Лейтенант от этих слов еще больше приободрился и вдруг очень связно и, я бы сказал, занимательно стал рассказывать о своем детстве, о фронте. Я никогда не думал, что этот человек может быть таким разговорчивым. Варенька поддакивала ему, улыбалась. Она, как видно, была хорошей собеседницей и умела слушать.

Потом все вместе пили чай. Юрий достал из вещмешка круг колбасы, банку сгущенки. Мальчишка же сразу оценил по достоинству тетушкино варенье, съев один почти весь стакан. Лейтенант сказал, что теперь Юрке-маленькому не придется лазить за зелеными яблоками; летом он специально приедет в отпуск и привезет своему тезке целую корзину свежей черешни, которой в полковом саду полно. «Желтый сорт. Слаще во всем городе нет».

— Да, самые сладкие, — нерешительно подтвердил я. Никакого сада в нашем полку и в помине не было.

…Уже смеркалось. Пора было собираться. Я простился и первым покинул мансарду. Я изрядно промерз, пока вышел Юрий.

— Черт возьми, — сконфуженно сказал он, когда мы спускались по шаткой лестнице. — В самом деле, не мешало бы поучиться языку, как советовала Варя. Я все хотел засесть за немецкий, но английский мне больше как-то нравится. Если что неясно, можно будет проконсультироваться… в письмах. А? Это удобно?

— Разумеется, — ответил я. — Ты обязан это сделать, если серьезно берешься за учебу.

Когда мы подходили к крыльцу, нам навстречу попалась тетушка с тазом золы в руках. Она прошла мимо, с достоинством отвернув голову.

— А где вещмешок? — спохватился я. — Там ведь продукты.

— Забыл, — буркнул Юрий.

— Вернешься?

— Ладно, — сказал он, отводя глаза. — В другой раз.

…Из военкомата мы вышли совсем затемно. Над заиндевелыми тополями городского парка поднимался красный месяц. По-видимому, автобус не имел точного расписания, и мы битый час зябли на остановке. Потом, перехватив какого-то учрежденческого возницу, ехавшего на паре разномастных лошадей встречать начальника, двинулись на вокзал. Легкие на ходу санки с ковровой полостью и пахучим сеном внутри плавно скользили по накатанному большаку. Весело позванивали колокольчики, отрывисто фыркали лошади, понукаемые кучером.

На душе было легко и покойно. Я ничуть не жалел о том, что, может быть, вижу все это в последний раз: впереди ждала большая жизнь, полковые товарищи, ученье, военные будни. Неожиданно я вспомнил, что у Юрия в кармане, кроме литера на билет, ничего не осталось, и довольно беззаботно прошептал ему на ухо:

— Придется нам, дружок, сутки попоститься! Хорошо бы самолетом: раз — и дома.

Лейтенант не ответил. Свет промелькнувшего фонаря упал на его лицо. Оно было мечтательным и немножко торжественным. Кажется, Юрию не очень хотелось домой.

К вечерней поверке Сергей опоздал. На улице его прихватил теплый дождь, какие нередко льют в марте у подножия Памира. В казарме же было прохладно, гимнастерка сразу прилипла к спине, вызвав неприятное ощущение сырости.

— Брр! — поежился Сергей. — Промок совсем.

— Зараз высохнешь, — заметил, укладываясь спать, его сосед по койке Вася Тимко: — Ох, и дасть тебе жару сержант!

При упоминании о сержанте Сергей поморщился; лейтенанту еще можно было объяснить — засиделся в библиотеке, зачитался… На сержанта Нечитайло никакие доводы не действовали. Сержант всегда был прав. Из-за этой правоты Сергею чаще других приходилось ходить в наряды, служба давалась ему нелегко. Тем более что особой выносливостью он не отличался.

А началось все, казалось бы, с пустяка. Как-то на политзанятиях сержант «зашился». Тогда лейтенант вызвал Сергея, и тот, по обыкновению, ответил обстоятельно и толково.

— Вот это ответ! — похвалил лейтенант.

Покосившись на Сергея, задетый Нечитайло пренебрежительно обронил:

— На языке далеко не уедешь!

Сергей не придал этому случаю значения, но сержант с тех пор стал с ним подчеркнуто официален и ни в чем не давал поблажки.

Сергей вздохнул и стал молча стягивать гимнастерку.

