Дождь, прошедший прошлой ночью, изменил сухую степь. Снежный покров растаял, превратившись в пятна и лужи слякотной грязи. Травы и цветы, наполненные яркой вибрирующей зеленью, выросли там, где раньше ничего не было. Земля вокруг Большой Юрты была покрыта участками свежей зелени и бесплодными участками взбитой грязи. Маленькие черноголовые птички прыгали по краям этих болотцев, тыча клювами в стоячую воду. Дети бросались на них, отпугивая, а затем весело шлепали по грязи. Ноги и подолы их одежд были покрыты запекшейся грязью.

Проехав через вход во владения кахана, стражники спешились и повели своих лошадей вверх по склону. Пока они шли к  юрте вождя, Коджа окинул взглядом загоны для лошадей, пытаясь решить, какой загон был местом ужасающего посещения прошлой ночью. Не было ничего, что отличало бы один от другого, поэтому он не мог быть уверен — какой из них тот самый.

— Капитан, — окликнул Коджа, спеша рядом с ответственным офицером, — прошлой ночью произошло что-нибудь необычное?

Замедлив шаг, офицер повернулся, чтобы посмотреть на Коджу. — Необычного? Тейлас наслал бурю.

— Да, но не только это. Ночные стражи сообщили о чем-нибудь странном?

Капитан подозрительно посмотрел на него, его глаза сузились. — Странного? Я не слышал ни о чем странном.

— До меня дошли слухи, что некоторые лошади сбежали.

— Человек, который прислушивается к своим соседям, редко слышит правду.  Капитан снова ускорил шаг, давая понять, что больше не будет отвечать на вопросы.

Приблизившись к вершине холма, Коджа увидел, что сегодня суд должен был состояться снаружи. Территория была уже подготовлена. Войлочные коврики с ярко-красными и черными узорами были расстелены на размокшей земле толстым слоем так, чтобы самые верхние оставались сухими. Маленький табурет для кахана стоял у входа в его юрту. За сиденьем возвышался штандарт кахана с лошадиными хвостами — знак того, что он присутствует в своем комплексе. Слева лежал золотой футляр для лука кахана, а также колчан, наполненный стрелами с голубым оперением. На правой стороне от  штандарта было седло из полированной красной кожи. Края седла были отделаны белой овчиной, а серебряная фурнитура ослепительно поблескивала на солнце. Рядом с троном Ямуна стоял поднос с чашками, чайником и кувшином.

— И пусть его лошади пасутся на нашем пастбище, — прогремел кахан неподалеку. Он поднимался на холм по другой тропе, очевидно, возвращаясь с каких-то дел. Он все еще был одет в толстые слои своей спальной одежды, а его волосы были распущены. Коджа мог видеть кончики его ног под длинными подолами, обутые и покрытые холодной грязью.

С Ямуном шел старый, сутуловатый хан, который рассеянно кивал, когда кахан отдавал свои приказы. Старый человек был невысоким, худощавым с клочковатыми волосами и постоянной сутулостью. Коджа узнал в этом человеке Хана Гоюка — одного из доверенных советников Ямуна.

За ними двумя следовала свита охранников и слуг. Там было несколько неулыбчивых дневных стражей в тяжелых черных халатах, руки которых всегда лежали на рукоятях мечей. Хранители колчана Ямуна, его личные слуги, несли его утреннюю одежду и меч с серебряным наконечником в украшенных драгоценными камнями ножнах. В конце группы шел один слуга, неся сокола с капюшоном на голове — ценную охотничью птицу кахана, вышедшего на прогулку. В целом, Коджа насчитал, по меньшей мере, тридцать человек. Ямун вел себя так, будто их там не было.

Коджа слышал, что у кахана на службе состоят две тысячи носителей колчанов и еще четыре тысячи дневных стражей. Никто никогда не подсчитывал количество ночных стражников, лучших из телохранителей, потому что кахан постановил, что любой, кто проявит любопытство, будет обезглавлен. Коджа не сомневался, что кахан приведет приговор в исполнение.

Ямун небрежно размазал грязь по коврам и занял свое место на троне. Гоюк поклонился и удалился, чтобы выполнить приказ кахана. Коджа стоял, ожидая, что его узнают, его обувь медленно наполнялась холодной грязью.

— Принеси мою птицу, — приказал Ямун.

