В наборном цехе, где Тоня работает старшим мастером, одиноких и разведенных женщин больше, чем замужних.

— А по мне, так без мужа жить, лучше, — говорит Алевтина. — Полная свобода.

— Куда тебе эта свобода? — насмешливо спрашивает Мария Николаевна.

Разговор происходит в обеденный перерыв, в конторке. Алевтина — линотипистка. Мария Николаевна — верстальщица из старых, кадровых, всю жизнь в типографии, даже на пенсию выйдя, продолжает работать.

Тоня слушает вполуха, эти ежедневные разговоры про мужей надоели.

У Марии Николаевны муж умер в прошлом году. Прожила она с ним всю жизнь.

— Худо ли — бедно, но всю жизнь. Ни о каком разводе и в мыслях не было.

— Да неужели не надоело, всю-то жизнь? — хохочет Алевтина.

Она большая, толстая, черный халат едва сходится на ней. Алевтина уже дважды, как она выражается, «сходила замуж».

— Дважды сходила и вернулась, ну их к лешему!

Тоня завидует Алевтининой веселости, легкости, с какой та живет на свете.

— Ты, я смотрю, и не тоскуешь никогда, — говорит она Алевтине.

— Еще чего! Стану я тосковать! Пусть они обо мне тоскуют.

«А я думала — умру, когда Клим ушел».

Сентябрь в тот год был теплым, почти летним, даже ночи были теплыми, окон не закрывали, и бессонными ночами Тоня слушала, как сначала улица затихает, засыпает, а потом просыпается. Первыми начинают трамваи. Но еще до трамваев — чьи-то одинокие шаги по тротуару: тук-тук-тук.

Только так слепо и сильно любя, можно было ничего не заметить. Не заметила его отчужденности (ведь была же отчужденность?!), невниканья во все, чем тогда жила. А жила — Славкой. Мальчик в тот год остался без бабушки. Мать Клима была главным человеком в его маленькой жизни, каждый день с ней. Тоня училась, потом работала, а главное — она без остатка принадлежала Климу. Ни на что не оставалось времени. Клим любил ходить в туристские походы, потом купили мотоцикл, но и походы он продолжал любить. И Тоня всюду была с ним, ездила, ходила. Она и думала, как он, и любила то, что любил он, и сердилась, когда другие не соглашались с ним или, что уж абсолютно невозможно, осуждали или ругали его.

Тонины родители, особенно отец, считали Клима легкомысленным: «ветер в голове». Тоня огорчалась и даже плакала: если бы это не отец родной, ноги бы ее там не было! Неужели им мало, что их дочь счастлива? Счастлива, счастлива, счастлива, как никто! Неужели не видно? Вот она идет рядом с Климом, поглядите, какой у Антонины красивый, высокий, улыбающийся муж!

— Да у него и улыбка-то какая-то легкомысленная, глупая, прости меня господи! — говорила мать.

Это уже было слишком, этого вообще нельзя было стерпеть. Тоня выскочила из комнаты, хлопнув дверью, и целый месяц не появлялась в родительском доме.

Но любовь ее не становилась меньше. Никто, даже Клим, так жестоко обойдясь с ней, не смог поколебать любви. Наверно, так уж бывает: если она есть, куда ей деться?

В Одессе, после того как попали в аварию, просыпалась по ночам в маленькой комнате тети Фроси и мучилась страхами: а вдруг гангрена? (Откуда там могла быть гангрена!) Вдруг гангрена и Клим умрет! Одно знала точно: если он умрет, она умрет тоже.

Оставшись без бабушки, Славка впервые оказался один на один с матерью. И она, должно быть, только тогда почувствовала себя матерью. А Климу по-прежнему было некогда: работа, мотоцикл, походы (уже без Тони). Однажды вдруг объявил:

— Я решил в мореходку поступать.

— Куда? — испугалась Тоня.

— В мореходное училище в Ленинград.

— А как же я? — сказала Тоня.

«Как же я останусь, — думала она, — если он уедет? Не можем же мы со Славкой тоже поехать в Ленинград?»

Потом разговоры про мореходку как-то сами собой прекратились, но Тоня с ужасом чувствовала: что-то изменилось. Как будто ему, Климу, скучно жить прежней жизнью.

