились из укрытия. Они покатились вниз по склону, пока не застряли на небольшой куче камней. Коджа почувствовал быстрый приступ тошноты и решительно подавил его. Это была его идея; он не мог сейчас ослабеть. Гоюк и Джад отступили назад, подальше от раздутых останков. Сечен быстро поспешил прочь, как только его работа была выполнена.

Коджа был не так удачлив, как его спутники, потому что заклинание, которое он намеревался произнести, требовало, чтобы он прикасался к телам. Однако он немного подготовился. Он вытащил пропитанную специями салфетку и прижал ее к лицу. От пьянящего запаха у него закружилась голова, но, по крайней мере, теперь его ноздри не были наполнены запахом гниющей плоти.

— Начинай, — нетерпеливо сказал Джад.

Священник воткнул в землю маленькую палочку благовоний, затем помахал Сечену. Высокий парень неохотно подошел с маленькой металлической клеткой, подвешенной на цепи. В ней тлели раскаленные угольки. Взяв цепочку, Коджа серебряными щипцами вытащил тлеющий уголек и поднес его к благовониям. Через несколько секунд из маленькой палочки поднялась тонкая струйка сладко пахнущего дыма. Когда благовония наполнили воздух вокруг него, Коджа откинулся назад и начал распевать сутры. Он никогда раньше не использовал эти молитвы, но знал, что это были слова, необходимые для вызова духов.

Остальные, молча, наблюдали за ним. Все еще с подозрением относясь к священнику, Джад подал знак Сечену, сделав вид, что натягивает лук. Борец понимающе кивнул. Он тихо взял свой лук и держал его наготове, на случай, если священник попытается наложить заклятие на принца.

Все нервно ждали, когда Коджа закончит свое пение. Казалось, священник бубнил бесконечно. Слова были гипнотическими, соблазнительными.

Коджа не обращал внимания на странный звук своего пения. Вся его концентрация была потрачена на произнесение слов, которые Фуро вложил в его разум. Простое произнесение заклинания потребовало усилия, от которого мышцы его лица свело судорогой. Его верхняя губа дрожала, а затылок покалывало. Он мог чувствовать силы, кружащиеся вокруг него, вызванные музыкальным качеством слов. Его зрение сузилось до одной точки.

Затем, внезапно, слова прекратились. Коджа наклонился вперед и коснулся холодного синего лба мертвого волшебника. Бледно-красный свет вырвался из приоткрытого рта покойного Афрасиба, медленно обволакивая лицо мертвого волшебника. Постепенно шар поднялся, оставляя за собой нити света, которые продолжали играть на холодном лице. По мере того как шар двигался, он удлинялся и увеличивался в размерах.

Коджа удивленно откинулся назад. Вызывать мертвых духов было для него в новинку; он понятия не имел, чего ожидать. Никто в Храме Красной Горы никогда не упоминал о подобном сиянии. Пока он наблюдал, свет замерцал и расширился, медленно превращаясь во что-то — тонкую, прозрачную форму Афрасиба. Дух открыл свои глаза, черные пустоты, и уставился прямо на Коджу. Лама вздрогнул, заглянув в темные провалы.