Когда сокольничий вышел вперед, подбежал другой хранитель с ястребиной перчаткой Ямуна и небольшим блюдом сырого мяса. Ямун натянул толстую перчатку, украшенную крапчатой красной кожей, вырезанной из брюха гигантской огненной ящерицы — одного из странных созданий, населяющих степь. Слуга стоял рядом с готовым мясом.

Ямун протянул руку и уговорил сокола сесть к нему на руку. Даже в капюшоне птица расправила крылья и попыталась улететь. Кахан держал птицу за лапы и сжимал поводок зубами. Он прошептал нежные слова сквозь сжатые челюсти, снимая с птицы капюшон. Сокол моргнул и снова захлопал крыльями, пытаясь взлететь. Ямун протянул полоску сырого мяса. Сокол набросился на кусочек, запрокинув голову, чтобы проглотить его. Когда птица успокоилась, Ямун выплюнул поводок.

— Добро пожаловать в мой шатер, Коджа из Хазарии. Садись и наслаждайся мясом моих ягнят, молоком моих лошадей, — крикнул кахан, произнося традиционное приветствие, которое предшествовало аудиенции каждого дня.

— Я благодарю тебя, Прославленный Император Туйгана, за твою щедрость, — ответил Коджа с легким поклоном. Как и приглашение, его ответ повторялся каждый день, являясь частью древнего ритуала, который управлял жизнями Туйганов.

— Ну, тогда проходи и садись. Быстро — сегодня нужно многое сделать. Позже я хочу пойти на охоту, — сказал Ямун, пренебрегая этикетом.

— Да, Великий Господин, — сказал Коджа, поспешая на свое место.

— Ты тоже пойдешь. Ты будешь охотиться со мной. Ямун передал свирепую птицу сокольничему и взмахом руки отпустил его. — Но сначала ты должен побыть моим писцом еще немного — только на сегодня.

Коджа кивнул и занял свое место, раскладывая свои бумаги, кисточки, чернильные камни и прессованные лепешки с порошкообразными чернилами — как красными, так и черными. Слуга поставил маленькую миску с водой для смешивания порошка.

Ямун махнул рукой своим ожидающим слугам. — Я сейчас переоденусь, — скомандовал он.

Слуги побежали вперед, разворачивая длинную полосу белой ткани. Четверо из них заняли позиции в квадрате вокруг кахана, их глаза были обращены друг к другу, они подняли ткань, образуя ширму. Другие слуги сложили груды одежды внутри ширмы, затем отступили.

— Приведите моих женщин, чтобы они одели меня.

После небольшой задержки со стороны женских палаток появились две молодые девушки. Коджа предположил, что им было немногим больше восемнадцати лет. Внешне они были расы Шу, с блестящими черными волосами, бледной кожей и узкими глазами. Девушки поспешали вперед быстрыми, семенящими шажками, как учили придворных дам. На каждой было облегающее шелковое платье и высокий головной убор незамужней женщины. Гребни, вырезанные из костей экзотических монстров, удерживали их волосы на месте. Застенчиво хихикая, когда они увидели, что присутствуют зрители, две девушки вошли за ширму и принялись за работу.

— Это принцессы Водяной Цветок  и Весенний Пион, — похвастался Ямун через ширму. — Подарки от императора Шу. Он посылает мне больше, чем вино. Эти две принцессы королевской крови, и он подарил их мне. Он сделал это для твоего принца? Ямун извивался, когда девушки стаскивали с него верхнюю одежду.

Коджа не ответил, стараясь незаметно опустить глаза. Он коротко взглянул вверх. Обнаженные плечи кахана были покрыты длинными узкими шрамами.

— Одеваться — это не все, в чем они хороши. Ямун широко ухмыльнулся. — Но тебе этого не понять. Это правда, что вы, священники, никогда не прикасаетесь к женщинам?

Коджа покраснел от этого вопроса. — Чистота ума и тела — это путь, по которому мы ищем Фуро, — сказал он, защищаясь.

— Значит, женщины нечисты? — спросил Ямун, и в его голосе послышались недоверчивые нотки.

Коджа снова услышал хихиканье за ширмой.

— Страсти затуманивают разум и развращают дух. Мы живем для того, чтобы контролировать свои страсти и очищать свой разум, чтобы достичь совершенства в мыслях и поступках. Бессознательно Коджа принял позу со скрещенными ногами, которую принимали жрецы его храма на своих уроках.