Из-под белой простыни выглянуло худое смуглое лицо Хамида Мансурова.

— Ужин в тумбочке, — строго сказал он. — Кушай, пожалуйста.

Разломив большой бутерброд пополам, Сергей предложил:

— Кто за компанию?

Хамид покачал головой, зато розовощекий Тимко с готовностью протянул широкую ладонь.

— Давай! — потом, набив рот хлебом с колбасой, похвалил: — Добрая штука… Ты, Сереженька, почаще в город ходи!

— Ат-бо-ой! Прекратить разговорчики! — раздался голос Нечитайло. Плотный, крутоплечий, он шел из дальнего конца казармы между рядами коек, картинно выпятив грудь и поскрипывая офицерскими сапогами. Около Сергея он остановился, качнулся на носках: — Вы что, Белкин, на особом положении? Или для вас устав не писан?.. Почему к поверке не явились?

Сергей не ответил.

— Я смотрю, распустились тут некоторые… Дисциплина для них ничего не значит!

Молчание Сергея, который обычно за словом в карман не лез, несколько озадачило сержанта. Видимо подражая лейтенанту Трушкину, он заложил руки за спину; его крупные губы тронула усмешка:

— Ну, и как, ученый, скоро академиком станете?

Ох, уж эти нечитайловские шуточки! Сергей не выдержал:

— Да уж скорее, чем вы — командиром взвода.

— Болтаете тут!.. — вспыхнул сержант, глаза его забегали. — Вы лучше порядок наведите! Портянки вон под койкой с полудня валяются. Разгуливает где-то с самого утра, да еще грязь развел… Убрать немедленно!

Сергей было привстал, но при последнем слове сержанта снова опустился на койку.

— Во-первых, как сами изволили выразиться, болтался я с утра, а портянки только с полудня…

— Один наряд вне очереди! — выпалил Нечитайло и, повернувшись, зашагал к выходу.

— Товарищ сержант, я тильки вспомнил: то ж мои портянки! — крикнул ему вдогонку Тимко.

Но тот, казалось, не расслышал. Задержавшись у дверей, он принялся что-то втолковывать дневальному. Солдат слушал его, весь подавшись вперед и придерживая у пояса зачехленный штык. «Наверняка ночью разбудит мыть полы. Уж лучше бы сразу, а то опять не высплюсь», — мрачно подумал Сергей.

— И чего он до тебе причепляется? — посочувствовал ему Тимко. — Как я тех портянок не заметил?..

— Не в портянках дело, — буркнул Сергей. — Чести ему не хватает, что ли, служаке…

— Зачем так говоришь? — приподнял с подушки стриженую голову Хамид. — Плохие слова говоришь. Сержант дисциплину требует, понимать надо.

— Да Серега и понимае, тильки полы ему оттого мыть не легче, — со вздохом заметил Тимко. — Спокойной ночи, Сереженька!

В казарме стояла полутьма. Закинув руки за голову, Сергей смотрел в освещенный снаружи квадрат окна, В ртутных каплях дождя на стекле дробились лучи уличного фонаря. Поскрипывал на ветру угольно-черный карагач. Дома, в далеком приволжском городке, сейчас еще светло. Мать, наверное, приняла дежурство, сидит у телефона в больнице. Может, думает сейчас о нем?.. Сергей представил себе, как он выглядит со стороны, босой, с мокрой тряпкой в руках, и усмехнулся. «Видела бы мама…»

— Тревога!

— Па-а-дъем! Поднимаясь!

Сергей с трудом разлепил щемящие от короткого сна веки. Кто-то стаскивал с него одеяло. В первую минуту Сергей решил, что его будит дневальный мыть полы. Чертыхнулся, приподнялся на локте и увидел поспешно одевающегося Мансурова. С соседних коек спрыгивали солдаты, кругом на все лады повторяли команду: «Подъем! Тревога!»

В казарме слышались топот, лязг винтовок, разбираемых со стоек, короткие разговоры, и над всем этим, необычайно громкий и трескучий, властвовал зычный бас Нечитайло:

— Оружие оставить! Только скатки. Поторопись! Осталась одна минута!

— Строиться!

Дневальный вторил ему звонким от усердия голосом, в котором слышалась радость человека, довольного перерывом в долгом и нудном ночном дежурстве.