Капитан, спрыгнув с двуколки, пошел впереди. И Елкин старался смотреть только в его широкую спину. Ему казалось, что и другие смотрят туда же. Сотня глаз в одну точку, как в маяк и путеводитель.
— Крепенько поддали, — сказал кто-то. Кажется, Королев.
— Гляди, ребята, буржуй загорает!
У подмятой танком роскошной рессорной коляски Семен увидел труп немца. Видимо, эвакуировался и попал в самое пекло. Он лежал на белом снегу, умиротворенно выставив огромное, обтянутое жилетом брюхо со свисавшим брелоком, а ветер шевелил седые прядки волос на морковно-сытом лице: ни дать ни взять подгулявший бюргер, решивший передохнуть на полпути до усадьбы.
— Важный мужик, братцы.
— Пудов на семь. Поел на веку сала.
— Видать, не впрок пошло.
Впереди, на западе, краснели подсвеченные заревом облака, и уже доплывали взрывы — глухие, как раскаты грома.
— Как самочувствие? — поравнявшись с Елкиным, спросил капитан.
— Нормально, — кашлянул Елкин.
Ветер нагонял облака. Объявили перекур, когда уже сгущались ранние сумерки. Обочь дороги у дома, с разбитой черепицей дымили котлы, сбоку высилась гора тряпья, шоферы прогревали моторы.
— Что за табор? — крикнул капитан. И кивнул Елкину: — Погляди.
Елкин соскользнул в кювет, медленно пошел к дому. Уже подходя к кострам, оглянулся, увидел ковылявшего следом Харчука. Тот умоляюще выкатил глаза:
— Я, товарищ лейтенант, хоть глазком глянуть…
Только сейчас он понял, куда они идут: у Харчука на репатриантов было поистине собачье чутье.
То, что он увидел, шагнув за порог, в затхлую духоту эвакопункта, не сразу дошло до сознания. На нарах лежали прикрытые простынями скелеты, костяные ступни в дырявых носках торчали наружу. Потом понял, что это люди, живые. Какая-то женщина подняла голову, шевельнула ртом, будто старалась изобразить улыбку, и упала на подушки в изнеможении. Два солдата в серых халатах суетились в дальнем конце с котелками, из которых шел пар.
Кто-то закричал:
— Федька, из ложки корми, хлеба не давай! Тарасыч сказал — постепенно, не то окочурятся…
Елкин попятился назад, а Харчук кинулся вперед, зашнырял между нарами. Когда он вернулся, глаза его были слюдяные, в стоячих зрачках тлел ужас.
— Зачем пожаловали? — окликнул кто-то из приоткрытой двери каптерки.
Елкин увидел старика за столом с бумагами, поверх гимнастерки был такой же, как на солдатах, серый халат.
— Товарищ лейтенант, — прошептал Харчук, — за ради бога, взнайте для мэнэ… Горуля фамилия… Парасковья Микитовна…
Старик, встретивший Елкина взглядом из-под очков, сочувственно покивал в ответ на просьбу, полистал бумаги — Горули не было.
— Из лагеря, все что осталось… Остальные сгорели. Уцелел один карцер…
Они шли обратно, спотыкаясь на скользких бороздах, и Елкин, не зная, куда девать глаза, повторял:
— Я ж тебе говорю, нет ее. Не было. Давно, может быть, дома уже. Прозевал у ворот. Или другой дорогой шла. Дорог много.
— Много… да, — кивал Харчук, моргая недоверчиво пустыми глазами.
— Ты что, не веришь? Нет, черт возьми! — он даже остановился. — Я тебе говорю…
Они уже взобрались на дорогу, когда у столба остановился капитанский виллис, который задержался на формировке, чтобы взять медикаменты. Из машины выскочила Лида с сумкой через плечо, с какой-то бумажкой в руке.
— Харчук! — закричала Лида. — Письмо!
Солдат дернулся вперед, споткнулся и, выбросив руки, точно разрывая невидимую преграду, кинулся к Гурьяновой. В руках у него затрепетала на ветру бумажка.
Солдаты, сидя вразброс, жевали сухой паек. У Бляхина под мышкой блестел трофейный термос. Не касаясь горлышка, он накренил его, наливая Бещеву в крышечку чай. Капитан забрал у него термос, пустил по рукам.
— Глотайте, чтоб хватило…
Но Сартаков завинтил крышку, вернул термос.
— На всех не хватит, товарищ капитан. Вы уж не обижайтесь.
Лида со старшиной уселись в двуколку, потому что машина была забита мешками с медикаментами, а Бляхин за капитаном подошел к виллису, что-то сказал шоферу, курносому солдату Горошкину, числившемуся во взводе Елкина. Тот освободил ефрейтору место за рулем.
— Что, Бляхин, — весело крикнул кто-то со стороны, — вспомнил свою персональную?