«Да лет, ерунда, показалось», — уговаривала она себя.

Славка собирался в первый класс: форма, портфель, пенал — все становилось событием, все было радостью и тревогой: новая жизнь — какой-то она станет?

Вместе с Климом первого сентября вели его за руки в школу, а цветы несла Тоня. Только перед школой они разжали руки, и Славка, забрав цветы, пошел один.

— Мне надо поговорить с тобой, — морщась, сказал Клим чужим, напряженным голосом. — Понимаешь, я… у меня, — начал он, сбиваясь.

И только тут она со страхом о чем-то догадалась, хоть догадаться было невозможно, немыслимо.

— Ты… — сказала она.

— Ну да, — как будто с облегчением ответил он, как будто он уже понял, что она догадалась. — Я вещи потом заберу. Ты не говори пока Славке, скажи — в командировке.

Он еще что-то говорил ненужное, лишнее…

— Я должна встретить Славку, — сказала она.

Эта мысль: «Надо его встретить из школы, как я его теперь встречу?» — была все время с ней. Она повернулась и пошла обратно к школе, хоть было еще рано. Клим догнал ее.

— Куда ты? Еще же рано его встречать.

Накануне был совершенно суматошный день, она едва успела после типографии заехать на рынок за цветами, и так — с цветами, с пирожными, заранее заказанными в буфете, с плакатом, который ей нарисовали знакомые художники, — появилась в доме.

— Что это? — спросил Клим.

Он уже был дома, и она еще удивилась, почему так рано? Она развернула плакат. Очень похожий на Славку мальчишка держал над головой букварь.

было написано под рисунком.

— Это мы повесим, когда он будет спать, чтобы утром увидел, — возбужденно говорила Тоня. — А пирожные — когда вернется после уроков. У нас будет праздничный обед…

Из школы Славка бежал вприпрыжку, так что Тоня все время отставала.

— А папа? — крикнул он на ходу.

— Папу срочно послали в командировку, — заученно ответила она.

Он остановился и посмотрел на нее. Человек, оказывается, может вынести все. Это открытие тогда поразило. Хотелось лечь на асфальт, биться головой об угол дома, мимо которого шли, вообще — не жить, не чувствовать, а вместо этого деревянным голосом: «Папу срочно послали в командировку…»

Жить не просто в смертной тоске — жить во лжи — вот что с этой минуты предстояло. Потому что как обрушить правду на маленькую светловолосую головенку, и без того занятую тысячью проблем?

— А учительница знаешь что сказала? А ты думаешь, кто со мной на парте сидит? А когда папа приедет из командировки?

Папа не приехал никогда. Сначала он был просто в командировке, потом — за границей («В Африке?» — спрашивал Славка. В Африку уехали родители его одноклассницы Лены), потом Тоня уже не знала, что врать, как выкручиваться, увертываться от Славкиных вопросов. Потом (это уже было через год, во втором классе) вопросы прекратились.

— Папа с нами не живет, — сказал Славка во дворе своему главному приятелю Диме Семенову.

И Тоня, услышав это (услышала случайно. Славка не знал, что она стоит у окна, под которым они играли), бесшумно закрыла окно и легла на тахту в бессильном оцепенении. Даже плакать не было сил. «Знает! — думала она. — Знает!» А как узнал — осталось загадкой.

Но когда он пришел со двора, было так, будто ничего не произошло. И жизнь продолжалась. И только недавно, спустя еще один год, они наконец заговорили об этом. Начал Славка. Он спросил:

— Мама, а раз папа не стал с нами жить, я все равно должен его любить?

Было воскресенье, они сидели в кухне за столом, завтракали, и Мурзик был тут же, и Славка то и дело наклонялся под стол и что-то подкладывал коту на блюдце. Оттуда, из-под стола, он и задал свой вопрос:

— …я все равно должен его любить?

Его давно это мучило, и он наконец решился.

— Не знаю, — ответила Тоня.

Славка замолчал и больше ни о чем не спрашивал.

У Алевтины с ее легким, веселым характером всегда было хорошее настроение, поэтому увидеть ее мрачной было для Тони сущим удивлением.