— А я и свою водил сам, — отозвался Бляхин, — штатов не раздувал, берег копейку народную…
11
Самое удивительное, был свет, горело электричество в пустом искалеченном городе. Где-то среди дымящихся развалин и уцелевших коттеджей достукивало свои часы сердце города Лютцена: ток шел по уцелевшим проводам. Все перемешалось в снежно-синей, исполосованной светом прибалтийской ночи. Свет сочился в проломы окон и разбитых вдребезги витрин. В куче осколков возлегали безрукие манекены.
Навстречу роте скрипели подводы недавних полонянок. Харчук без конца выбегал, онемело вглядываясь в бледные, веселые лица. Он боялся не узнать Пруськи. За него кричал Султанов.
— Товарищи! Пруськи Горули, случайно, нет? Горули из Барановичей. Вай, как жаль, нет Пруськи…
С письмом уже ознакомилась вся рота, командир прочел его на привале. Оно было ответом на его послание — сельсовет наказывал Харчуку бить гадов, земляки кланялись, о невесте не было ни слова…
Подводы сменялись визжа. А навстречу им растерянно громыхали длиннющие фуры немецких беженцев, которых обогнал стремительно наступавший фронт, съезжали на пустыри, в переулки. Растрепанные, грязные, ошалевшие фигурки — в шляпах, манто, куртках — жались у наспех разожженных костров, испуганно взирая на проносившиеся мимо грузовики в осколочных шрамах.
Сыпал мокрый снег. Из развалин тянуло сладковатой гарью. Солдаты с повязками на рукавах, очевидно трофейщики, шныряли там и тут, волоча набитые оружием плащ-палатки. Капитан остановил одного из них. Немного спустя, тяжело увязая в снежной каше, обогнув кирку, рота выбрела на окраину.
На дороге в мутной полосе света возникли армейские брички с тяжелоранеными. Раненные легко ковыляли по обочинам, прижимая к себе забинтованные руки. Бой шел где-то далеко, за холмистым леском, зубчато отпечатавшемся на полыхавшем горизонте.
Над колонной прозвучала команда.
— Офицеры, к командиру роты!
Капитан сидел на пятнистом лафете трофейной пушки. Луч карманного фонаря круглел на карте-десятиверстке.
— Что, ребятки, устали? — простуженно пробасил капитан, вглядываясь в подошедших офицеров. И это такое непривычное в суровых устах комроты слово как бы подчеркнуло, что наступила новая полоса жизни, свободная от мелочей субординации, но еще более строгая и по-своему жесткая — на смену уставным мелочам пришла война, и для Семена она сосредоточилась сейчас в человеке с картой на коленях.
— Штадив пролетел город, как говорится, на вороных. Судя по музыке… — Капитан на миг умолк, прислушиваясь к отдаленной канонаде. — Он сейчас вот здесь, если не дальше. — Красный заветренный палец ткнулся в кружок с надписью «Хальсберг». — Срежем путь. Километров семь придется топать. Мост и река остаются слева.
— Одолеем, — буркнул Ветров. С того момента, как рота вступила в город, он проявлял явные признаки нетерпения. Возбужденно посмеивался, шутил, ободряюще покрикивая на солдат.
— Это не на марше, — усмехнулся капитан. — И возможно, товарищи, попадем с корабля на бал. Не лишено. Автоматчики. Так что… Стройте!
Ветров повернулся и зычно крикнул рассыпавшимся на перекур солдатам:
— Ста-нови-ись!!
Позади зарокотали моторы. Соблюдая дистанцию, вслед за ротой по валкой дороге двигались крытые грузовики с красными крестами на бортах.
Все случилось внезапно. Никто сразу и не понял, что произошло. Слева, из розовой мглы, где маячила дуга моста, донесся завывающий звук, и тотчас дорога утонула в слепящем треске, разорвавшись надвое. Машины погасили фары. Первое, что ощутил Елкин, выбравшись из сугроба, куда его зашвырнула тугая волна, — был ровный гул в ушах, будто их заткнули ватой. Затем мир звуков слегка прояснился. Слышалась перебранка шоферов, ревели моторы. Безглазая колонна машин медленно, точно раненое животное попятилась к городу. Семен пополз вперед, натыкаясь на залегших в снегу солдат. Уже скатываясь в кювет, откуда слышался чей-то торопливый говорок, увидел: сорвавшись с проглоченного тьмой моста, точно стая огненных шмелей, обгоняя друг друга, потекла в ночи пунктирная цветная трасса. К железному стрекоту пулемета подмешивался уже знакомый тягучий звук. И снова вокруг затрещало, залопалось, словно танк промчался по куче орехов. Мертвенно засияла над полем зеленая ракета, и стали видны уходящие от кювета черные зигзаги бывшей немецкой обороны, с шапками блиндажей.
